Козима

В столовой было темнее, чем когда-либо прежде, ее освещал лишь слабый золотистый свет, исходивший от десятков сверкающих канделябров, расставленных по всей комнате. В результате вся позолоченная комната напоминала потускневший сундук с сокровищами, наполненный бесценными безделушками и бриллиантами, накопленными за столетия семьей Дэвенпорт. То, как Ноэль посмотрел на меня, когда я вошла в длинный узкий зал, заставило меня почувствовать себя самым дорогим сокровищем из всех.

В его глазах светилось великолепие, а плечи, облаченные в пиджак, сшитый на заказ, были самодовольно напряжены, что передавало его злобное волнение.

Ему не терпелось сделать последние ходы в этой своей игре. Я была последней фигурой, оставшейся на доске, пешкой, которая каким-то образом вернулась ферзем. Он получал такое извращенное удовольствие, убивая меня, и я знала, что это чувство превосходит его раздражение по поводу моей стойкости.

Роджера не было, и его отсутствие беспокоило меня. Словно мать с ребенком, я чувствовала себя спокойнее, когда он был на виду, потому что кто знал, чем он будет заниматься без присмотра.

— Рут, — позвал Ноэль, чтобы я услышала эхо его голоса в верхнем зале. — Приди к своему Хозяину и представься.

Каждый шаг был тяжел от страха, но я добралась до него без рвоты. Он был настолько коварно умен, Ноэль, что воссоздал каждую сцену моей капитуляции перед Ксаном. Это смутило меня настолько, что мое тело и разум начали тошнотворно раскачиваться, потеряв равновесие, как у новичка на корабле.

— Она выглядит как королева, но она пешка, — счастливо пробормотал Ноэль, глядя на меня рядом с ним, согнутые колени, склоненная голова, руки сжаты вместе, как будто в молитве к нему. — А теперь покорми меня.

Так я и сделала.

Я попыталась освободить свой разум от мыслей и сосредоточиться на звуке своего дыхания, входящего и выходящего из моего тела, но Ноэль позаботился о том, чтобы я была активной участницей его ужина. Он гудел вокруг моих пальцев, посасывая кончики и покусывая подушечки, пока я руками передавала еду из тарелки ему в рот. В какой-то момент он прижал мою свободную руку к растущей эрекции, зажатой под его брюками костюма, и я так вздрогнула от отвращения, что уронила корнуоллскую курицу ему на брюки.

Он заставил меня съесть это у него на коленях, не используя рук.

Когда я пришла в себя, колени дрожали, а из глаз текли слезы, тарелки с обедом убрали, а чайный сервиз поставили на буфет. Я проглотила густую желчь, скопившуюся на языке, и собралась встать за чаем.

— Ползи, — потребовал Ноэль, откинувшись на спинку своего троноподобного кресла и наблюдая за мной.

Я поползла.

Мой разум был занят вопросами, которые я задам Ноэлю, как только он напьется чаем.

Ответы, которые Александр заслужил всей своей жизнью, но так и не получил.

Если он действительно умер, самое меньшее, что я могла бы сделать, это собрать их для нас обоих.

Старинный сине-белый чайный сервиз «Спод» дребезжал на серебряном подносе, когда я стояла и сжимала его в трясущихся руках. Я была настолько переполнена бурным коктейлем реакций, что не могла расшифровать свой собственный эмоциональный ландшафт.

Единственное, что я знала, было это.

Если бы мне пришлось прожить еще один день в цепях рабства Ноэля, я бы покончила с собой.

Но не раньше, чем я бы убила его.

Я мило улыбнулась ему в лицо, поставив перед ним чайный сервиз, выставив свою грудь под его развратный взгляд в тонком белом кружеве и шифоновом корсете, который я носила. С черными кандалами на запястьях, шее и лодыжках я выглядела как девственная шлюха.

Ноэлю это нравилось.

Его глаза потемнели от удовольствия, зрачки расширились, обнажая холодный, бездонный центр его развращенности.

Ему нравилось видеть, как я трясусь и дрожу.

Ему нравилось смотреть, как я двигаюсь, каждое мое действие управлялось его словами.

Я повернулась к нему бедрами, показывая изгиб своей задницы и изгиб позвоночника, чтобы его рука могла скользнуть вниз. Его глаза сузились, когда он воспользовался моим положением, подозрительно относясь к моей все более раболепной натуре.

Я взмахнула веками, глядя на него, как будто нервничала, но была довольна его вниманием.

Булавка улыбки прижала его губы к левой щеке.

— Знаешь, Рути, — начал он приятно, когда его рука гладила мою спину вверх и вниз, ныряя между моих ног, чтобы погладить мою вагину, прежде чем повторять движение снова и снова. Это был собственнический жест, призванный низвести меня из женщины в объект. Это не сработало, потому что я наливала чай в красивую чашечку и смотрела, как он поднес ее к губам и глотнул. Когда я в следующий раз улыбнулась, это было искренне. — Женщины подвергались маргинализации на протяжении всей истории по определенной причине. Видишь ли, ты слабый пол. Мужчины сильнее морально и физически. Аргумент о том, что женщины «чувствуют больше и это делает их сильнее», — это чушь, полная и абсолютная чушь. Эмоциональность — это неудача слабых, и ты, моя дорогая Рути, — яркий пример этой слабости.

— Да, сэр, — признала я, кротко склонив голову.

Сквозь ресницы я наблюдала, как он сделал еще один большой глоток, затем еще один.

Мое сердце ударилось о клетку в груди, угрожая сломать ребро. Холодный пот выступил у меня на лбу, и я молча попросила его выпить еще.

— Садись сюда, — подозвал Ноэль, похлопывая себя по бедру.

Я колебалась, когда он сжал рукой свою эрекцию, привлекая к этому мое внимание.

Он не стал бы заставлять меня сидеть у него на коленях, физически. Он хотел наблюдать, как я изо всех сил пытаюсь принять решение сама, сдаться ему, когда я поняла, что он загнал меня в угол.

Я села.

Но огонь моей ярости и страсти горел глубоко под моим спокойным выражением лица и внешней демонстрацией покорности.

Я была огнем, окутанным льдом, и таяние последнего было лишь вопросом времени, и я вся был в тепле. Полна ярости.

Мои пальцы чесались на коленях, когда я смотрела, как Ноэль допивает свой маковый чай.

Он допил неглубокую чашку чая и смотрел, как я наливаю еще.

— Ты знаешь, что он мертв, не так ли, Рути? — небрежно спросил он, взяв неиспользованный нож на своем столе и начал водить острым лезвием вверх и вниз по моей шее. — Ты знаешь, что твои драгоценные Александр и Эдвард умерли… что они сгорели дотла за то время, которое мне потребовалось, чтобы провести кончиком этого прямо по твоему длинному золотому горлу.

Я тяжело сглотнула, удерживая лезвие в гортани, и слегка кивнула, чтобы успокоить его.

Он напевал.

— Было так стыдно их убивать. Годы, ушедшие на их воспитание и образование… мне грустно думать обо всем этом потраченном впустую времени. Роджеру всего тринадцать, и он уже больше мужчина, чем они оба вместе.

— Ваше определение человека — монстр, — выдавила я. — Вы убили собственных сыновей. Я не знаю, как вы спите по ночам, brutto figlio di puttana bastardo.

Уродливый сукин сын.

Только итальянский язык ослабит злобу ярости, льющуюся по моему языку, как расплавленный свинец. Мне хотелось проклясть его, обжечь горячими латинскими словами, пока он не пронзится моим гневом, как подушечка для иголок.

Ноэль ухмыльнулся, проводя острием ножа по моему соску, покрытому кружевом, взад и вперед, как рассинхронизированный метроном.

— У меня есть новая рабыня, которая творит чудеса своим шлюшачьим ртом. Спать — единственный вариант после того, как я с ней покончу.

— Ты отвратительный, — сказала я и плюнула ему в лицо.

Он замер, когда свернувшаяся слюна прилипла к его коже, а затем медленно сползла по щеке, оставляя вязкий след. Я была достаточно близко, сидя у него на коленях, и видела, как его серые глаза, гораздо более темные, чем серебро Ксана, — словно пятнистая ртуть или старый свинец, что-то металлическое и безжизненное, — затвердели от неудовольствия.