Чекисты уехали на консультацию к руководству, я собрал ребят, уже почти готовых волчар, и сообщил о скором окончании обучения.

Окрестности города Ровно, Украина.

Август сорок третьего года

– Уходи! – я толкаю девушку в спину, но она сопротивляется.

– Я не брошу тебя, вытащу! – девушка упорно пытается меня поднять.

Почти два месяца наша группа работала в тылу врага. Мы пустили под откос несколько железнодорожных эшелонов противника, уничтожили кучу солдат. Все шло более или менее нормально. Часто работали в связке с партизанами, и у нас все получалось, но однажды пришел приказ…

Я из будущего помню, сколько сил положил знаменитый Кузнецов на эту цель, но так и не смог выполнить задачу. В этой реальности эту задачу поставили моей группе. Кто именно решил использовать нас в таком деле, конечно, неизвестно, но выполнять пришлось.

И ведь выполнили. Именно та девушка, которая пытается вытащить раненого меня из болота, в которое нас загнали немцы, и исполнила Коха. При этом погибла вся моя группа, все мальчишки и девчонки, которых я так долго готовил. И вот я сам, ранен в обе ноги и спину, лежу в болоте и думаю о том, сколько мне осталось. Чувство выполненного долга заставляет гордиться и собой, и моей группой, но, если честно, мне больше жалко группу. Мы так приросли друг к другу, что стали родными. Их так удачно подобрали, собрав команду, что при обучении не отсеялся ни один. Все они великолепно дополняли друг друга и всегда держались вместе. Здесь же, в Ровно, погибли все. В первый же день, как мы прибыли сюда, я понял, почему такой спец, как Кузнецов, не смог выполнить это задание. Наверное, проще Гитлера в Берлине убрать, чем этого сраного гауляйтера. Такое количество охраны, да и просто войск противника в одном месте нужно еще поискать. А самое сложное состояло в том, что этот гад не сидит на месте. Гауляйтер без конца куда-то ездит, и застать его в Ровно, как в лотерею выиграть. Я помнил почти досконально операцию Кузнецова, точнее то, что стало известно, а это могла быть и сказка. Суть в том, что дело Николая засекречено так, что, наверное, никто из живущих там, в двадцать первом веке не знает о нем ничего. Нереально засекреченный человек. Его ведь даже наградили посмертно, указав в газете среди других награжденных только фамилию, имя и отчество, ни звания, ни какой-то другой информации о нем нет совершенно. Даже странно как-то.

Но мы все же сделали это. Удалось выманить этого козла, отвлечь взрывом и в нужное время совершить один-единственный выстрел. Аня была лучшей в стрельбе. Могла за километр из винтовки Мосина попасть в грудь человеку и не поморщиться. Тут расстояние было меньше, просто не было такого открытого места, на которое можно было бы вытащить врага. Диверсию и ликвидацию провели прямо в городе, посреди дня. Описывать долго, мы взорвали фугас перед кортежем гауляйтера, остановив его, затем был еще один взрыв рядом с машиной самого Коха. Охрана вытащила его, пытаясь пересадить в другую машину, и в этот момент Аня сделала свой классный выстрел. С двух сотен метров она положила пулю прямо в голову, и это при движении жертвы. Всего каких-то две секунды человек был открыт, но этого хватило. После взрыва охрана не закрывала его плотно, не предвидя того, что может случиться выстрел, и просчиталась.

– Ань, ты должна выжить, я прошу тебя, уходи…

– Скажи мне, Захар, кто ты на самом деле. Ты колдун?

Они все время меня на этот счет пытали, упрашивая рассказать о себе. При довольно близком общении (мы же были постоянно вместе, более полугода жили, тренировались, а затем выживали в тылу врага) ребята заподозрили во мне что-то такое, что не укладывалось в их мировоззрение. Я много знал, много умел, и все это в теле ребенка.

– Анюта, родная, уходи! – Времени было мало, мы хоть и глубоко в лесу, но немцы где-то рядом.

– Расскажи и уйду, – потребовала Анна упрямо.

– Я взрослый человек, мне почти пятьдесят лет, просто я из другого мира, точнее, из будущего. – Девушка смотрела на меня широко распахнутыми глазами… и верила. – Не знаю, как я сюда попал, но я занял тело маленького ребенка, а дальше все, что тебе известно – правда. Меня взяли немцы и, выучив в школе диверсантов, закинули к нашим в Сталинграде. Две недели я водил за нос всю шестую армию вермахта, но все же прокололся и меня чуть не ухлопали. Дальше было восстановление и вы.

– А что в будущем, мы победим? – Аня плакала, а я не понимал почему.

– Конечно, в мае сорок пятого…

– Так долго! – воскликнула девушка.

– Ты же видишь, на себе почувствовала силу врага, что ж удивляться. Только не спрашивай о коммунизме, ладно?

– Уже хотела. Как люди жить будут?

– Да в целом нормально, после две тысячи четырнадцатого станет хуже, войны начнутся, небольшие, но и там будут гибнуть люди, много людей.

– Кто будет воевать?

– Это долго рассказывать, прости, ты все равно не поверишь.

– Почему?

– Потому что воевать будет Украина.

– Как это? Украина же в составе СССР!

– Ага, до девяносто первого года.

– А с кем она будет воевать?

– С Россией.

– Что?! – девушка даже поперхнулась.

– Я же говорю, не спрашивай, не поверишь. Знаешь, ты можешь помочь стране и людям. Выберись, обязательно выберись и сделай так, чтобы бандеровцев, их сейчас ОУН-УПА называют, добили после войны. Если хоть немного этих уродов останется, нацизм вернется, причем уже не в Германии, а именно на Украине.

– Я привыкла во всем тебе верить, поэтому хоть и тяжело, но поверю и сейчас. Но ты сам должен был донести все это до…

– До кого? До Кремля? – смеюсь я и кашляю. – Там все руководство с Украины, они никогда не поверят, что их потомки однажды заявят, что Красная армия не освобождала Украину, а оккупировала, уничтожала украинцев и все остальные народы. Меня никогда бы не допустили до Сталина, но, если бы и допустили, он все равно бы не поверил. Это ты веришь, потому что узнала меня хорошо и знаешь, что я никогда не вру, а он? Думаешь, меня будут слушать полгода или год, чтобы удостовериться в моей честности? Забудь, меня просто шлепнут и все, потому как это проще.

– Я… я не знаю…

– Вот и прошу тебя лишь об одном, обязательно доживи и всячески продвигай идею о том, что национализм должен быть уничтожен. Только так и никак иначе. Любой национализм хотя бы на просторах нашей страны должен быть полностью задавлен, иначе это мина замедленного действия. После войны будут добивать оуновцев на Украине, так вот, это надо делать полностью и везде, желательно даже за границей, эти твари есть везде, даже в Америке. Ты лучшая в нашей команде, ты сможешь пробиться, старайся, выходи с инициативой, доказывай свое мнение и попадешь наверх, ну а там действуй по совести и правде. Я верю в тебя, девочка.

– Почему ты так уверен во мне? Ты всегда меня выделял, все это замечали, просто молчали, – девушка вперила в меня свои красивые глаза.

– Ты очень похожа на мою дочь, которую я потерял, попав сюда, ее даже зовут так же, Анной. Она очень настойчивая и честная, ты справишься.

Никогда еще в этой новой жизни я не говорил кому-либо о своей семье. Мне очень тяжело далось осознание того, что я их больше не увижу, поэтому и молчал.

– Собаки! – внезапно вскинулась Анна. Точно, далеко еще, но лай уже доносится.

– Уходи, найдешь отряд, помнишь точки?

Аня кивнула.

– Как я могу…

– Хватит! – рявкнул я жестко как мог. – Бегом отсюда, гранаты оставь, не пригодятся они тебе. Запомни, не воевать – бежать! Ничего постыдного в этом нет, задание мы выполнили, никто не смог, а мы выполнили, совесть чиста. Беги, девочка, и проживи достойно!

Она ушла. Я долго смотрел вслед, думая о жизни, черт подери. Умирать совершенно не хотелось. Не чувствуя ног, я попробовал ползти, пока получалось. Думаю, пуля в спине отключила нервные окончания и боли в ногах нет, а ведь они перебиты. Ползти на руках выходило легко, я скинул с себя почти все снаряжение, что было. Утопив в болоте винтовку, что оставила Анна, при себе оставил только МП-40, к нему у меня оставалось два магазина, правда один неполный уже. Две гранаты, отобранные у девушки, лежали в карманах. Ладно, пусть и сдохну, но еще пару-тройку гансиков за собой утащу. Обидно немного, но выбора нет.