Только Данте принес мне утешение: горячая порция шотландского виски, чтобы успокоить мой впалый живот, бархатное одеяло, обернутое вокруг моих плеч, чтобы предотвратить лихорадку, еще более острую, чем та, которую я чувствовала в первые несколько недель в бальном зале Перл-холла.

Он держал меня, пока я не усну, насильно кормил и делал все, чтобы заставить меня улыбнуться.

Я заменила одного Мастера другим, хотя Данте был значительно добрее и бесконечно менее вреден для моего сердца. Он даже подружился с Синклером, когда я жила с ним, пытаясь вовлечь другого человека в команду, чтобы вытащить меня из дома и заставить снова жить.

— Да. — Признаваясь, я посмотрела Александру прямо в глаза, высоко задрав подбородок и расправив плечи. Мне не пришлось бы стыдиться своей нужды или своих отношений с его братом. — Я спала с ним десятки раз, когда впервые приехала, хотя никто из нас особо и не спал.

Ярость Александра наполнила воздух ароматом бензина и горячего камня. Я знала, что он готов взорваться, развалиться на части и превратиться в ад, который он не имел права зажигать.

Я подняла руку, чтобы остановить его, и пожелала, чтобы она не дрожала.

Удивительно, что я вообще стояла после всего, через что мне пришлось пройти за последнее время, поэтому я позволила себе слегка дрожать в пальцах.

— Мне снились адские кошмары, которые не давали мне спать часами. Я просыпалась, рыдая и корчась так сильно, что поранилась бы, если бы Данте не удерживал меня, и даже тогда иногда я причиняла ему боль. Я так много плакала, что похолодела, и мое тело так сильно дрожало от шока, что я вообще не могла удержаться на месте, чтобы заснуть. Все это время он лежал рядом со мной, потому что знал, в отличие от кого-либо еще в моей жизни, даже от моей семьи, особенно от них, что я прошла через ад и вернулась в мир живых чем-то иным, чем полностью человеком. Что-то призрачное, сломанное и темное.

Я бросила на Александра долгий испепеляющий взгляд, ненавидя его в тот момент так же, как три года назад, после того как он выпотрошил меня в Милане.

— Если ты хочешь осудить меня за то, что я приняла единственное утешение, которое я могла, от единственного мужчины, в котором я когда-либо могла надеяться найти его, тогда давай, но из-за этого ты будешь менее мужественным.

Мы стояли лицом друг к другу на мгновение, которое казалось остановленным во времени, когда все глубоко, но бесконечно мало изменилось от ночи ко дню. Наконец, когда Александр двинулся ко мне, я тяжело вздохнула, даже не осознавая, что задержала дыхание.

Он догнал меня тремя длинными резкими шагами и прижал к себе так, что пальцы моих ног свисали до пола. В следующую секунду его рот оказался на моем, его глаза открылись на моих, когда он взял мой рот в крепком, но пытливом поцелуе. Только когда я приоткрыла губы для его скользящего языка, он закрыл глаза и расслабился в объятиях, простонав в меня, как мужчина, находящий сладкое облегчение.

Когда он отстранился, он прижался своим лбом к моему, его глаза все еще были закрыты, как будто он не мог смотреть на меня, пока признавался.

— Я большой ревнивец, поэтому мне ненавистна сама мысль о том, что он вообще что-то для тебя значит. Я признаю это. Тем не менее, я знаю, что это моя вина, что тебе пришлось обратиться к нему, и поэтому я знаю, что должен и буду с этим жить. Прости меня за грубость в моем гневе.

— Ты скотина не только в своем гневе, Ксан, — сказала я мягко, прощая его своим нежным поддразниванием.

Его глаза сверкнули, сверкая, как бриллианты в бархатной шкатулке.

— Ах, но я не буду извиняться за то, что издевался над твоим телом. Тебе это слишком нравится.

Дрожь, сотрясавшая мое тело, согласилась с ним раньше, чем мои слова.

Его смех дымился прямо перед моим лицом, пьянящий и достаточно сильный, чтобы одурманить меня. Я хотела слышать его веселье каждый день, пока не умру, и меня не волновало, что я знаю, что для этого мне придется потрудиться.

— Что теперь? — Я спросила, потому что была настолько ошеломлен изменениями, которые последние три дня принесли в мою жизнь, что не мог отличить верх от низу или лево от правого.

Я хотела навсегда остаться в этой головокружительной новой реальности, но знала, что моя жизнь никогда не будет такой простой. На пути к нашему спокойствию все еще было слишком много всего, чтобы мы могли долго расслабляться.

Александр провел одной из своих больших красивых рук по моему лбу и по покрову чернильных волос на моей спине.

— Позволь мне искупать тебя и смыть сальные взгляды мужчин в клубе «Бахус», пока я объясняю тебе кое-что.

— Звучит хорошо, — выдохнула я, но не пошевелилась, потому что была в его объятиях, и какая-то паниковавшая часть меня беспокоилась, что что-то произойдет, если я отпущу его хотя бы на мгновение.

Его улыбка была легкой и нежной, как будто он знал и, вероятно, знал именно то, чего я боялась. Он развернул меня лицом к ванной, каким-то образом зная, где в квартире находятся моя спальня и ванная, и хлопнул меня по заднице, как всадник по боку своей лошади.

— Иди и начинай принимать ванну. Прежде чем присоединиться к тебе, мне нужно сделать телефонный звонок.

— Эшкрофт? — спросила я, повинуясь ему, и пошла по короткому коридору в свою комнату.

— Позже, — твердо напомнил он мне, прежде чем повернуться ко мне спиной и пройти в гостиную, чтобы ответить на звонок.

Я выключила свет в своей комнате, не желая видеть проницательный взгляд Александра на красной заправленной кровати, которая была удивительно похожа на мою собственную из Перл-холла, или на перекрывающихся розовых и красных коврах под ней.

Я включила его в своей большой ванной, чтобы найти масло St. Aubyn д'Оро, и добавила его в воду, которая лилась в широкую ванну-джакузи. Пока я ждала, что она наполнится, я подошла к своему позолоченному зеркалу, расстегнула верхнюю половину рубашки и посмотрела на свое усталое, но ликующее выражение лица, пытаясь различить, что изменилось в моем лице, что заставило меня чувствовать себя по-настоящему красивой впервые за многие годы.

Моя обнаженная грудь была разделена оставшимися следами веревок, розовыми и белыми полосами, похожими на полосы леденца, на моей золотистой коже. Они выглядели столь же съедобными, и на одну дразнящую секунду я представила, как Александр шепчет по ним губами, проводя языком по следам, как будто у них есть вкус, и этот вкус был чистым, дистиллированным подчинением.

И я поняла, что заставило меня казаться такой другой в своем отражении.

Впервые за многие годы мое тело было сыто, а сердце наполнилось надеждой. Выигрышная комбинация придала моей коже сияние золота под следами от веревки, а глаза лучились, как две горящие звезды.

Александр появился в отражении позади меня, его черный костюм заполнил весь дверной проем. Его глаза томно скользнули по моему телу, отмечая, как его рубашка с поясом плохо сидит на моем теле и как мои волосы вьются гладкими петлями, словно каллиграфические надписи, на белой ткани.

— Знаешь ли ты, — спросил он тем приглушенным, глубоким голосом, который мог тронуть меня, как никто другой, — что ты самая изысканная женщина, которую я когда-либо имел честь видеть?

Мой голос был где-то в моем животе, пылая на горячих углях моей накопившейся, но растущей похоти. Я покачала головой, когда он подошел ко мне и остановился прямо за моей спиной.

Его пальцы обвили мое плечо, мягко прошлись по моей щеке, а затем один за другим обвили мою длинную колонну горла. Только тогда он подошел ко мне, крепко притягивая меня за руку, пока я не почувствовала его эрекцию, твердую и опасную, как заряженное ружье, прижатой к моему позвоночнику.

— Такие золотые, эти денежные глаза, — пробормотал он, наклонив голову и прижавшись губами, а затем прижавшись зубами к моей шее над моим трепещущим, заикающимся пульсом. — И все же ты нечто более драгоценное, чем золото. По крайней мере, для меня.