— Двадцать процентов! — возмутилась сестренка, спешно вернув тарталетку на прежнее место. — Ну, ладно: последние три месяца — двадцать два, но это из-за экзаменов. Не могу сидеть за учебником и не грызть какую-нибудь гадость… Двадцать два процента и это предел. Уж ты мне поверь: я каждое утро взвешиваюсь, и весы мне все в точности докладывают. Кстати, они еще и хвалят меня за мою форму: говорят, что я молодец, только по-французски…
— Ты и правда молодец, — согласилась Вика. — Но весы твои врут. Я же видела тебя голышом, а у меня глаз наметанный. Двадцать пять процентов, самое малое — двадцать четыре, однако каждый из них на своем месте и заслуживает любви. А у какого-нибудь жирдяя их всего-навсего вдвое больше. Что такого? У меня сосед, друг детства, жирдяй: очень симпатичный парень — я на нем всегда практикуюсь с новыми приемами. Массаж тела, массаж лица, массаж против целлюлита. Он ростом с Диму, а весу в нем килограмм сто будет. Возможно, девяносто девять — если выдавить прыщи…
— Фу-уу! — Алена зажала рот и резко отодвинула от себя тарелку с остатками сыра. — Викуль, прости: я таких вещей не выношу, — с трудом пролепетала она из-под ладони, часто-часто мельтеша ресницами и сглатывая после каждого слова. — Ох, это пипец какой-то… Хочешь, чтобы меня при тебе стошнило?
— А тебя сейчас может стошнить? — кажется, Вика заинтересовалась. — Нет, не хочу: ты только что бутерброд доела, будет жалко, если он вернется. Делай, как я скажу. Отступи на три пальца ниже запястья и надави на точку между сухожилиями…
— Да ну тебя, — Алену уже отпустило. — На этот раз обошлось. Просто не делай так больше. Пожалуйста…
— Как не делать?
— Ну, так… Не рассказывай о противном.
— Ален, ты ведь тоже студентка? — неожиданно спросила Вика. — Я еще не успела узнать… На кого ты учишься?
— В каком смысле, на кого? А, ты про факультет… Ну, можно сказать, я учусь на историка.
— Здорово! — одобрила Вика. — История — интересная наука. Она тоже про людей. Правда, про тех, кого давно уже нет и о ком можно узнать только со слов другого человека, который их даже в глаза не видел.
— Понимаешь, Викуль, — на лицо Алены набежало легкое академическое облачко, — исторические источники бывают разные… э-ээ… письменные и устные… э-ээ… вещественные… также еще орудия труда и судовые журналы…
— У нас в колледже историю преподает Сергей Петрович, — прояснила вопрос Вика. — К концу курса, когда он отчитал свои лекции, — а там целых сорок часов, — я прекрасно понимала, кто такой Сергей Петрович, но при этом едва представляла, какими были те люди, чьи имена он велел нам записывать в тетрадку… В общем, с источником все было предельно ясно, а проку от этого источника что от козла молока… И все-таки по истории у меня «отлично».
— Молоток! — похвалила Алена. — Как правило, для экзамена больше и не нужно: достаточно разобраться, кто такой Сергей Петрович.
— Все так и есть, — не стала отрицать Вика. — А еще не будем забывать про длинные ноги. От коленки до трусов запросто можно уместить семьдесят исторических деятелей. Причем заодно с подсказкой, за какие великие заслуги они попали под мою юбку. Я бы справилась и без шпор, но возникли обстоятельства: у меня завалялось несколько конусов хны и руки чесались поупражняться в мехенди.
— Нет, здесь я пас! — Алена с нежностью погладила под столом свои бесценные окорочка. — Автограф Руби Роуз — еще куда ни шло, для него могу выделить местечко, а всяким Хаммурапи с Тутанхамонами тут делать нечего… И потом на мою университетскую программу никаких ног не хватит. История, Викуль, она ведь не столько про отдельных индивидов, сколько про целые народы. И про то, что они вытворяли, лишь бы оказаться в учебнике. Это называется событиями. Хотя всевозможных селебрити там тоже, конечно, чертова пропасть.
— Об этом я и хотела спросить. К разговору о наших жирдяях и о прочих людях, которые от нас с тобой чем-то отличаются… Взять хотя бы твою науку. Что люди, что события не похожи друг на друга и встречаются самые разные: черные и белые, прямые и кривые, яркие и заурядные. Ты же не отказываешься изучать какие-то из них из-за того, каковы они из себя и что собой представляют. Робин Гуд и Шериф Ноттингема уж на что несхожие личности, но одинаково достойны твоего внимания.
— А в чем вопрос?
— Ой, прости! Мой вопрос: не так ли?
— Вообще-то, история тут ни при чем, — сумничала Алена. — Робин Гуд и Шериф Ноттингема — вымышленные персонажи.
— Как же так? — Вика заметно огорчилась. — А это точно? Нет, в самом деле вымышленные?
— Викуль, отвечаю! Можешь у Димочки спросить, пока он еще в сознании…
— Дима, это все правда? — повернулась ко мне Вика. — Разве Робин Гуд не был английским графом? Разбойника еще можно выдумать — понимаю, но не графа же. Всем графам в Англии, наверное, ведут учет и записывают куда-нибудь: в какую-нибудь дворянскую книгу… Разве нет? И Шервудского леса не существует?
— Шервудский лес существует, — заверил я девушку. — Если покопаться в кабинете, могу найти для тебя листок с того самого дуба, где будто бы скрывался Робин Гуд. Но ни сам он, ни жестокий Шериф Ноттингема не имели удовольствия жить на этой земле. Что, впрочем, не мешает им на протяжении многих веков оставаться живыми в легендах, книгах, спектаклях, кино и даже мультфильмах.
— Очень жалко, — совсем приуныла Вика. — Лучше хоть немножко пожить на земле, чем вечно быть легендой или мультфильмом… Но листок ты поищешь? Тот, что с дуба?
Я пообещал.
— К слову о тех, кто достоин внимания, — вернулся я к прежней беседе. — Обратись Шериф Ноттингема за твоими услугами, согласилась бы ты их предоставить? Этакий, знаешь, расслабляющий массаж для нашего героя после многотрудного дня, проведенного за притеснениями простого люда и глумлением над горемыками вроде стариков, вдов и сирот…
— Если он придет в мою смену, — Вика поставила перед собой солонку, чтобы лучше представить себе неожиданного посетителя, — то, конечно, я соглашусь…
— Ой-вей! — сказал я. — Вот вам и вся история… А про вдов и сирот я упомянул? А про чахоточных младенцев? А про корзинку щенков, которых беспощадно лишили… э-ээ… корзинки? Щенки пушистые и с глазами… И во всем виноват Шериф Ноттингема.
— Дима, я не смогу этого объяснить…
— А ты попытайся.
— Ну, хорошо… И все равно я соглашусь. Мне будет интересно поговорить с его телом. Послушать, что оно расскажет. Тело может принадлежать Шерифу Ноттингема, но само по себе оно не Шериф Ноттингема. Быть может, его даже зовут иначе. Джеком, например. Или хотя бы Дороти…
— Не понимаю, о чем ты! — невовремя встряла Алена. — Мое тело — это еще, разумеется, не я целиком, но оно часть меня. Моя часть — это тоже я. Так же, как часть моего тела — нога, например, — есть мое тело и через это снова является мной. А мизинец на моей ноге, есть часть ноги… Ай!
Сестренка снова подскочила на стуле:
— Вот какашка! Да как же можно так щипаться? Ай-ай! Викуль, хватит! Синяки же останутся… Кстати, это только подтверждает мою мысль. Нападаешь на мою ногу — нападаешь на меня.
— Ладно, — Вика на секунду задумалась. — Скажи мне, кто ты?
— В каком смысле?
— Ни в каком. Говори первое, что приходит в голову. Кто ты?
— Чем бы мне это ни грозило… Я — Алена!
— Так я и знала. Сейчас ты отвечаешь заодно со своим телом, и тело с тобой соглашается. Но чуть позже, в постели, у нас может наступить момент, когда я задам тебе тот же вопрос, и ты ответишь иначе. Вернее, ответит только твое тело.
— И что же оно ответит? — сестрица затаила дыхание.
— Дай подумать… Вероятнее всего: «Ы-ыы».
Алена с Викой расхохотались, и на этом неоконченная тема с Шерифом Ноттингема благополучно канула в Лету. Проскочившая между девушками смешинка все никак не угасала и вскоре веселье разгорелось не на шутку. Цепляясь за край стола и глядя друг другу в глаза, подружки усердно ерзали на своих стульях и хихикали не переставая, время от времени дергая головами и громко стукая об пол голыми пятками. Судя по всему, под столом творилось нечто несусветное: то ли рыцарский поединок, то ли лютая схватка мангуста и кобры. Алена сбросила лет пять, и, закусив в азарте нижнюю губу, орудовала ногами как оглашенная. Малолетка, да и только. Вика, казалось, сдерживала свою прыть и не теряла присутствия духа: ее взгляд, обращенный на мою сестру, светился скорее насмешливой лаской, чем подлинным куражом сражения. В общем, каждый делал, что хотел, как и было предписано хозяином дома.
