Хруст разнесся по столовой, а затем Ноэль застонал от боли, когда он с грохотом врезался обратно в стол с визгом тарелок и столовых приборов. Его рука сдвинула один из канделябров, и пламя перекинулось на ткань, осветив стол, словно пылающий трон, под распростертым телом Ноэля.

Он кричал.

Я развернулась и побежала, шаги Роджера уже раздавались в лесу позади меня. Дверь в конце коридора открылась прежде, чем я успела даже взяться за ручку, и появился Дуглас, лицо его было бледным, но с решимостью, такой же яростной, как у кельтского воина. В одной руке он держал массивный кухонный нож.

— Иди, — приказал он, подталкивая меня. — Уходи отсюда, сейчас же.

Мне хотелось поблагодарить его, заплакать и обнять за то, что он подстерегал Роджера, чтобы я могла уйти, сказать ему, что я люблю его за то, что он подвергает себя риску, и что я люблю его за то, что он был моим другом, когда у меня ничего не осталось..

Вместо этого я побежала.

Я побежала по коридору, не останавливаясь и даже не вздрогнув, когда услышала грохот и крик позади себя, там, где столкнулись Дуглас и Роджер. Я бежала по темному коридору быстрее, чем когда-либо в «Охоте», настолько сильно, что мои босые ноги терлись о полированный пол, а пальцы ног грозили поскользнуться в крови. С такой силой, что я врезалась в бесценные картины, поворачивая за угол. Так сильно, что мои легкие, казалось, перехватило, и я не могла дышать, мои ткани накапливали углекислый газ.

Тем не менее, с неизбежным предчувствием, которое я ощутила в глубине своей безумной шахты, Роджер поймал меня.

Его руки появились словно из воздуха, обхватили меня за талию и повалили на землю сзади. Я закричала и перевернулась, когда упала так, что сильно приземлилась на бедро, но мои ноги на мгновение вывернулись из ищущей хватки Роджера. Он посмотрел на меня бурлящими глазами, как бешеная собака.

Я откинула ногу назад и пнула его прямо в пенящийся рот.

Раздалось искаженное рычание, но я не остановилась, чтобы посмотреть, как он приходит в себя. Я вскочила на ноги и лихорадочно искала оружие, что-нибудь, что можно было бы использовать против мальчика, который был достаточно близок к мужчине телом и достаточно испорченным разумом, чтобы нанести серьезный вред моей личности. Там не было ничего, кроме приставного столика, украшенного старинным золотым телефоном, картин на стене и… чучела и головы оленя.

Я вскочила, чтобы схватить рога руками, и закричал, когда Роджер пополз вперед и схватил меня за одну из лодыжек, потянув к земле. Я наклонилась под его инерцию, хотя знала, что если окажусь с ним на земле без оружия, умру. Его сила помогла мне оторвать большую голову от стены, и я повалилась вместе с ней на пол, едва не будучи пронзенной одним из огромных лезвий.

Роджер снова схватил меня за лодыжку, притянул меня ближе и проворчал:

— Ты несчастная, грязная шлюха, я буду трахать тебя, обхватив руками твое жалкое горло, пока ты…

Я поднялась на дыбы, используя каждую унцию своей основной силы, чтобы поднять установленную голову над своей головой и опустить ее на обнаженную, выгнутую спину Роджера.

Послышался тошнотворный мягкий звук, словно кто-то ударил по подушке старого дивана, а затем кончик рога прорвался сквозь его тело и ударился об пол. Роджер недоверчиво посмотрел на меня, его лицо было таким юным, его глаза были широко раскрыты и начали плакать. Его рука подалась судороге, а затем ослабила хватку на моей ноге.

Я не осталась смотреть, умрет ли он.

Я откатилась назад на руках и ногах, затем развернулась и снова помчалась по коридору на дрожащих от шока ногах. Тем не менее, я бежала, почти пьяная, так быстро, что это причиняло боль, по узкому коридору, который прорезал дом спереди назад.

Наконец я вырвалась из одного из задних входов в дом и упала во влажную ночь, воздух, словно лед, касался моей влажной, горячей кожи. Я смотрела на ореол света, льющегося из дома в огромную бездну черноты за его пределами.

Позади меня послышался звук, который подтолкнул меня вперед, словно выстрел на стартовой линии.

Я бежала вслепую, глаза мои текли слезами, волосы за моей спиной были темным плащом того же цвета, что и неукротимая ночь. Грязь болезненно врезалась в порезы на моих ногах, а кусты царапали голую кожу моих рук, когда я маниакально раскачивала их по бокам.

Наконец, я смогла хоть немного привыкнуть к темноте, достаточно, чтобы с ужасом осознать, что чувствую себя как брошенный якорь в животе, что каким-то образом я попала в лабиринт на восточной стороне участка.

Тот самый лабиринт, в котором Ноэль, как только что признался, закапывал тела своих рабынь.

Тело его жены.

Моё тело тоже, если я не найду выход из лабиринта.

В отчаянии, огибая изгиб живой изгороди, я пыталась вспомнить все, что Александр рассказал мне об участке и о сложном лабиринте.

Построенный Кэпэбилити Брауном в конце 1700-х годов, он был одной из величайших достопримечательностей Перл-Холла и смотрел на меня из окон моей спальни все время моего пребывания в плену. Было два выхода, по одному с каждой стороны, с центральной спицей, где находилась коллекция греческих мраморных статуй. Это был огромный лабиринт, в котором тысячи тисовых кустов образовывали дорожки и тупики.

Рыдание вырвалось из моего тяжело дышащего рта, пока я продолжала слепо бежать по множеству изгибов и поворотов, ветки рвали всю мою открытую кожу, земля разъедала плоть моих ног.

Я бежала и истекала кровью.

Я потела и плакала.

И поверх всего этого я услышала далекий мелодичный зов моего имени.

— Рути, — голос Ноэля слабо разносился сквозь ветер и влажный воздух, струящийся моросящим дождем. — Рути, маленькая сучка, если ты придешь ко мне сейчас, я обещаю не убивать тебя.

Новая паника охватила мое ослабевающее тело, ускоряя мою походку. Я стиснула зубы, нырнул головой под дождь и побежала еще сильнее.

Всего несколько мгновений спустя я достигла спицы в центре тисового колеса и врезалась в спину статуи с такой силой, что увидела звезды. Шатаясь, я неуклюже прошла дальше в середину, в центр круга, украшенного мраморными резными греческими богами, а затем упала на колени, когда мое равновесие покинуло меня.

Я откинула с лица влажные, слипшиеся волосы и оглядела шесть мест лабиринта, соединявшихся с центром, пытаясь понять, какое из них могло привести меня к дальнему входу, а из какого я только что выбралась, но мой разум вздрогнул от крушения и пережарился от ужаса.

— Я умру здесь, — сказала я себе и земле под руками, наблюдая, как мрачно мерцают мои слезы, падающие вместе с дождем на мягкую влажную землю.

Я сжала пальцы в земле, борясь с желанием запрокинуть голову к небу и завыть, как потерявшийся волк, плача о остальной части моей стаи, которая никогда не придет, плача о смерти, которая, как я знала, была близка к тому, чтобы прийти ко мне снова.

За всю свою жизнь я никогда по-настоящему не думала, что умру за несколько секунд, не так. Я хотела вдавить свое тело в грязь и быть поглощенной теплыми объятиями почвы, умереть от рук природы, а не от рук монстра.

И это подстегнуло что-то внутри меня, какое-то безумие, которое поднимало голову, чем больше я в него тыкала.

Я начала копать.

Александр

Дом был освещен, как маяк, но пуст, как могила. Я прокрадывался по коридорам, обеспокоенный тяжестью тишины, тем, как она наполняла воздух, словно янтарь, закрепляя все на своих местах, как будто это не было нарушено с момента моего последнего визита.

Только когда я вошёл в столовую, я обнаружил признаки жизни.

Или, лучше сказать, смерти.

Обеденный стол представлял собой полуобугленный, все еще дымящийся беспорядок, а рядом с ним лежала миссис Уайт, окутанная собственной атласно-красной кровью, ее лицо было поднято к потолку, слегка удивленный рот был открыт и стал алым, как ее рана на голове.