Я подошла к нему прежде, чем успела даже подумать о сдерживании порыва, мои руки скользнули под его костюм и так сильно прижали его к своему телу, как будто я стремилась поглотить его в себя. Возможно, моя любовь отфильтрует его отвращение к себе и сделает его чистым, возрожденным и готовым обожать себя так же, как и я.

И трахни меня, но я это сделала.

Столько лет лжи и взаимных обвинений в моих колеблющихся эмоциях, а я все еще была там, где была в тот день, когда покинула Перл-Холл в окровавленном свадебном платье.

Неизбежно и навсегда влюблена в Александра.

Это знание охватило меня так же, как и его руки, теплое и надежное. Я думал о том, как он вынес за меня двадцать пять ударов плетью, как женился на мне вопреки правилам Ордена и как он охранял меня, как какой-то темный ангел-хранитель, в течение четырех лет нашей разлуки.

Я думала о том, как человек без сердца любил меня в ответ.

Мое лицо наклонилось вверх, чтобы я могла смотреть в его полированные серебряные глаза и его идеально симметричное, совершенно великолепное лицо, и я знала, что никогда не буду чувствовать себя более собой или более дома, чем именно там, где я была в тот момент, в его объятиях.

— Не зло, — прошептала я ему, прижимая руку к его горлу, чтобы пощупать его пульс. — Просто поврежден.

Я наблюдала, как его лицо смягчилось, как самый суровый человек, которого я когда-либо встречала, обнажил его скрытое, нежное сердце, и я забыла, что Данте был в комнате. Я даже забыла дышать.

Он наклонился, чтобы поцеловать меня в рот, а затем резко прикусил мою нижнюю губу.

— Я родился и сделан из монстров. Ничто не может этого изменить.

— Ничего, кроме тебя, — подчеркнула я, сжимая его крепче. — И ты хочешь, не так ли? Ты уже хотел.

— Да, — он слегка улыбнулся, но его глаза все еще были призрачными. — На самом деле ничего не изменится, пока об остальных не позаботятся.

— Ты пытаешься разрушить Орден? — спросила я, потрясенная, несмотря на подсказки, которые он мне уже дал.

Мысль о том, что Александр преследует самого могущественного наследника Британии, вызвала во мне восторг и холод от беспокойства. Несмотря на то, что я несколько глупо решила взять их на себя, мне не нравилась мысль, что Александр сделает то же самое. Он был слишком втянут в их мир, чтобы выбраться из него чистым, и я беспокоилась о том, какие последствия его решение покончить с ними будет означать для него.

— Как ты думаешь, почему я остался в стороне, мышонок? — спросил он, изогнув бровь. — Как ты думаешь, почему я так жестоко покончил с тобой в Милане?

— Чтобы я была в безопасности.

Боже, как больно было то, насколько очевидна была правда, как больно она пронзила мой позвоночник, как зубы, вскрывшие свежую рану. Конечно, он бы защитил меня, потому что именно к этому он стремился почти с самого начала.

Использовал меня, да, но только для своего удовольствия и своих целей.

Мысль о том, что кто-то другой прикасается ко мне или манипулирует мной, всегда сводила его с ума от собственнической ярости.

— Ты думаешь, что я поверю, что ты восстал против всего, что когда-либо знал? — потребовал Данте, выходя вперед в наше пространство, используя свою огромную массу, чтобы пригрозить Александру сказать правду.

Это было не обо мне. Этот гнев и агрессия возникли, как отравленные корни мертвого дерева, из-за длительных токсичных отношений братьев задолго до того, как они встретили меня. Речь шла о том, что Данте не верил, что его брат может когда-либо быть кем-то иным, кроме его врага, потому что они, казалось, были рождены для этого.

Александр ответил Данте долгим, суровым взглядом, который приковал его кандалами на месте.

— Откровенно говоря, мне плевать, во что ты веришь. Единственное, что меня беспокоит на данный момент, это почему, черт возьми, ты до сих пор не покинул квартиру Козимы. Ты явно не нужен, и с этого момента ты больше не будешь.

Слова пришлись так, как и было задумано, более жестоко, чем физические удары, которые он нанес Данте. Мой красивый друг вздрогнул от их удара, его открытое лицо закрылось, как взволнованный анемон. Его глаза обратились ко мне в поисках утешения.

Я закусила губу, потому что не знала, как дать ему это, не нарушив новый баланс, который я нашла с Ксаном. Не дав Данте надежды, когда ее не было.

Он уловил мои колебания, и в мельчайших подробностях — опущение его широких плеч, складка красного рта, напряжение кожи вокруг глаз — Данте замолчал. Я наблюдала, как он с болезненным расчетом разбирал свои эмоции, потому что он был открытым человеком, не привыкшим скрывать свои чувства, и я ненавидела то, что мне приходилось выбирать между двумя мужчинами, которых я любила такими разными, но первобытными способами.

— Данте, bello, пожалуйста, я не прошу тебя доверять Ксану и не прошу тебя помочь нам в этом, но если он действительно уничтожает Орден и Ноэля, ты должен знать, что мне нужно помочь ему. Не только для Ксана, но и для меня.

Я попыталась вырваться из объятий Александра, но он не захотел, и часть меня понимала почему. Это было противостояние по многим вопросам, и одним из них был я.

— Данте, — снова взмолилась я. — Ты сказал, что не оставишь меня в этом одну.

Его глаза метнулись к брату, наполненные сверкающей яростью, как обсидиановое лезвие, а затем снова на меня. Я видела, как сжимались и разжимались его кулаки, пока он боролся со своим решением.

Страх раздулся под моей кожей, как инфицированные ткани, наполняя меня тревожной уверенностью, что он может выйти из моей двери и никогда больше не вернуться.

— Ti voglio bene, fratello, — сказала я ему.

Я люблю твоего брата.

Потому что разрушенное братство между Александром и Данте, возможно, никогда не будет восстановлено, но мы с Данте всегда будем братом и сестрой в сердце.

Он тонко улыбнулся мне и повернулся, чтобы поднять брошенный пистолет, прежде чем засунуть его за пояс. Его глаза были тщательно пустыми, когда они скользнули по мне в объятиях Александра, и когда он прошел мимо меня к двери и сказал:

— Я уверен, ты уже знаешь, что иногда любви недостаточно, это точно так же разрушило меня, как одна из его пуль в мое сердце могла убить меня.

Козима

— Если ты скажешь мне, что спала с моим братом, я убью его.

Я был на кухне и наливала виски «Гленфиддик» в большой стакан, когда Александр произнес эти слова спокойно, как будто обсуждая погоду.

Я проигнорировала его, сосредоточившись на своей задаче, вытащила из шкафа два хрустальных стакана и наполнила их тремя щедрыми пальцами янтарного ликера. Не предлагая Александру второй стакан, я поднесла первый к губам и позволила пылающей жидкости пролить струйку тепла по задней части моего горла. Я бросила пустой на столешницу из черного гранита, а второй бросила обратно, прежде чем снова наполнить первый и предложить один Ксану.

— Выпиешь? — спросила я, слегка задохнувшись от жжения алкоголя.

Мне нужна была бодрящая боль, чтобы успокоиться сразу после того, как Данте вылетел. Мой желудок похолодел от нерешительности и страха, что мой Данте ушел навсегда. Мне нужно было тепло виски, чтобы сжечь это чувство, хотя бы на время.

Александр смотрел на меня сквозь тени моей неосвещенной квартиры, и в темноте его гнев доминировал над его лбом, словно терновый венец гнева.

— Козима, если ты переспала с моим братом, обещаю тебе, я убью его, — повторил он, на этот раз со всей значительной силой своей доминирующей личности и яростью, стоящей за словами.

Я скрестила руки и на мгновение задумалась, стоит ли мне сказать ему правду.

Я спала с Данте. Много раз.

Когда я впервые переехала в Нью-Йорк, у меня была мешанина эмоций, которую едва сдерживала тонкая кожа и хрупкие кости. Я плакала больше, чем говорила, и мне потребовались недели, чтобы улыбнуться.