Через пять минут она уже переходит дорогу с убийственным выражением лица. Ее темно-каштановые волосы свисают, как шторы, по обе стороны лица под бейсболкой. Когда она приближается, я выдвигаю для нее стул, но она просто проносится мимо меня к двери паба. "Внутрь. Сейчас же."

Может, она и глупая, что переселилась ко мне через дорогу, но она не настолько глупа, чтобы сидеть со мной на улице среди бела дня. Тем не менее, я не тороплюсь, гашу сигарету и иду к двери, наслаждаясь тем, как она выглядит все более и более взволнованной, чем дольше я затягиваю эту короткую прогулку.

"Ты меня убьешь, придурок", — шепчет она, когда я наконец впускаю нас внутрь.

Она засыпает меня вопросами, пока я направляюсь к задней стойке бара. Чего ты хочешь? Ты знаешь, как я тебя ненавижу? Ты думаешь, что можешь шантажировать Лучано? Я игнорирую все вопросы и говорю только тогда, когда она садится на барный стул рядом со мной.

" Ты выглядишь усталой. Что-то не дало тебе уснуть прошлой ночью?"

"Пошел ты." Она сплюнула, и у меня в животе завязался узел, когда я уловил легкое колебание в ее голосе. Она сама навлекла на себя это. Она сделала это с собой. Я напоминаю себе об этом и заталкиваю любой клочок сочувствия глубоко внутрь.

"Выпьешь?" Я встаю и обхожу бар, наливая себе виски.

"Что ты хочешь, Финн?" Тебя. Связанную. В моей постели. Наклонившись над этим чертовым баром. Любым способом, лишь бы мой член был глубоко в тебе.

"Что ты знаешь о тайнике?"

"Не рановато ли пить?"

Я с грохотом ставлю стакан на стойку и опираюсь локтями на барную стойку. "Ответь на еще один мой вопрос вопросом и…"

"И что, Финн?" Она встает, отталкивая табуретку. "И что? Ты посадишь меня на цепь? Побьешь меня? Ты, блядь, уже пытался это сделать". Красные пятна поднимаются по ее груди и переходят на щеки.

Я кривлю губы. "Это сработало, не так ли? Ты ведь здесь, не так ли?" Она хмыкает и скрещивает руки, выглядя вызывающе и так охуенно.

"Ты здесь, потому что знаешь, как интересны эти фотографии твоему отцу. Так что садись, блядь, пока я тебя не заставил". Она хмурится, но подчиняется. Я отхожу назад и прислоняюсь к задней стойке бара, позволяя ей неловко размышлять в тишине, пока она не ответит на мой вопрос.

"Не очень. Мы знаем слухи, которые известны всем: что у вашей семьи есть где-то тайник со всеми украденными предметами искусства, драгоценностями, золотом, артефактами и так далее, которые вы приобрели за годы своей жизни. Ваше "скрытое сокровище"". Она закатывает глаза, но это именно так. Это сокровищница украденных и легально приобретенных товаров стоимостью в сотни миллионов долларов.

Это страховочная сетка нашей семьи, в которой живут четыре поколения. Банковские активы могут быть арестованы или заморожены. Бизнес появляется и исчезает, и для того, чтобы быть прибыльным, требуется только это: постоянная суета. Однажды, через год или через сто лет, если мы захотим выйти из игры, мы сможем это сделать.

"И это все? Вы начинаете войну — еще одну войну — из-за каких-то гребаных слухов?"

"Это была не моя идея". Она смотрит вниз, и я ничего не могу с этим поделать. Я сокращаю расстояние между нами и двумя пальцами наклоняю ее подбородок назад.

В ее глубоких янтарных глазах читается отчаяние, почти как извинение. Мой взгляд опускается к ее рту, и челюсть сжимается от желания провести большим пальцем между ее полными розовыми губами.

"Что бы ты сделала, если бы я поцеловал тебя прямо сейчас?" Вопрос вырывается у меня изо рта прежде, чем я успеваю подумать о том, чтобы остановить его.

Она отбрасывает мою руку. "Я бы откусила твою чертову губу".

Я смеюсь, застывая при мысли о том, что она может быть грубой со мной. "Как ты собираешься узнать больше, чем просто слухи?"

"Вломиться в квартиру твоего брата". Ее губы кривятся в ухмылке: "В конце концов, это ваш штаб безопасности". Я сохраняю прежнее выражение лица, воспринимая ее заявление так, как оно есть: она ловит рыбу. Она просто не знает, насколько она права. В квартире Кэша есть стальная комната с двойным армированием, называемая хранилищем. В нем хранятся все данные, записи с камер наблюдения и информация, которую мы собирали в течение многих лет.

"Ну, если проникновение в самое защищенное место в городе — это твой большой план, то я не слишком беспокоюсь". Ее глаза мерцают, как будто она обиделась, что я не впечатлен большим открытием.

"Мы знаем, как мы это сделаем". Она выпрямляется на табурете и выпячивает подбородок.

"О, правда? Не хочешь поделиться, принцесса?" Она прикусывает губу, когда я называю ее так, и это небольшое движение — как провод под напряжением прямо к моему члену.

"Хм…" Она делает преувеличенное лицо, как будто размышляет над вопросом. "Нет, вообще-то я не буду делиться. Хорошего дня, Финнеас". Она отталкивается от табурета.

"Если ты так решила, передай своему отцу, что я буду на связи". Я зову ее за собой, мои глаза прикованы к ее заднице и колышущимся над ней мягким длинным волосам.

Она делает движение через плечо в ответ, и я издаю мрачный смешок. Она блефует…

Что ж, сейчас будет гораздо веселее.

Эффи

"Ты уверена, что хочешь носить волосы распущенными?" Мама пассивно-агрессивно крутит прядь моих волос, а я вцепилась в кожаное сиденье лимузина.

"Да, я уверена". Я пытаюсь скрыть раздражение в своем голосе, но, видимо, недостаточно хорошо.

"Ладно, не нужно так себя вести". Она насмехается и опрокидывает обратно свой фужер с шампанским, чтобы допить его. "Я просто сказала, потому что знаю, что твои волосы становятся жесткими через несколько часов".

Может быть, я побреюсь налысо, как Маргарита. "Спасибо, мама. Я буду иметь это в виду для следующей благотворительной акции в пользу слепых вомбатов. Или это гигантские улитки, находящиеся под угрозой исчезновения?"

"Не говори глупостей, этот гала-вечер — сбор средств для нового конноспортивного центра Харбор Айленд Резорт энд Гольф Клаб". Не в силах закончить фразу без ответного комплимента, она добавляет: "У тебя такой красивый загар, но этот оттенок коричневого делает тебя желтушной.

На самом деле мне очень нравится мое платье, и я тоже выгляжу чертовски хорошо. Лиф в виде корсета обнимает мою талию и приподнимает сиськи, не стесняя дыхания, а мягкие драпирующиеся рукава свисают с плеч. Юбка идеально облегает бедра и попу и открывается эффектным разрезом, открывая достаточно бедер, чтобы дразнить, но не настолько, чтобы мама назвала меня шлюхой на трех языках.

А светлый атлас цвета мокко не дает мне выглядеть желтушной.

"Хадсон будет здесь сегодня вечером", — говорит мой отец. Я знаю, что он обращается ко мне, хотя он потягивает виски и смотрит в окно.

"Кто такой Хадсон?" спрашиваю я, и его голова поворачивается и встречается с моей взглядом, как будто он хочет знать, не шучу ли я. Я не шучу, но, видимо, моя мама считает, что это смешно, потому что она хихикает в свой стакан.

"Хадсон Кэмпбелл. Сын губернатора Кэмпбелла и…"

"И твой будущий жених", — произносит моя мама, и мой отец бросает на нее взгляд. Я же чувствую себя так, словно мне на голову только что вылили ведро ледяной воды.

Отец поправляет галстук и поворачивается ко мне. "Для семьи". Это все объяснение, которое я получаю. Наверное, я всегда знала, что этот день рано или поздно наступит.

Я чувствую, как с меня сползает маска послушной дочери, легкой пешки, "проще подчиниться". Как в "Тетрисе", я разделяю свою личность, свою индивидуальность, оставляя только то, что приемлемо для этого мира.