— Рен, — Сальваторе выплюнул это имя, как проклятие. — Такой человек ничего не делает просто так.

— Нет, — размышлял Данте, его глаза омывали меня, словно горячая вода, так что моя кожа, казалось, вспотела. — Но у меня такое чувство, что он сделает это для нас.

— Хорошо. Ты сделай это, а я сделаю свое дело с Эшкрофтом.

— Нет. Это слишком опасно и ненужно. Что ты надеешься найти?

— Он любит наряжать меня своей горничной и заставлять убирать дом, так что я уверена, что смогу найти какие-нибудь компрометирующие улики.

Сальваторе выругался в трубку, и я услышала звон стекла.

— Козима, тебе нужно быть осторожнее с Эшкрофтом. — Данте поерзал на табурете, притянул меня между своими ногами и взял мое лицо в свои руки. Я закрыла глаза, потому что впервые за многие годы мне было невыносимо смотреть на него и видеть, насколько он похож на Александра. — Не подвергай себя риску ради человека, которого ты романтизируешь в своих воспоминаниях.

— Это не первый раз, когда я подвергаю себя риску ради тех, кого люблю. Эшкрофт сейчас не представляет опасности для Александра, Данте; он опасен для меня и моей семьи. Я не допущу, чтобы моя карьера закончилась скандалом, и я не допущу, чтобы он причинил вред моим близким, чтобы добраться до меня. Если Эшкрофт хочет меня, он может получить меня. Он просто еще не знает, что никогда не сможет справиться со мной.

Козима

Мне завязали глаза.

Впервые за многие годы я лишилась зрения и оказалась полуголой перед мужчиной.

Только это была не сцена с моим Хозяином.

Это была профессиональная съемка для одного из лучших брендов одежды в мире.

Воздух в студии был клинически холодным, и мои соски покрывались бисером нежных шелков и атласов их дорогого нижнего белья. Мужчина, приказавший мне наклоняться, выгибаться и улыбаться, был не моим Доминантом с кнутом, а моим режиссером с камерой. Одним из самых известных в мире моды.

Профессиональный, а не личный.

Но когда я сидела на неудобном старинном деревянном стуле, который напоминал мне что-то из Перл-Холла, с раздвинутыми ногами, обнажая планку черных кружевных трусиков, которые я носила, и кожаные ремни, обхватывающие мои бедра, как странная скобка для моей промежности, я промокла.

Моя киска начала медленно, размеренно биться, словно барабанный бой танцующих ног по земле.

Я попыталась сосредоточиться на своих матовых, накрашенных винно-красных губах и наклоне головы, когда в притворном экстазе запрокинула ее назад, так что мои волосы упали позади меня, словно завитки дыма. Это была моя работа, мой заработок. Не было никакой причины чувствовать себя возбужденной из-за рабства и моего собственного легкого дискомфорта.

Я отошла от этих желаний.

Я отошла от гребаного Александра Дэвенпорта, что бы он ни говорил.

Перелет в Лондон был долгим и бессонным, поездка в роскошном таун-каре слишком напоминала «роллс-ройс» Александра, чтобы расслабляться. Даже пейзаж за полосатыми от дождя окнами вызывал воспоминания, от которых я не могла защититься. К тому времени, когда мы прибыли в бухту Кинэнс, вся моя кожа была липкой, а нервы — расшатанными.

Дженсон взглянул на меня и отправил массажистку в мою раздевалку, прежде чем я приступила к прическе и макияжу.

Это не помогло.

Единственное, что подавляло мое беспокойство, это холодные порывы соленого зимнего ветра с полуострова Лизард, когда я взбиралась по скалам к травянистому выступу в одном из эффектных платьев St. Aubyn. Ксавье Скотт был опытным профессионалом с острым взглядом на кинематографические кадры, и мы завершили первую половину съемок менее чем за шесть часов.

Затем, после быстрого полного макияжа и смены прически, я сидела в ужасном, эротически знакомом старинном кресле в холодной камере, которая слишком напоминала мне бальный зал Перл-холла.

Шесть долгих часов стояли между мной и безопасным гостиничным номером с моим экстренным вибратором и парой особенно жестоких зажимов для сосков, и через шесть минут я уже получала освбождение.

Это была пустая съемочная площадка, потому что все это время мне предстояло находиться в основном обнаженной, и было так тихо, что я могла слышать щелканье дорогих туфель Ксавье по полированному бетонному полу, когда он кружил надо мной со своей камерой.

Я часами работала с ним на открытом воздухе, но когда он подошел ближе за моими закрытыми глазами, я была удивлена его запаху.

Кедр и сосна, лесной пожар, притушенный прохладным влажным британским воздухом.

Я никогда не чувствовала этого аромата ни на ком, кроме моего Хозяина.

Я глубоко вздохнула через приоткрытые от шока губы и попыталась объяснить запах.

Фотосессия пробуждала старые воспоминания.

Внезапно его руки оказались на мне, подняли и развернули меня лицом к стулу, а затем прижались к основанию моего позвоночника, так что я склонилась над ним. Его ладонь хлопнула меня по внутренней стороне бедра, побуждая меня раздвинуть ноги шире, мой вес ненадежно балансировал на тонком, как бритва, краю моих шестидюймовых туфель на шпильке.

Я закусила губу, когда он поставил меня, как куклу, на место. Было так трудно игнорировать его запах влажной болотистой местности и холодного лесного воздуха. В сочетании с тем, как он так небрежно меня трогал, мои похотливые мысли было невозможно подавить. Моя кожа покрылась мурашками, и я деликатно вздрогнула, когда рука, лежащая на нижней части позвоночника, скользнула вверх по спине, убирая волосы в завесу слева от щеки.

Для фотографов не было ничего необычного в том, чтобы ставить меня в нужную позу руками или холодными приказами, но это был первый раз, когда это вызывало у меня такой животный трепет.

Я сказала себе, что это его запах. Это была условная реакция моего тела на аромат Александра, то, как оно так плавно трансформировалось в аромат Доминирования.

Наконец он отступил назад, и шелест ткани дал мне понять, что он присел почти на уровне моей приподнятой попки. Затвор щелкал, щелкал, быстро щелкал, пока он делал кадр за кадром, перемещаясь вперед, когда он закончил, чтобы запечатлеть мою красную губу между зубами и непристойную выпуклость моей груди, когда соски грозились выплеснуться из кадра.

Затем он снова начал двигать меня, поворачивать, толкать в кресло и зацеплять мои ноги за руки, так что все мое полураздетое тело оказался под суровым укусом холодного воздуха. Он устроил меня так, что я растянулась, как сломанная игрушка, на жестких углах стула; голова откинута назад, рот приоткрыт, руки подбоченились.

Может быть, это не сломанная игрушка…

А использованная.

Жестко трахнули и оставили валяться в судорогах и истощении после ее насыщения.

Я чувствовала запах своего возбуждения и парила на натянутом проводе страстной надежды и стыда, если бы Ксавье мог видеть, как он увлажняет планку моих стрингов.

Щелчок камеры и стук его ботинок по полу были единственными звуками в течение долгих минут, пока он продолжал молча меня фотографировать. Тишина и прерывистый шум сводили меня с ума.

Я хотела, чтобы он что-нибудь сказал. Что-либо.

Просто чтобы доказать то, в чем мой безумный разум все больше убеждался.

Что рядом со мной был Александр, а не Ксавье Скотт.

Только нажатие большого пальца на небольшую вмятину на моей пухлой нижней губе парализовало мои мысли.

Я вдохнула еще одну порцию пьянящего аромата через открытый рот и бессознательно провел языком по подушечке большого пальца.

Его вкус взорвался у меня во рту, как амброзия.

— Хозяин? — Я вздохнула, слишком очарованная, чтобы волноваться, что ошиблась, и столкнуться со смущением, задавая такой вопрос.

Я хотела, чтобы это был он, всеми фибрами моего существа. Мое тело вибрировало от свернувшейся энергии, ожидающей высвобождения. А именно, чтобы он своими злыми словами и жестокими, расчетливыми руками высвободил это из меня.