Всё это, так или иначе, придётся обдумать — но только не сейчас. Сейчас меня ждёт полка в вагоне, пусть тряская, пусть не слишком просторная — зато уютная тем особым железнодорожным уютом, в котором и радость дальнего пути, и молодость, способная радоваться глотку «Буратино» и остывшему пирожку из привокзального буфета. Исамое главное — уверенность в том, что самое лучшее, самое замечательное и захватывающее ещё впереди, но уже близко, и именно туда катится по рельсам тёмно-зеленый вагон с табличками «Москва-Симферополь». А голову поломать на предмет различий двух версий истории — право же, ещё успеется.

— Лёша? — раздался за спиной звонкий девичий голос. Я обернулся.

— Юль…. то есть Лида? А мне не спится, решил ноги размять…

— Ничего, меня часто так называют, я уже привыкла. — «Юлька Сорокина» мило наморщила носик. — А я вот тоже вышла прогуляться, заодно, купила тут кое-что нашим. Не поможешь?

— Да, конечно! — спохватился я и подхватил у неё из рук свёрток из коричневой бумаги, весь в пятнах масла. От свёртка вкусно пахло — кажется, беляшами. — Только ведь остынет, пока все проснутся…

— А у нас в купе уже проснулись, только вылезать не захотели. — сообщила она. — Сейчас чаю заварим и перекусим, а там, глядишь, и заснуть получится…

— Чаю не получится. — подумав, ответил я. — Титан проводница на ночь не раскочегаривала, я проходил мимо, потрогал — едва тёплый. Но это не беда, у меня — вот!

И продемонстрировал охапку бутылок с длинноносой деревянной куклой на этикетке. И как я их ещё не выронил — это с кульком-то беляшей!

— Вот и хорошо! — обрадовалась «Юлька». — Пошли тогда, а то через две минуты уже отправление, а в тамбуре народ, пока протолкаемся…

И мы пошли, опятьв тамбур соседнего вагона. Перешагнули через чемоданы новых пассажиров, прижимаясь к стенкам тамбура, минуя затор из отъезжающих в Крым курортников, старательно не замечая недовольные взгляды проводницы — «нашли время гулять, спали бы, только толкотню разводят…»

В Симферополе мы не задержались. Оказывается, все были расписаны по отрядам заранее — на привокзальной площади шумную толпу победителей «космических конкурсов» встретила колонна автобусов с табличками «дети» под ветровыми и задним стёклами, улыбчивые, нарядные вожатые зачитали списки, и мы расселись по своим местам. Вообще-то, отряды в Артеке, да и в любом другом пионерском лагере, подбираются как классы в школе, по возрастам, из сверстников — но на этот раз, видимо, из-за специфики «космических смен», от этого правила решили немного отойти. Мы, «дворцовские», оказались в одном отряде с калужанами, чему я успел тихо порадоваться. Багаж в лучших советских традициях покидали в следующий за колонной грузовичок — автобусы были городскими и отсека для чемоданов не имели, — но я ухитрился протащить свой рюкзак в салон. Не то, чтобы я кому-то не доверял — просто неохота потом копаться в груде чужих чемоданов и переругиваться с другими, такими же, как я, искателями своего имущества. Правда, к рюкзаку была, как положено, пришита табличка с именем-фамилией, возрастом и указанием родного города, но всё равно я решил не рисковать, тем более, что рюкзак отличнейше поместился под сиденьем.

Дорога… что про неё рассказывать? Мои спутники не отлипали от окон, любуясь красотами крымской природы; вскоре это занятие всем наскучило, и мы стали знакомиться с вожатыми. Вернее сказать, с вожатой — девушкой с польским именем Зося, которую, к гадалке не ходи, всю смену будут называть «пани Зося», как очаровательную актрису из суперпопулярной в СССР программы «Кабачок 13 стульев». Впрочем, усмехнулся я про себя, есть и другая шутка, не столь безобидная: «ЗОЯ — "змея опасная, ядовитая"«ЗОСЯ — " змея опасная, СМЕРТЕЛЬНО ядовитая". Интересно, кто-нибудь, кроме меня об этом вспомнит? Я-то запускать эту хохму не стану, нехорошо обижать симпатичных девушек, ни в чём дурном пока не замеченных. Но, если «пани Зося», паче чаяния, проявит себя с дурной стороны — тогда уж извините, как отказать себе в таком удовольствии?

Второй вожатый, если верить нашей «смертельно ядовитой змеюке», ждёт нас в лагере — он инженер, сообщила она, заговорщицки понизив голос, и прислан для участия в «космических сменах» из какого-й-то жутко секретной организации, где разрабатывают и строят космические корабли. Этим сообщением я заинтересовался — это не тот ли выпускник МЭИ, о котором рассказывал отец? Если так — надо будет к нему присмотреться повнимательнее. Правда, имя-фамилия отцовского «рекрута» мне неизвестны, но наводящие вопросы никто не отменял. Выясню, дайте срок. Интересно только, а его отец обо мне тоже предупредил? Вполне мог,— и это создаёт мне дополнительные сложности, потому как чего-чего, а послаблений в такой ситуации ждать не приходится. Присмотреть — да, мог попросить, но чтобы создавать какие-то особые условия? Нет, не тот отец человек, чтобы составлять сыну протекцию в такой пустячной ситуации.

Автобусы долго пылили среди бесконечных фруктовых садов и белых домиков крымских сёл. Потом начались горы, и колонна вслед за жёлто-синей ГАИшной «Волгой» сопровождения (вторая, как полагается, замыкала колонну, следуя за «багажным» грузовичком) принялась неторопливо карабкаться по серпантину к перевалу. Несколько раз по пути мы обгоняли знаменитые крымские троллейбусы, и мои спутники, увидав этот чисто городской транспорт на горном серпантине, удивлённо заперешёптывались. Дорога через горный перевал неожиданно сильно потрепала мой вестибулярный аппарат, что изрядно-таки ударило по моей самооценке. Оно было неудивительно — в салоне автобуса попахивало бензином, ни о каких кондиционерах, разумеется, речи не было, но открывать окна вожатая запретила категорически. Некоторое время этот запрет даже соблюдали — но примерно черед полчаса, когда июльское солнце раскалило железную коробку старичка-«ЛиАза» до немыслимых температур и дышать стало откровенно нечем, пришлось на запрет наплевать, но к тому времени меня уже изрядно укачало. К счастью, никто этого не заметил; я прикрыл глаза, и сделал вид, что сплю, моля судьбу лишь о том, чтобы не пришлось унизительно просить у «пани Зосе» бумажный гигиенический пакет, о наличии которых она предупредила всех загодя, при посадке в автобус. Обошлось; и не прошло и часа, как колонна затормозила перед воротами пионерлагеря «Лазурный», что расположены по соседству с пограничной заставой, памятной мне ещё по прошлому отдыху в Артеке.

И в «той, другой», и в этой жизни я уже побывал в Артеке — в семьдесят третьем, летом, после шестого класса. И, сохрани я здешнюю свою память, то наверняка бы узнавал тут каждый камень, каждую скамейку, каждое дерево. Теперь же всё оказалось подёрнуто волшебным ностальгическим флёром пятидесятилетней давности, и сквозь него медленно, как изображение на фотобумаге в ванночке с проявителем проступали знакомые здания, аллеи, очертания берега и иные памятные детали ландшафта.

Распространяться об своём «ветеранстве» я не стал. Кому надо — знают, а может, и нет. Здесь, слава богу, ещё не в ходу цифровые доппельгангеры, сопровождающие человека по жизни, где бы он не оказался, а рыться в бумажных архивах, чтобы выяснить, кому из новоприбывших уже довелось здесь побывать — да кому это надо? Бумаги, переданные ещё в Москве сопровождающим, я видел и даже изучил, и там о первом моём посещении «Артека» нет ни слова. Вот и хорошо, вот и не нужно — неохота мне с первого дня обзаводиться репутацией сынка высокопоставленных родителей, пристроивших чадо в престижную смену. Тем более, что путёвку-то я заполучил вполне по заслугам.

Кстати, о заслугах…

— А что у тебя была за тема проекта? — спросил Середа. Мы беседовали в угловой спальне первого этажа дачи номер три (второй этаж был занят шестым отрядом). Просторная, очень светлая комната с окнами до самого потолка одной стороной выходила на «Будённовскую» аллею, этот своеобразная центральный проспект лагеря «Лазурный», и напротив за высокими кипарисами вырисовывалась терраса с колоннадой — главный корпус, где находились столовая, кинозал, библиотека и помещения кружков. Окна другой, торцевой стены смотрела в палисадник, засаженный густыми кустами, с крупными белыми цветами, которые испускали одуряющий запах — особенно по ночам, как немедленно подсказала мне память. Я выглянул в распахнутое по случаю вечерней жары окошко — до земли метра два с небольшим, и если повиснуть на руках, то риск подвернуть ногу минимален. Попасть обратно тоже несложно — понизу «дача» опоясана кладкой из серо-жёлтого песчаника, есть куда поставить ногу, чтобы попробовать дотянуться до подоконника. Что ж, отлично: койку как раз под этим окном я вовремя успел застолбить, и это открывает передо мной массу интересных возможностей.