Вещь.

Пошел он нахуй.

Я глубоко вздохнула и попыталась вспомнить, почему я это делаю.

Чтобы не подвергнуться шантажу.

Чтобы сохранить работу, которая мне нравилась, за которую я получала еду на свой стол и деньги в семейный бюджет.

Чтобы вернуть Александра.

Чтобы собрать достаточно компромата на Эшкрофта и, надеюсь, на Орден и уничтожить их.

Моя спина выпрямилась, когда я закончила застегивать платье и посмотрела прямо в жадные глаза сатаны.

— Иди сюда, — приказал он, откинувшись назад и раздвинув ноги, обозначая пространство между ними.

Он плотски наблюдал за мной, пока я шла, а потом остановилась вне его досягаемости.

— На колени, рабыня Эшкрофт, — потребовал он, протягивая руку, чтобы слегка ударить меня по лицу за мою наглость. — Ты знаешь, что надо делать. На колени, сейчас.

Я упала, низко наклонив голову, так что мои глаза были устремлены в землю, мои колени были согнуты, а руки прижаты к бедрам.

Покорность пронзила меня, как молния.

Я ахнула от ощущения, что меня сгибают и складывают, как оригами, по приказу другого человека, а затем сгорая от стыда, зная, как глубоко во мне поселилось что-то вечно беспокойное.

Мне не хотелось чувствовать себя так с Эшкрофтом, и я знала, что это была лишь дрожь по сравнению с дрожью правоты и тоской, которую я чувствовала с Александром, но это все равно вызывало у меня отвращение.

Я пристально посмотрела на него, вместо того чтобы склонить голову в должном подчинении, и увидела, как Эшкрофт смеется.

— Ты можешь бросать мне вызов столько, сколько захочешь, малышка. Я сломаю тебя красиво и медленно. — Он наклонился вперед и болезненно схватил меня за подбородок. — В конце концов, у нас есть все время мира. Сейчас здесь нет никого, кто мог бы спасти тебя.

Мне не нужен был никто, чтобы спасти меня, кроме меня самой.

Однако ему не обязательно было это знать, особенно когда я еще не придумала, как использовать это в свою пользу.

— Теперь ты будешь убирать для меня. У меня сейчас нет времени играть. А на следующих выходных я отвезу тебя в клуб «Бахус» на Испытания.

— Испытания? — Я осмелился спросить.

Эшкрофт наклонился еще ниже и сдвинул руку так, что она крепко сжала мое горло. — Думай об этом как о ежегодной выставке питомцев Ордена. Хочешь знать, что это такое, милая? У меня такое ощущение, что с первоклассными ставками, как ты, меня ждет главный приз.

Я упорно молчала.

Он усмехнулся, а затем провел языком по моим сжатым губам, прежде чем прикусить нижнюю.

— Я представлю тебя в качестве моего нового раба, покажу тебе все твои шаги на сцене, чтобы все могли это увидеть, а затем совет проголосует за того, какой раб самый желанный, самый красиво обкатанный.

— Пошел ты, — выпалила я прежде, чем смогла сдержаться. — Я не буду выглядеть как собака, которую ты дрессировал для развлечения.

— Ах, но ты будешь, — напомнил он мне, протянув руку к столу и бросив раскрытую папку мне на колени. По полу рассыпались глянцевые листы фотографий, на которых мы с Александром были в бальном зале Перл-холла, выложенном черно-бело-золотой плиткой. На некоторых кадрах он гонялся за мной через всю комнату, на других прижимал меня к полу, мой рот открывался от шока, а затем перерастал в полномасштабное желание. Они были яркими и ужасными, визуальное напоминание о первом и единственном разе, когда Александр взял меня против моей воли.

Мое сердце грохотало, а киска стала тяжелой.

Я вспомнила толстое, остро мучительное ощущение большого члена Александра между моих бедер, влажно скользящего по моей киске, когда он трахал меня в бальном зале, в гостиной, в конюшне, в оранжерее и во влажных цветах мака позади своего поместья.

Я закрыла глаза, ненавидя себя за то, что скучаю по этому, но больше всего за то, что скучаю по нему. Человек, который купил меня, чтобы забрать, как безделушку, а потом так легко забыл обо мне, когда я сбежала.

Мой стыд усилился, потому что именно его полное и абсолютное неприятие меня три года назад в Милане беспокоило меня больше всего, а не какой-либо аспект моего года рабства с ним.

— Итак, видишь, — самодовольно сказал Эшкрофт, возвращая меня в настоящее, — ты будешь моей послушной маленькой сучкой, потому что тебе придется слишком много потерять, если я выпущу эти маленькие фотографии на свободу.

Я проглотила острие ярости в горле, чувствуя, как оно режет мои внутренности.

— Я сделаю это, но предупреждаю тебя, Эшкрофт. Если ты пойдешь на это, ты не проживешь долгую и здоровую жизнь. Я сама убью тебя до конца года за то, что ты сделал это со мной.

Он громко смеялся, отбрасывая назад свои мышиные светлые кудри и держась за живот, пока смеялся и смеялся.

Я представила, как разрезаю открытое горло ножом для вскрытия писем, лежащим на его столе, и на мгновение почувствовала себя лучше.

— Разве ты еще не усвоила это, маленькая рабыня? — спросил он с искренним любопытством, глядя на меня сверху вниз. — Ты меньше, чем ничего. Единственная ценность, которую ты имеешь, — это та, которую тебе придают люди более могущественные, чем ты сама. Александр, возможно, заставил тебя почувствовать себя его маленькой графиней, когда женился на тебе, но ты всего лишь рабыня.

Мы смотрели друг на друга, я тяжело дышала, пытаясь сохранять спокойствие и не бросаться на него в дикой ярости. Его глаза были почти добрыми, когда он позволил своей истине обвить мои запястья и лодыжки, словно вес призрачных цепей.

Я знала, что он ошибался. Я не была никем.

Я бы Козимой Рут Ломбарди, женой графа, сестрой известного актера, будущего адвоката и невероятно талантливой художницы, дочерью одного из самых разыскиваемых итальянских мафиози в Италии, другом капо нью-йоркской Каморры. Я была верной и храброй, красивой и доброй.

И я был умной.

Никто никогда не говорил мне, что я такая, но я сама научилась верить, что я такая.

Я была достаточно умна, чтобы обмануть Эшкрофта, заставив его поверить, что он держит меня под контролем, а затем использовать его высокомерные ошибки, чтобы казнить дурака и в конце концов победить его.

Все, что мне нужно, это терпение и, возможно, немного удачи.

Поэтому я блаженно ему улыбнулась. Улыбка, с которой Уилла Перси положила начало второму этапу моей карьеры, улыбка, которая когда-то так ненадолго покорила самого могущественного лорда Англии.

Я смотрела, как Эшкрофт моргает, капитулируя перед моей красотой, позволяя ей сделать его еще глупее, чем он уже был, когда думал, что может владеть мной.

Я представляла свою внутреннюю силу как невидимый щит, покрывающий мою кожу, защищающий ее от мерзкого человека передо мной, которого мне пришлось усыпить ложным чувством безопасности.

— Да, сэр, — сказала я, потому что мои уста не могли произнести слово «Мастер» в адрес этого ложного Доминанта. — Я понимаю и прошу прощения за свое отношение. Как я могу загладить свою вину перед вами?

Эшкрофт медленно ухмыльнулся, как кот, съевший канарейку, и расставил ноги.

— Я точно знаю, как ты можешь загладить свою вину передо мной.

Козима

Почти два часа спустя я снова выбежала из дома Эшкрофта в уличной одежде, его сперма смылась с моей груди с того места, где он дрочил на меня после того, как отшлепал злой металлической линейкой за опоздание и ранний уход. Моя задница болела, сердце болело, и я никогда не чувствовала себя более грязной, даже после того, как Эшкрофт изнасиловал меня в рот в Перл-Холле, когда я думала, что он Александр. Это было немного, он едва прикоснулся ко мне, и я поняла, что легко отделалась. Порка, его сперма на моей коже и час игры в роли горничной с тряпкой и метлой были пустяками по сравнению с моими предыдущими испытаниями, но это было гораздо больнее.