— Эй, новенький! Ты, что ли?

Я обернулся — шагах в трёх позади стояли двое парней моего примерно возраста. Один — крупный, рыжий, в распахнутом пальто, физиономия — вся в весёлых конопушках.

— Вот, поскользнулся и тебя толкнул! — развёл руками рыжий, не пряча широченной ухмылки — Не хотел, само получилось!

Второй за его плечом, чернявый, тощий — лыбится, как и его здоровенный приятель.

Удивительно, но я узнал обоих с первого взгляда. Рыжий — Кулябьев Олег, троечник, самый здоровенный в нашем восьмом «В», с первого дня выбрал меня объектом насмешек и мелких, но неприятных шуточек. Второй, Вовка Черняк, сам по себе особой угрозы не представлял, но умел так поддакнуть своему «патрону», чтобы даже пустяковую подколку сделать особенно обидной. Пока ещё это не переходило в что-то пожёстче — но память подсказывала, что ждать этого недолго.

Не то, чтобы я был таким уж ботаником или маменькиным сынком. Просто… в первой своей школе, где я проучился в первого класса, подобных вещей не происходило. Нет, мальчишки могли ссориться, драться, даже подолгу враждовать — но вот травли новичков или кого-то, выбранного изгоем, отверженным, на моей памяти не случалось. Здесь же, столкнувшись с совсем другими отношениями, я растерялся — и в результате стал объектом откровенной травли со стороны Кулябьева и троих его прихлебателей. Помнится, особенно обидно было, когда они вчетвером принимались осыпать меня ядовитыми насмешками в присутствии девчонок — и было особенно обидно, когда одноклассницы весело хихикали, услыхав очередной оскорбительный пассаж.

Разумеется, я попытался решить проблему, разобравшись с Кулебякой один на один — но нет, эти ребята предпочитали действовать сообща, и первая же попытка закончились для меня унизительными побоями. К своему стыду я тогда испугался — чем окончательно закрепил в глазах своих мучителей свой статус мальчика для битья. А потом — проблема решилась сама собой, поскольку рыжий главарь и двое его «миньонов» в девятый класс не прошли, а Черняк, оставшийся в одиночестве, не рискнул продолжать в том же духе. Тем не менее, эти полтора месяца унижений не прошли для меня даром — у Кулебяки нашлись последователи из параллельного «Г», с которым нас слили на следующий год, и мне пришлось потратить две четверти, чтобы избавиться от унизительного клейма отверженного.

— Само, говоришь? — я демонстративно поглядел на асфальт под их ногами. Ни наледи, ни лужи, поскальзываться не на чем. — Что ж так неосторожно, а?

Я нарывался на драку прямо сейчас, и это было очевидно обоим моим оппонентам. Но до звонка на первый урок оставалось чуть больше десяти минут, и Рыжий, видимо, решил пока не нагнетать.

— Ладно, на переменке поговорим… Монах!

Монах — это я, уже успели прилепить прозвище. Впрочем, на это я не обижаюсь, оно и в прошлой школе было такое же, согласно фамилии «Монахов». Разве что, тон говорившего мне не понравился, но с этим мы ещё разберёмся… потом.

— Обращайся! — я изобразил жизнерадостную улыбку, надеясь, что она получилась похожей на оскал. — И гляди, не споткнись ещё раз, а то можно ведь упасть и носик расквасить, будет бо-бо!

Кулебяка при этих словах дёрнулся, но Черняк дёрнул его за рукав и что-то торопливо зашептал, после чего оба припустили в сторону школы. Я проводил их взглядом и встал на четвереньки, из-под «Москвича» сумку. Наскоро обтерев с неё грязь, я перекинул ремень через плечо и тряхнул головой. Да что это происходит, в самом-то деле? Шагу ступить не успел, как уже угодил в колею, накатанную бесчисленными книжными попаданцами, оказавшимися в собственном детстве. И уже, подобно им, готов строить планы: как бы разобраться с теми, кто имел неосторожность задеть меня в прошлой жизни? А с другой стороны — куда деться, а? Набивать по второму разу уже набитые однажды шишки — что может быть глупее? Разве что, полагаться на то, что подобные конфликты можно разрешить на словах.

…нет, товарищи, такой хоккей нам не нужен…

Да, первый день попаданца начинался не слишком-то духоподъёмно. Я обогнул угол пятиэтажки — и оказался на школьном дворе. Народу здесь было полным-полно, и все ожидали чего-то перед крыльцом, причём многие к моему удивлению были при букетах. Нет, я не спорю, День Космонавтики, — это праздник, тем более, для нашей семьи. Но в череде широко отмечаемых «красных дней календаря» он, помнится, никогда не числился. А тут — толпа школьников всех возрастов, цветы, девчонки подозрительно нарядные, над козырьком крыльца красуются аж два кумачовых полотнища, натянутые на каркасы из реек. На первом вполне предсказуемое «12 апреля — День Космонавтики!»; на втором же, поуже и подлинней, красуется лозунг: «Освоение космоса — кратчайший путь к построению коммунистического общества! Л.И. Брежнев». Не успел я удивиться ещё раз — что-то не припомню я таких высказываний за «дорогим Леонидом Ильичом», как и не помню, чтобы 12-е апреля когда-нибудь отмечали у нас с такой помпой — как большой чёрный динамик, стоящий на крыльце, зашипел, закашлялся, и над головами собравшихся поплыло бодрое:

Забавно, усмехнулся я, здесь ещё не наступила эпоха повальной борьбы с курением. И то, что в наши времена не задумываясь, объявили бы вредоносной пропагандой табакокурения, никто тут предосудительным не считает…

Сюрприз — а уроков-то сегодня, оказывается, нет. То есть по расписанию они есть, те самые, что указаны у меня в дневнике — но на деле большую часть первого урока, труда, съел импровизированный митинг на улице; второй урок, русский превратился в праздничный классный час, благо учительница литературы Татьяна Георгиевна (сам вспомнил, без подсказок!) оказалась заодно нашим классным руководителем. Третий же и остальные уроки были отменены по всей школе — нас собрали в актовом зале, и после прочувствованных речей устроили просмотр… как думаете, чего? Правильно, «Москвы-Кассиопеи». То есть на этот фильм я сегодня всё же попал, хотя и без бонуса в виде общения с юными актёрами.

Соответственно, и встреча с одноклассниками вышла несколько смазанной. Почти всех я узнал, однако общения не получилось — все были радостно возбуждены по случаю праздника, и даже разборка с Кулябьевым похоже, откладывалась. Что ж, мне это, пожалуй, на руку — по кое-каким признакам я сумел понять, что окончательно лохом и чмошником меня ещё не успели выставить, а значит, единожды данный отпор позволит поставить себя в новом классе, что называется, « с чистого листа». Но об этом будем думать потом, в понедельник — сегодня рыжему и его рыбам-прилипалам точно не до меня.

Как и мне, впрочем, не до них. Потому как сюрпризы продолжились, и ещё какие! Ну, хорошо, насчёт масштабов празднования Дня Космонавтики я мог и запамятовать (хотя — с чего бы, всё остальное, вроде, помню?), но вот содержание речей, лозунги, праздничные стенгазеты и прочая наглядная агитация, которой в изобилии увешаны и актовый зал, и школьные рекреации…

Про удивившую меня цитату Брежнева я уже упоминал. Но ею дело далеко не ограничилось: на первом этаже, возле школьной раздевалки, где висят стенды с расписаниями уроков, я обнаружил большую, на двух ватманских листах, стенгазету, выпущенную к праздничной дате одним из десятых классов. По меньшей мере, четверть её объёма составляла старательно переписанная от руки и снабжённая вырезанными из «Огонька» фотографиями статья дорогого Леонида Ильича. В ней он подробно, в деталях, излагал, как в бытность свою первым секретарём ЦК КП Казахстана он принимал участие в строительства космодрома Байконур, в частности — всячески отстаивая строительство этого объекта не в Дагестане и не в низовьях Волги, на так называемых «Чёрных Землях», а именно в Казахстане. Более того — Брежнев в статье упоминал, что став секретарём ЦК КПСС, он продолжал курировать вопросы развития космической техники, и даже был удостоен золотой звезды Героя соцтруда за подготовку полёта Гагарина. Ни одной из этих подробностей я не помнил совершенно, но в одном мог дать голову на отсечение: строенных парадных медальонов с профилями Гагарина, Королёва и Леонида Ильича я никогда и нигде не видел.