— Скинули…чтобы утонула, — опять захихикали русалки. Почему их так веселит чья-то смерть?

— Русалок тоже хотели пригласить участвовать, но подумали, вы откажете.

— А мы не русалки, — теперь уже вовсю смеялись девушки, — и мы бы очень обрадовались, если бы кто-нибудь к нам приплыл!

Перевела недоуменный взгляд на Аэрвен.

— Сирены. Я русалка.

— Мужчины очень вкусные! — одна из них облизнулась, обнажив длинные, расположенные в несколько рядов, клыки. По спине прошел холодок. Все же, мне пора уходить.

— Не бойся, — холодно усмехнулась Аэрвен. — Мы поможем.

— Сирены? — засомневалась. Русалки да, но сирены?

— Дети моря умеют любить. Мы видим красоту и нежность. Своим пением очаруем, это ли не любовь? Мы примем в свои объятия любого, кто будет искать утешения в воде, спасаясь от боли жизни. Мы продолжение матери воды — с её всеобъемлющей нежностью, мягкостью и глубиной. Кому, как ни нам уметь любить? — певуче проговорила одна из сирен.

— Мы ушли из той жизни, спасаясь от боли. И спаслись. Здесь одна безмятежность. И наши игры. И надежда. Надежда, что всегда была с каждой из нас, выбравшей нырнуть в морскую пучину. Наш мир, там, в глубине прекрасен и удивителен.

Ближайшая ко мне сирена лукаво заглянула в глаза:

— Останься с нами, и ты все увидишь…

— Нет! Я не могу…

— Глупая, — меланхолично пожала плечами русалка. — Ни один мужчина не стоит того. Только захочу, к моим ногам упадут многие, стоит только запеть. Забудут жён, подруг, любимых. Твой такой же. Ничем не отличается.

— Я все же останусь на суше…

Аэрвэн равнодушно пожала плечами, а сирены опять захихикали: глупая, глупая.

— Пригласить Рида? — сожрать же могут здесь. — К озеру?

— Зачем? Камень отдашь ему. Или ты думаешь, мы не знаем, что делать? — ощерилась русалка. Поспешно заверила ее в обратном, но внутри себя, сомневаясь, вдруг правда не знают. Она удовлетворенно кивнула.

Сирены враз стали серьезными, одна из них закричала настолько пронзительно, что я прикрыла уши, одновременно наблюдая, как со всех сторон к нам сплывались сирены.

Подплывая, вложили в ладонь Аэрвен крупную жемчужину.

Одна из сирен начала петь. Чуть позже остальные сирены и Аэрвен подхватили и над морем полился нежный, тягучий голос, немного печальный, но от этого не менее прекрасный. Он куда-то звал, манил, обещал. Сердце сжалось от тоски и какого-то нежного очарования. Песня обещала любовь, ту, которой не хватило в прежней жизни. Ещё одна грань любви — надежда, заполнила все вокруг, и будто вместе с мелодией впитывалась в жемчуг. Песня сирен сходила на нет. Они замолчали. Прозрачные слёзы оставили дорожки на их бледных щеках, на губах появились тихие улыбки.

— Возьми его, — прошептала Аэрвен, держа на открытой ладони сияющий камень. — Каждая из нас искала выход, возможно, мы и ошибались, но по итогу мы там, где есть. И сейчас дети воды видят многое. Даже, если ничего у вас не получится, оставь камень себе. Он подсветит тебе Путь. Иди.

— Спасибо! — горячо прошептала, не сдерживая бегущих слез.

— Можешь произносить мое имя. Я приду везде, где будет вода, — благосклонно кивнула мне Аэрвен, скрываясь в водах.

Сирены, немного грустные и молчаливые, без прощания скрылись вслед за русалкой.

Я осталась одна, на прогретых солнцем серых камнях. Вокруг плескалось море. Задрала голову, поворачиваясь лицом к солнцу. Слезы потихоньку высохли, пару раз еще шмыгнула носом. На губах играла тихая улыбка. Думая о башне Сэдрина, нажала камень.

— Вот она! Иноил, сообщи Риду, что иномирянка его нашлась! А то он бушует, грозится разнести Золотую Долину! — навстречу мне поднялся архимаг. — Что случилось? Да ты вся мокрая! Милея!

— Со мной все хорошо! Мне рассказать вам надо!

— Потом, все потом. Жива, здорова, и хорошо, — отмахнулся Эберк Сэдрин.

На громкий зов хозяина прибежала запыхавшаяся служанка. Увидев меня, всплеснула руками, увлекая в спальню за собой.

— Пойдемте, госпожа, пойдемте!

Причитая, помогла стянуть мокрое, липнущее телу, платье. Переоделась в теплое, домашнее, расчесала немного подсохшие волосы, и крепко держа жемчужину, спустилась к архимагу в гостиную. Поспешно вскочил со своего места и помог сесть к горевшему камину. Удивил этим, но Сэдрин лишь отмахнулся:

— Рассказывай! Милея, принеси горячий чай.

Согревая холодные пальцы горячим стаканом со сладким чаем, начала рассказывать, о нападении Мародрена, о сиренах, спасших меня и о помощи Аэрвен.

— Вот, — протянула архимагу жемчужину.

— А ты времени даром не теряла! — довольно заявил Сэдрин, ловко подхватывая жемчужинку. — Теперь точно уверен, не прогадал Рид с невестой!

— А раньше сомневались? — с обидой спросила я.

— Раньше недоумевал. Но да это в прошлом. А о прошлом говорить нельзя, только о будущем.

Выкрутился.

В гостиную ворвался Рид, сжав в объятиях.

— Ты цела? — с тревогой спросил, обеспокоенно меня разглядывая. — Что случилось?

— А она за камнем к русалкам ходила, — заулыбался Сэдрин. Вот же. Рассказала Риду о случившимся.

— Испугалась? — на жемчужину едва взглянул. — Больше никуда из башни. Сам со всем справлюсь.

— Так камни-то собраны! А изумруд? Он все еще у тебя? А эльфы?

— Эльфы сами всполошились, выясняя, куда же ты пропала. Похоже, это личная инициатива Мародрена была.

— Зачем ему это?

— Пока не знаю.

— Ладно, молодежь, — архимаг с кряхтением поднялся с кресла. — Отдыхайте сегодня. Рид, вчера заглядывал в пространство, есть вероятность, что миры не достоят и до Ночи Перехода.

— Завтра соединим артефакт.

Мы шли по берегу моря, ловя такие редкие, ласковые лучи солнца. На груди Рида поблескивал артефакт — круглая подвеска со встроенными камнями. Камни все разные по цвету и размерам, самый крупный, фиолетовый аметист был больше остальных раза в три, самая маленькая — нежная жемчужинка сирен. При соединении артефактов, я в нетерпении кружила рядом, стараясь не пропустить ни одного действия. Но оказалось, что самую трудную работу, именно создание этой цепи с подвеской, маги уже выполнили. И просто, с помощью магии, вставили камни в специально заготовленные обрамления. Артефакт был готов.

— Справишься, если сердце будет полное любви. Если нет, сгоришь, — Эберк Сэдрин торжественно повесил на грудь Рида подвеску.

Вскоре после этого, прибыл Ивлейс с новостями из дворца. Он подтвердил слова Сэдрина, об участившихся разрывах. Кроме того, разрывы стали такой мощи, что начали пропадать люди. Такое раньше случалось только за неделю до Ночи Перехода. И еще, пропал Лодин. Ближайшее окружение лекаря считает, что он как раз угодил в разрыв.

И идя по берегу, я старательно отгоняла невеселые мысли, любуясь бирюзовым морем и белыми чайками, кружившим над ним. Где-то, в чистом небе, послышались трескучие раскаты грома. Рвущееся пространство. Так объяснил Рид. Такие звуки становились все чаще и чаще.

Как-то стоя на балконе, увидела, как в чистом небе появился человек, с криком ужаса упал далеко в море. Вскрикнула и поспешила к Риду. Тот всполошился, и попытался спасти беднягу. Но когда мы приблизились к тому месту, увидели на поверхности лишь плавающее тело.

— Ункарец, — Рид внимательно осмотрел мужчину. Мы похоронили его на местном кладбище по нашим, ункарским, обычаям.

А в Синорде нашли иномирца для своего ритуала. То, что делал Рид один в течение пяти лет, группа архимагов столицы сделали за несколько месяцев. Правда, они еще не закончили, и ункарец томился в императорской темнице, в ожидании своей участи. Узнав это, Эберк Сэдрин и Рид поспешили в столицу, пытаясь отговорить архимагов от бессмысленного кровавого ритуала, сроки для которого давно вышли. Ивлейс встал на их сторону, Араннис воздержался. Уговоры не увенчались успехом. Архимаги лишь с удивлением рассматривали артефакт, восторгаясь мощи, хранившейся в нем. Но в конце решили, что никто не знает, что именно поможет мирам, поэтому следует воспользоваться обоими способами.