Моя футболка пришлась Вике почти до колен. Забравшись в кресло, она подтянула под себя ноги и, блюдя приличия, пуритански запихнула длинный подол в пространство между бедрами, от чего вверху под тонкой тканью еще четче обрисовался ее бюст, некстати напомнивший мне ту странную сцену из моего сна… Однако это было уже кое-что, и жаловаться я не собирался. В конце концов, у иных представительниц туземного бомонда я видывал вечерние платья и пооткровеннее, чем этот довольно милый домашний минимализм. Свои влажные волосы Вика наскоро расчесала пальцами и, очевидно, сочла, что и так выглядит лапушкой. Возможно, так оно и было.
— Мартини? — предложил я. — Или, быть может, пропустим стаканчик-другой как взрослые люди? Могу угостить таким кальвадосом, от которого твоя шевелюра высохнет за одну минуту. Обещаю, что маме мы ничего не расскажем…
— Что-то не хочется, — отказалась Вика. — И мамы у меня нет, только отчим. Хотя с ним я тоже уже не живу… Спасибо тебе, что опробовал мой халат. Как ты себя в нем чувствуешь?
— Неплохо, — выпалил я, несколько огорошенный как случайно всплывшим фрагментом ее семейной истории, так и внезапным переходом к халату, с которым я настолько свыкся, что даже забыл о его существовании. — Весьма удачно, что он подвернулся под руку. У меня как раз небольшой кризис по части одежды: она как бы имеется, но находится в слишком многих местах.
— Я знаю, где лежит один носок, — с серьезным лицом поведала девушка. — Могу поискать второй. Только не нужно их сейчас надевать — это лишнее. Лучше мы их постираем.
— Лучше мы о них забудем, — отрубил я. — Если не хочешь пить, то, может, тогда покуришь? Есть сигары. Отменные. А коли хорошенько попросишь, так и быть — сооружу тебе кальян.
— Дима, я же не курю. Вернее, могу покурить за компанию — после секса, если моей паре так нравится, но сейчас немного не тот случай.
— Воистину не тот, — согласился я. — Интересная ты особа. Пьешь мало, куришь редко… Ну, не чаще, чем приходится… Следующий вопрос напрашивается сам собой. Вероятно, матом ты тоже никогда не выражаешься? Или только в моем стариковском обществе?
— Вообще-то, я очень хорошо выражаюсь. В колледже без мата никак — иначе со мной даже разговаривать не станут. Во всяком обществе свой язык: если хочешь найти в нем место, нужно это уважать.
— Да ты, выходит, конформистка?
— А это плохо?
— Знакомый вопрос. Иными словами, ты просто не в курсе, кто это?
— Понятия не имею. Зато теперь я знаю, кто такой эксги… эксги… биционист.
— Даже не сомневался, что Алена не преми́нет заняться твоим просвещением. Тем паче, по такому важному предмету.
— Не такой уж он и важный, как тебе кажется… Про конформистку тоже у Алены спросить?
— Нет, вот этого у нее, пожалуй, спрашивать не стоит. Еще, чего доброго, примет на свой счет… Придется мне самому с тобой повозиться. Ну-с, как бы тебе это объяснить попроще…
— Попроще? Дима, а ты точно справишься? — Вика дурашливо заломила брови. — Ладно, давай попробуем…
— Помнишь, ты рассказывала мне, как давеча представлялась хамелеоном?
— В ванной, перед зеркалом? Конечно, помню… Я тогда еще нагишом была, совсем как эксги… биционистка.
— Не отвлекайся… Грубо говоря, конформист — это человек с повадками хамелеона. Только внешней средой для него служит не природа, а общество. Он старается поступать и выглядеть так, как поступает и выглядит большинство окружающих его людей. Даже если самому человеку такое поведение не свойственно, а иной раз и не слишком по душе. Теперь понятно?
— Похоже, да. Ты очень доходчиво объясняешь… То есть, этот человек хамелеон не потому, что сам так хочет, а оттого, что все вокруг него хамелеоны?
— Постой-ка, — я впал в сомнения. — Дай подумать…
— Дима! — позвала Вика. — Я же пошутила. На самом деле, все ведь понятно. Ты спрашиваешь, приноравливаюсь ли я к другим людям. Конечно, приноравливаюсь. Их много, а я одна. За ними сила, а я почти ничего не значу. Большинство из них прожило долгую жизнь, а я все еще на пальцах могу показать, сколько мне лет. Неохота ноги из-под теплой попы доставать, а то бы ты убедился… Поэтому, если мне это не трудно, я делаю так, как все. А делать, как все, обычно не трудно… Буду теперь знать, что я конформистка… И эксги… биционистка тоже, если тебе интересно.
— А трудно разве не бывает? Что если для того, чтобы делать, как все, требуется превозмочь собственную натуру?
— Как это? — удивилась Вика. — Никакую натуру я не превозмогаю. Я просто открываю рот и говорю… — здесь девушка вставила несколько коротких слов, не имевших прямого отношения к нашей беседе. — Вот и все дела. Всего лишь язык, не хуже прочих. И уж попроще твоего, кстати. А местами и поточнее. Мне даже напрягаться не приходится.
— А я уже не про язык тебя спрашиваю. С ним мы, пожалуй, закончили. Вопрос скорее умозрительный…
— Тогда ничего у нас не получится. Про умозрительное я разговаривать не умею.
— Видишь ли, мне так не показалось…
— Правда? Не знаю, о чем ты, но буду теперь к себе прислушиваться… Во всяком случае, я точно не умею разговаривать про умозрительное специально. У меня от этого голова кружится, как от высоты. Мне нужно на что-то опираться — на что-то прочное.
— Что ты имеешь в виду? Мы попросту говорим о людях…
— Когда я говорю о людях, в мыслях у меня обязательно возникает какой-то знакомый мне человек. То один, то другой, то третий. Я не всегда помню, как его зовут, но хорошо представляю, как он выглядит. Я даже вижу, какая на нем одежда. В тех случаях, когда она у него есть… К примеру, ты, Дима, рисуешься мне теперь исключительно в этом халате. Он очень тебе идет. Ты еще не привык к нему, но уже чуточку изменился…
— Как ты и предсказывала, — вяло съязвил я, снова закурив и обдав струей дыма синие полы, прикрывавшие мои колени. — С каждой минутой чувствую себя лучше и лучше. И все благодаря твоему совету.
— Ну, это ты надо мной насмешничаешь. Совет правильный, только для начала ты должен ему последовать. Хотя на первый раз и так хорошо…
— Погоди! А с чего ты решила, что я не последовал? — я подозрительно поглядел на Вику. — Глаза у тебя, конечно, цыганские, этого не отнять, но не рентгеновские же.
— Хочешь поспорить? — девушка снисходительно наморщила нос. — Дима, я же вижу, как ты сидишь. Осанка, жесты, выражение лица… Будь на тебе один халат, такой, как ты, держался бы иначе.
— Такой, как я? — во мне зашевелилась досада. — А что насчет тебя, беспорточница?
— А на меня можно даже не смотреть. Я сижу, как нравится тебе. Я ведь конформистка, помнишь?
— Кстати, о халате… — решил я переменить тему. — Солидная вещь. Знатная фирма. Сколько ты за него отвалила?
— Почти семьдесят тысяч, — без обиняков призналась Вика, чему я вовсе не удивился (кажется, она совсем не имела представления о том, как можно увильнуть от заданного ей вопроса). — Это дорогой халат. Потому что хороший.
— Дорогой — не то слово, — неискренне пробормотал я, невольно отыскивая взглядом браслет, находившийся ныне где-то под пятой точкой моей собеседницы вместе с ее грациозной щиколоткой. — Как же ты потянула такую сумму?
— Да просто у меня сейчас много денег, вот и все.
— Неужто? — ее уверенный тон произвел на меня впечатление. — Вероятно, это не мое дело, но, как один состоятельный человек другому, не могла бы ты намекнуть на источник своего капитала?
— Чего?
— Откуда дровишки? — перешел я на язык великого народного классика. — На чем сколотила состояние, если не секрет?
— Отчим дал, — сообщила Вика, — чтобы я от него съехала. Половину я потратила на халат, а половина еще осталась.
— Вот что, милая, — заявил я непререкаемым тоном. — Эти деньги я тебе верну.
— Зачем? — непритворно изумилась юная толстосумка. — Я же сказала: у меня есть деньги. Они сейчас в спальне вместе с паспортом. Штаны-то я постирала… Там еще много.
— Поверь, это не совсем так, — деликатно пояснил я. — Много денег — у меня. Много денег — у Алены. А у тебя, дружок… как бы поточнее выразиться… совершенно другая финансовая ситуация. Неужели ты этого не понимаешь?
