— Слушаем тебя, свет ты наш неземной, — Горян отвечает ему ласково. — Жаль что ты сейчас не с Варварой, а со мной.

— Отстань, Горян, я тебе всю душу, а ты!

— У тебя же душа, Кощей, чёрная. Ну я к углям привык, давай дальше жги.

— Кощеюшка… так это я говорил… жаль что так мало побыл со мной, только ты ушёл, уже грустно мне, не могу сомкнуть глаз в мыслях о…

— О еде?

— Какой еде, они яблоки одни жрут.

— О тебе! — Кощей закончил фразу.

— Обо мне? — Горян удивляется.

— Да почему о тебе? Ко мне же послание! Ай, идите вы! — Кощей снова надулся.

— Ну так, это самое, Кощейка, — Горян его приобнял. — А летел-то от Варвары?

— Да нет, по делам летал. Я же царь.

— Он же царь! Настоящий!

— Да, царь. Летал по делам! Ну и… за яблоками-то как раз к Василисе.

— А по делам летал наверное к Яге за новой ступой.

— А ты, Лёша, Ягу ещё не видел. Там такая Яга, и у неё такая…

— Нога?

— С ногой, кстати, всё нормально. С ногами. Обе ноги откуда надо.

— От ушей?

— Хватит, может? Она, видать, тоже яблоки как не в себя ест, такая стала красавица. Василиса уже локти кусает, что сколько ей отгрузила.

— Кстати, если мы внезапно о девицах, — Горян хлопнул ладонями по столу. — Гостятушка-то, смотрю, Лешенька, как-то тебе и не интересна совсем!

— Горянушка, я занят весь день, рублюсь с Лешаками. Лешего вон зарубил, тварь какую-то принёс иноземную — считай, добыл нам лазутчика.

— И всё одно внимания мало уделяешь девице. А девица хорошая, уже родила двух славных богатырчиков и ещё родит. Надо ей срочно родить Горянчиков.

— У неё муж есть, — напомнил Водяной.

— А мне что, жалко, пусть муж воспитывает, — Горян посмеивается. — Ну и я залетать буду. Не обижу. А захочет куда пристроить детей — так я разнесу их по свету. Найду место. Что им в селении куковать, славным детям Горяна — юным Горынычам!

— Ты смотри, он уже продумал всё, — Водяной как будто позавидовал.

— Она гостья здесь, обижать не дам, — я снова об этом высказался.

— Да разве кто обижает, я же так, любя. Да кто откажется от любви Горыныча? Вот завтра и… хотя… а что до завтра ждать? Там помощь ведь нужна, деток как раз укладывать. Пойду, пожалуй, девице помогу.

И он из-за стола встал и к спальне моей пошёл.

— А ты, Горыныч, не ошалел ли в конец? — я ему дорожку преградил.

— Лешенька, ну не твоя же девица, что ты ни себе ни славной нежити?

— Я здесь Хозяин в доме, про лес не говорю, она моя гостья. Под защитой моей.

— А мы друзья твои. И тоже гости в доме. И тоже, Лешенька, под твоей защитою. И хотим себе девицу, — Кощей вдруг встрял. — Тем более, не твоя она.

— А у девицы своя воля есть, — я им дальше пройти не даю. Напомнил. — Она же сама сказала, сидя за столом. Если от мужа уйдет, то только ко мне, к Лешеньке.

— Это она страшилась нас. Но это по незнанию, по первости. А вообще мы же очень хорошие. Вот пойдем, ближе познакомимся.

— Э. Кощеюшка, а откуда взялось “нас”? — Горян спросил. — Я пойду, ты сиди, нечисть мёртвая. Мне нужнее. Я хоть с важным делом иду — увеличивать племя Горынычей.

— Что ты, погань крылатая, по больному бьёшь? — Кощей с Горынычем препирается. — Я хоть буду с девицей ласковый, а ты что — Змей неотёсанный! Я ей вон — платьев надарю, самоцветов-камней! — он щёлкнул пальцами, всё появилось сразу.

— Рада на это не купится, — говорю и вдруг понял, что сказал. Пару раз уже оговаривался да успевал поправляться. А тут сказал имя её настоящее и не поправил себя.

— Рада? Так стало быть, не Гостята даже? — Кощей растянул рот в улыбочке. — А зазнобу его Гостятой зовут! Стало быть, эта девица не она! Никакого отношения к Алешеньке!

— Я пошёл, — Горян меня отпихнул.

— Нет я, — Кощей схватил его за руку.

— Ты женат, Костлявый.

— Нашёл когда вспоминать, отец трёхсот детей.

— Ну-ка, сгинули все! — я их отогнал. — Никто не зайдет. Я её позвал, и не про ваши рожи.

— Ну так Лешенька, вот и правильно! Давно пора, иди сам уже!

— Иди сам уже! — Горян меня вдруг приобнимает и сам к двери подталкивает. — Я вообще не понимаю, чего ты ждёшь? Сам знаешь, мы не сильно обделённые женской ласкою. А зачем нам твоя девица, стало быть? Ты подумай, скоро большая битва! Может, сгинем все. Погорим в огне. Изрублемы будем супостатами. Так или иначе, все сгниём в труху. А так что-то и после нас останется.

Я пока не взял в толк, о чём ведёт он речь.

— Ты Лешенька, молодой, неопытный. При жизни, видать, не задумался, а после смерти не додумался, что можно успеть.

— Он про что?

— Про своих мелких Горынычей, — подсказал Кощей.

— Так не бывает же детей у нежити! А те, выходят что — вроде Лешаков, бездушные, мёртвое от мёртвого, расстройство одно.

— С чего хоть взял это? — Горян покачал головой. — А я, думаешь, при жизни триста настрогал? Сколько-то из них, как не часть большую, может, и при жизни… но как Змеем стал, летать-то между семьями стало быстрее, так оно сподручнее…

Кощей вздохнул. Горян продолжил речь.

— Не смотри на Кощея. Мёртвый наш Кощей. И из-за этого сильно мучается. Так он мёртвых царь. Жена — царица мёртвых. Тут уж как ни крути, не выйдет ничего. А я чуть-чуть живой. Немного жизни есть. Стало быть, и от меня родится жизнь. Не каждая то вынесет девица — родить сына от такого вот Горыныча. Но богатырка, как твоя Рада, вынесет.

— А ты зачем мне это рассказываешь?

— Так неужели ты хочешь так помереть, чтоб не осталось от тебя на свете памяти? Если тебе не надо, дай пройти. Ну пусть не бросит мужа, да вряд ли будет он жив. А если станет твоя Рада женой Горянушки, так я её сокрою где-нибудь в горах. И её, и детей её нынешних.

— Плохо тебе, Горян? — я его спросил. — Ну слетай повидай кого из своих трёхсот. Побудь с женою из последних твоих. Поиграй с детьми, которые уже есть. Их триста, тебе так нужен ещё один?

— Так их по трое обычно рождается.

— Число бы вышло красивое, — Кощей снова встрял. Водяной вздыхает, отмалчивается.

— Ну ты это, Алёша, подумай сам… девица эта хорошая. Может, последнюю ночь на земле. Где тебе сейчас другую взять?

— Так плохо всё? — его спрашиваю.

— Алёша, много их, — Горян отвечает тихо. — Очень много.

— Не справимся?

— Справимся, — это уже говорит Кощей. — Но много нечисти положим в бою. Я говорить не хотел, чтоб не накликивать. Но кто-то из нас умрёт.

— А кто?

— Такое не откроется.

— А если открылось бы, пошёл бы?

— Не знаю, — Кощей головой помотал. — И знать не хочу. И знания такого не пожелаю врагу. Я к жене полетел, — он внезапно выдал. — Не хочу ни к кому, ну… из этих… — он помолчал. — Полечу к жене.

— Я, наверное тоже слетаю… тут недалеко… перенесу всех в горы, — Горян отступил.

— Давайте уже, выметайтесь из дома, — я их выпроваживаю.

— Это, Леший. Я посижу пока. Может, сплаваю до Кикиморы, но потом вернусь, — сказал Водяной.

— Да сиди, мне не жалко. Найдешь где спать?

— Найду. Кощей вон пристройку наколдовал. Там вполне хорошо.

Разошлись они все. Горян снова в проходе замешкался.

— Алёша, ты не серчай. Я к тебе со всей душой. Ты селения защищать взялся не просто так. Кто-то там живет, дорогой тебе? Гостята твоя настоящая?

— Она.

— Ну так мы защитим, а с этой… я так… — подталкиваю тебя к мыслям правильным. А с ней или нет, ты сам решай, просто может не быть уже времени. Жизни мало в тебе, — он меня понюхал. — Ты как потратил всё? Вроде умер недавно. Умудрился же… Умер с брешью в сердце?

— Не помню. И вспоминать не хочу, — и говорить не хочу, что вдруг приходится?

— Умер с брешью, и не затянулась та брешь. Всё больше и больше расходится. И не заладит никто.

— Зато нечистью буду злой. Не от одного так от другого питаются же.

— Ну да, сила бывает от разного. Наша, пожалуй, от злобы больше. От ненависти да людской нелюбви. Ну бывай… На рассвете свидимся. Облетим с твоей Радой по всем местам, пусть покажет, что где.