— Достаю, — пробормотал я. — Исключительно из положения мордой в пол…
— Я тебя научу, — обнадежила меня Вика. — Ты не представляешь, какая у меня растяжка. Полезно для профессии и для секса невредно… Я вовсе не к тому, что это сильно важно. Секс — не акробатика. Секс — это очень много чувства и еще больше понимания. Но иногда, когда все это есть, можно ведь и пошалить друг с другом. Разве что начинать с этого не стоит… Однако с ногами тебе повезло. Привлекательные мужские ноги — еще большая редкость, чем женские. Я все налюбоваться не могу — от красивого тела у меня всегда мурашки по коже. Вот посмотри, даже на коленках мурашки… Девчонки, наверное, часто тебе такое говорят, верно?
— Как-то до сих пор ничего похожего не слышал… Особенно от девчонок.
— Дуры, — огорчилась Вика. — Прости, мой хороший, но с твоими девчонками что-то не так. Парню, с которым спишь, нужно указывать на его достоинства — это честно и даже в радость. О недостатках рассказывать не обязательно, но достоинства замалчивать нельзя. От твоего доброго слова он к другой не уйдет, а если уйдет, то и ладно. Чему быть, того не миновать…
— Ну, не все мои достоинства остались незамеченными, — рискнул пошутить я.
— Ты же, видимо, не на свой грандиозный нос намекаешь? — девушка понимающе хмыкнула. — Какие же вы, мальчишки, смешные… Внимание, заяц! Сейчас будем разминать и выжимать. Может быть немножко неприятно. Если станет невмоготу — скажи, хотя я и так должна почувствовать… Теперь насчет не носа… Видишь ли, Дима, в этом смысле я не фанатка. Я о ваших мальчишеских игрушках. Играю я в них с удовольствием, чего уж там, но особого значения им не придаю. Однако оценить, конечно же, могу, тем более, если для моего парня это так важно. Вот, посмотри на меня…
Ощутив изрядное сотрясение поверхности, которую мы делили друг с другом, я поднял голову с подушки и посмотрел. Вика показывала мне два больших пальца на руках и столько же на ногах, для чего ей потребовалось высоко задрать последние в воздух и отыскать новую точку равновесия, что отнюдь не прибавило целомудрия ее деви́чьему облику. Впрочем, мне кажется, это ничуть ее не волновало: ни раньше, ни, тем паче, теперь. Стеснительности в ней было не больше, чем у мартышки, на которую она очень сейчас походила в своей немыслимой позе.
— Друг мой, ты прекрасен! — совершенно серьезно заявила девушка. — Никогда в этом не сомневайся. Повторю, я не фанатка, но я в восхищении! Сто очков твоему Гриффиндору! Красивое есть красивое, чем бы оно ни было… Ой! Кажется, я сейчас грохнусь… Димочка, ты доволен?
— Скажешь тоже… — неуклюже проворчал я, укладываясь обратно на подушку. — Но спасибо, конечно…
— Не стоит благодарности, — по-взрослому ответила Вика, вслед за чем ее болеутоляющие руки вновь вернулись к моей скорбной плоти. — А вот этот прием называется «кнедение». Так замешивают тесто или глину. Когда Господь создавал человека, он, наверняка, управлялся так же.
— И правда, в этом есть нечто божественное, — высказался я, истомно прогибая спину.
— А так делает кошечка. Ну, знаешь: когда садится и вот эдак переминается лапками о что-нибудь мягкое. Топчет, тормошит. Какой-нибудь коврик или одеяло. А бывает, что и твое собственное голое пузо или, еще хуже, задницу. Особенно с утра, если Федина бабушка в ночной смене и ее давно никто не гладил… Кошку, а не задницу… И мурчит при этом, зараза… Кошка, а не бабушка… Мур-мур-мур… Чувствуешь коготки?
— Чувствую, — поддакнул я.
— А не должен, — расстроилась девушка. — Не знаю, почему у меня не получается. Я свои ногти чуть не под корень спиливаю, и все равно они чувствуются.
— По правде сказать, мне очень приятно.
— Ты — другое дело, мой хороший. Тебе я отныне почти любовница. Позже ты у меня еще и не такое почувствуешь. А вот клиенту ногтей замечать не положено…
— Почти любовница? Милая моя, это как? Что это за статус?
— Это не статус, это состояние души… А сам ты разве ничего такого не ощущаешь?
— В данный момент я столько всего ощущаю, малыш, что могу запутаться… На что это должно быть похоже?
— Приготовься: сейчас будем рубить, поколачивать и похлопывать. Обожаю эту часть… Дима, я пока не в курсе, как глубоко ты переживаешь близость, но за последние часы в тебе точно многое изменилось… Ты молодец, если что. Твой типаж — рыцарь. Я знаю, как трудно бывает такому мужчине сбросить свою броню. А у тебя, по-моему, целый броневик с плеч свалился вместе с моим халатом. Неужели не заметил?
— Да уж свалился, как видно. И прямиком на ногу…
— А, не считая ног, у моего рыцаря еще что-нибудь есть? Какие-то другие средства, чтобы разобраться со своими переживаниями?
— Помимо ног, у меня есть еще Алена… А теперь, возможно, и ты, моя странная Дульцинея… Объясни, что, по-твоему, я сейчас чувствую? Вроде бы что-то хорошее, но названия этому я подыскать не в состоянии…
— Ладно уж, слушай. Все, что ты должен сейчас ощущать, это: внутренний покой, приятную легкость и естественное влечение к очень даже интересной девушке, что сидит рядом с тобой… Ты ведь понимаешь, что я — твоя девушка? Что нас уже ничто не разделяет, кроме каких-то ерундовых минут? Да и теми можно просто наслаждаться, зная, что каждая из них делает нас только ближе.
— Можно я подумаю над этим?
— Думай, Димочка, думай… А когда устанешь думать — так сразу и поймешь, о чем я говорю.
Некоторое время я провел в блаженной немоте, тогда как Вика продолжила свои нескончаемые речи, из которых мне довелось почерпнуть немало поучительного: как на предмет расположения моих сухожилий, так и касаемо того, что кунжутное масло — штука, конечно, хорошая, но в качестве лубриканта его применять не рекомендуется. Покончив с правой ногой, девушка кратчайшим путем переправилась через меня на левую сторону, и райские двери распахнулись передо мной вторично. Проворные, уверенные руки моей почти любовницы поглаживали, растирали, разминали, скручивали и поколачивали, покуда ее неуемный язык молотил, молотил и молотил. Левая ипостась Вики оказалась резвее и развязнее предыдущей: мне пришлось узнать много нового о стеатопигии, более всего распространенной среди бушменов и зулусов, а также выслушать несколько не вполне приличных анекдотов, последний из которых был почему-то рассказан мне на ухо: вероятно, потому, что он почти целиком состоял из непечатных слов. А может, и потому, что девчонке вздумалось чмокнуть меня в висок, что она и проделала, когда я невольно рассмеялся в ответ на финальную непристойность, поведанную мне жарким, задыхающимся от воодушевления шепотом.
— Все, мой герой! — неожиданно объявила Вика. — Переворачивайся на спину…
— Дружок, — с какого-то момента я начал испытывать необычайную раскрепощенность, передавшуюся мне, по-видимому, через руки моей безбашенной компаньонки, но все же немного замешкался с исполнением ее последней команды, — я должен кое о чем тебя предупредить…
— А то я не знаю, о чем, — снисходительно обронила девушка, сдергивая с моего зада исчерпавшую свою ценность драпировку. — Поворачивайся, мой родной, не смущайся. Все идет как надо. А до времени мы тебя занавесим, чтобы не сглазил никто.
— Почему ты меня так называешь, малыш? — первое, что спросил я, оказавшись на лопатках и встретившись взглядом с ласково улыбнувшейся мне Викой.
— Как называю? Это родным, что ли?
Я кивнул.
— Не знаю, так получилось… Давеча от тебя услыхала. Мне понравилось…
— Правда? Я что, прямо так к тебе и обратился? Странно, не могу вспомнить…
— А что? Не нужно так делать? Тебе неприятно?
— Ну-ка, повтори еще раз.
— Родной мой… — девушка коснулась моего колена.
— Напротив, очень приятно. Приятно не то слово, — я сглотнул. — Это-то и удивительно… Может, прикроешь меня наконец? Самой глазеть не совестно?
— И не спрашивай. Чуть со стыда не сгорела, — невозмутимо сообщила Вика, милосердно заблюрив меня при помощи полотенца. — А теперь все по новой, но — с парадной стороны. Сначала маслице… Поглаживаем в направлении кровотока… Эта техника называется «эффлёра́ж». Что с французского переводится как «скольжение» или «легкое касание»… Хотя после Алениного «безе» я уже ни в чем не уверена… Ножки не напрягай, пожалуйста… Зажмурься и представь, что ты лежишь на пляже. Песок. Солнышко пригревает. Море плещется. Чайки кричат… Красотища… Ты же бывал на море?
