Съехав в размышлениях к тоске по любимым, закуталась в плащ, расстроенно шмыгая носом.

«И как я могла упустить эту тоску у попаданок, у которых в другом мире так же оставались родные, друзья и близкие? Не описывала душевные терзания… Такое ощущение, что героиня забывала прошлое. Просто оставила его и радуется магии, а ведь магия — это не душевное тепло, которое тебе дарят любимые. Да — интересно, но не настолько, чтобы затереть память о былом».

Прошла неделя, а слёзы так же легко катились из глаз, стоило только вспомнить о Вовочке, Никитке, Анечке и Катюшке.

«Да хоть сотня лет пройдёт! Буду реветь белугой… Любовь, настоящая, искренняя, затмевающая твои желания и прихоти — она такая… Бессмертная!»

Ход кареты замедлился.

Выглянув в окошко, с безразличием окинула огромное поместье герцога Кейна, видневшееся вдали.

Мы почти приехали.

Впереди возвышался огромный дворец с острыми башенками-пиками.

Тоска медленно таяла, и незаметно подступило волнение. Пусть я — дитя города, да и резиденции видела покруче замка герцога Кейна, а ладошки вспотели.

Спрятавшись за шторкой, привела себя в порядок.

Когда карета подкатила к огромному крыльцу, на ступенях которого ровным строем замер рабочий персонал каменного шедевра архитектуры, я успела взять себя в руки и даже натянуть дежурную улыбку на губы. Память подсказывала, что Оливку тут любят, хоть она и дичилась, ничего не замечая в новых условиях.

— Мисс Ленокс, — склонилась передо мной в книксене юная девушка. Тиса — моя горничная.

— Доброго дня, Тисайя.

— Мы очень рады вашему возвращению… — мрачный дворецкий, который при моём появлении засиял дружелюбием, полностью покорённый воспитанницей сиротского приюта ещё при её первом визите в особняк. — Мисс Оливия, Клара приготовила ваши любимые шоколадные кексы…

— Мистер Шармель, вы, как всегда, безумно внимательны.

— Завтра тяжёлый день… мы хотели скрасить вам приезд.

Лакеи сняли с кареты мои сумки и живо бросились в холл.

— Господин Кейн скоро прибудет, поэтому у вас есть время на отдых. Его Сиятельство сейчас у императора…

Слушая краем уха отчёт, который мне в принципе никто не должен предоставлять, вертела во все стороны головой, преодолевая ступеньку за ступенькой, пока меня вели всем табуном в холл огромного шедевра архитектуры.

Видеть замок в памяти Оливки, и находиться в нём самой — совсем различные впечатления.

Ленокс дом опекуна не нравился, а мне очень даже приглянулся!

Высокие потолки, изысканная лепнина, мебель, подобранная в одном едином стиле, имя которому — богатство, огромное пространство — это не могло не поражать колоритом!

Когда мы проходили мимо большой залы, взгляд на стоящий в её центре рояль сбил меня с темпа.

Я замерла, точно вкопанная.

Рояль… это было… как нож в спину.

«Соединяющее два мира творение, музыка которого может убить, вдохновить или облегчить боль, разрывающую изнутри…»

В детском саду музыкальные занятия я вела под баян, но колледж закончила по двум видам инструментов: баяну и фортепиано. Видеть родственника последнего было так же дико, как если бы я вдруг научилась дышать под водой!

Мои сопровождающие по инерции продолжали идти, а у меня руки задрожали.

Пальцы закололо.

Хотелось коснуться рояля, его клавиш, успокоить душу… сказать ей, что я помню… помню тех, кого мы с ней так любим!

Сойдя со ступени парадной лестницы, как заворожённая, я вошла в огромную комнату с колоннами.

«Кажется, я не дойду…» — ноги подкашивались, несмотря на молодое тело.

С каждым шагом я превращалась в ту старушку, что заснула в объятьях своего мужа самой счастливой женщиной на свете.

На круглый стул с красивой спинкой я практически упала.

Слуги герцога Кейна молчали. Они обнаружили свою пропажу практически сразу, но задаваться вопросами или просить меня возвратиться обратно, не спешили.

Они будто чувствовали, что я сейчас в том состоянии, в котором человека лучше не беспокоить.

Черная крышка рояля с лёгкостью поддалась неуверенным движениям.

От вида белых и чёрных клавиш в груди сжалась тоска.

В горле пересохло, когда первый аккорд лёг на слух родным звучанием.

Прикусив язык до крови, взяла ещё пару трезвучий, которые сами по себе съехали в минорный лад.

Начало знакомого произведения, заставило меня сглотнуть солёную влагу. Душа умоляла о жалости… и я впервые поняла, что такое петь для себя…

Музыка, написанная Максимом Фадеевым на слова Александра Кочеткова, отозвалась с готовностью.

Всё расплывалось от слёз, поэтому я перестала смотреть на клавиши, прекрасно ориентируясь и так.

Голос Оливии… он был прекрасен. С хрипотцой, низкий, но ласковый и нежный. Я о таком только мечтала, хотя пела тоже довольно неплохо.

Солёные капельки сбегали по щекам, скатываясь прямо в декольте кремового платья. Мне было всё равно. Боль вытекала из груди с каждым словом…

Кто-то шмыгнул носом… я зажмурилась, чтобы не расклеиться ещё больше:

Голос задрожал. Пришлось перейти на шёпот:

Допеть сил не хватило. Горло передавило спазмом.