– Не адмирал, а контр-адмирал, – так же тихо ответил Арига, помогая старпому подняться. – И не ваш. Это вы мой старший помощник. Извольте соблюдать субординацию.

– Так где же линкор?

– У меня в нагрудном кармане. Как только пройдём лабиринт, увидите его во всей мощи и красе.

– А в лабиринте никакие твари не водятся?

– Да помолчите же вы, наконец. Водятся! Ещё как водятся…

Некоторое время они молча шли в темноте, наполненной шорохами, всхлипами, вздохами, журчаньем, едва слышными стонами. Лабиринт был явно обитаем, но ещё там, на входе, Косаку предупредил: пока ни на что не обращаешь внимания, не даёшь воли страхам, ни одна из тварей, поселившихся здесь, не заметит проходящих мимо. Они сами здесь прячутся от ужасов и опасностей Хаоса и стараются вести себя тихо, оставаться незаметными. Кто – они? Арига и сам не знал, хотя сам не раз проделывал этот путь. Он сейчас наверняка думал лишь об одном: поскорее бы занять своё место на мостике своего карманного линкора, несокрушимого корабля, изрыгающего пламя, направившего всю мощь главного калибра против всего, что пока неподвластно великой гармонии. И так будет до тех пор, пока в самых удалённых уголках Хаоса не раскроют свои нежные лепестки цветы сакуры, символ неизбывной красоты и совершенства.

Боль в колене вскоре прошла, и Матвей зашагал увереннее.

– Косаку…

– Господин контр-адмирал, – терпеливо поправил его Арига.

– Господин контр-адмирал, долго ли нам ещё идти?

– Не знаю. Всегда по-разному. Но туда, куда мы идём, никогда не стоит торопиться.

Дальше шли молча. Арига двигался впереди, ступая совершенно бесшумно, и временами Матвею казалось, что он остался один в этой кромешной тьме. На контр-адмирале был белый китель, но в таком мраке даже это не помогало разглядеть его силуэт. Матвей не видел даже рукавов собственного белого кителя, на который он по настоятельной просьбе Ариги сменил свой пехотный комбинезон. Лишь шершавая холодная стена, которую он ощупывал ладонью правой руки, служила ориентиром. Темнота была столь непроглядной, что казалось, будто сквозь неё приходится продираться, что она густеет с каждым шагом, превращается в плотное желе, которое вот-вот застынет, как бетон, и станет несокрушимым монолитом. И вдруг после очередного осторожного шага он наткнулся на Аригу, который почему-то остановился.

– Что там? – спросил Матвей шёпотом.

– Тихо…

Из темноты раздавались всхлипы. Как будто там, во мраке, скрывался ребёнок, уже уставший от рёва, которому больно, страшно и безмерно одиноко.

Зашелестела сталь, это Арига начал медленно обнажать свои самурайские мечи – катану и вакидзаси. От клинков сочилось слабое мерцающее свечение, которое усиливалось по мере того, как они извлекались из ножен. Помнится, контр-адмирал очень переживал, что перевязь с мечами нелепо выглядит в комплекте с флотским обмундированием и не соответствует определенной уставом форме одежды.

– Господин контр-адмирал, – прошептал Матвей, – ты же сам говорил, что местных монстров лучше не замечать.

– Не тот случай, – так же тихо отозвался Арига. – Этот поджидает именно нас.

– Откуда знаешь?

– Чую. – Японец явно сосредотачивался на предстоящей схватке, он даже не сделал замечания по поводу обращения на «ты».

– Может, мне лучше пойти впереди? – предложил командор, доставая аннигилятор, но Арига не обратил на это ни малейшего внимания. Он двигался дальше, освещая себе путь сверкающими клинками, и вдруг остановился в явной нерешительности. Матвей глянул через его плечо и увидел, что на земле, усыпанной каменной крошкой, прижавшись спиной к холодной стене, сидит девочка в лохмотьях, едва прикрывающих её тело. Он сразу же узнал её по взгляду, по огромным глазам, которые словно черные солнца поднимались над горизонтом чадры. Фатима Хусейн, беглая наложница из гарема султана Среднего Омана… Малолетняя хладнокровная убийца. Он вспомнил, как она на его глазах пристрелила из лука своего спутника, старика-индийца. Что ж, не стоит удивляться, что она сумела преодолеть весь этот путь и оказаться здесь, на пороге Хаоса.

– Позволь, я с ней поговорю, – предложил Матвей, но было поздно. Мечи в руках Ариги уже рассекали воздух, а сам он мчался вперёд, явно намереваясь изрубить в капусту несчастное дитя.

Однако Фатима и на этот раз показала, что не так беззащитна, как кажется. Она вскочила на ноги, сорвала с лица чадру и плюнула огнём в своего противника. Японца тут же охватило испепеляющее пламя, мгновенно превратив его в прах, и только один из мечей, продолжая светиться, с беспомощным лязгом упал на каменный пол. Второй клинок, что подлиннее, исчез вместе с хозяином.

Теперь беглая наложница медленно приближалась к Матвею с едва заметной улыбкой на чумазом лице. Но в глазах её читалось страдание, и медленная слеза катилась по щеке. В двух шагах от него она остановилась, а потом прыгнула вперёд, повиснув на плечах командора, обвив его шею руками, а ногами – торс.

– Я знала, что ты придёшь за мной, – прошептала она ему на ухо. – Теперь мы вместе, теперь мы дойдём. Теперь мы вырвемся отсюда. Теперь никто нам не помешает.

Она продолжала бросать одну за одной пылкие фразы, но чувствовалось: что-то в ней изменилось с момента предыдущей встречи, что-то в ней не так. Тело её было ледяным, а губы, касавшиеся его уха, обжигающе горячими. Хотелось расцепить эти неожиданно сильные холодные руки, отбросить её от себя прочь, но он сдержался.

– Там страшно! Ты не представляешь себе, как там страшно. Я не могу идти одна. Но вдвоём мы сможем. Да, сможем! Ты со мной? Там море кипящей крови, там жуткие безжалостные твари, которые постоянно жрут, совокупляются и снова жрут. Там только два пути – погибнуть или стать одной из них, а потом всё равно погибнуть. Но вдвоём мы справимся. Правда? Скажи – да! – С каждым словом тело её становилось всё холодней, а губы всё горячей, и вскоре и жар, и холод стали нестерпимы.

– Пойдём. – Он мягко, но настойчиво оторвал девочку от себя, поставил её на землю и взял за руку. – Пойдём посмотрим, что там за твари.

Фатима сжала его руку, но прежде чем они двинулись дальше по узкому каменному коридору, Матвей подобрал меч. У него не было уверенности, что удастся использовать его как оружие, но здесь он был единственным источником света, и дальше можно было идти хотя бы не спотыкаясь. А если по пути вдруг встретятся монстры Лабиринта, на этот случай есть девочка, которая умеет отлично плеваться огнём. И ещё он точно знал, что контр-адмирал Косаку Арига едва ли так просто позволил себя испепелить. Скорее всего, он, оценив по достоинству силу противника, всего лишь сделал шаг назад, чтобы вернуться и победить. Сейчас он наверняка скрывается где-то во тьме, усыпляет свой разум, входит в состояние отрешенности, пресекает свою двойственность, чтобы его меч сам стоял спокойно против неба!

А вдруг всё-таки зря этот грозный самурай набросился на бедное дитя? Было же сказано, что поодиночке отсюда не вырваться. Может быть, Фатима и вправду – счастливый случай, редкая удача, единственный и последний шанс? Нет, скорее всего, было бы ошибкой рассчитывать на это. В конце концов, чтобы стать парой, мужчина и женщина должны испытывать друг к другу если не любовь, то хотя бы привязанность, хотя бы симпатию, хотя бы плотское желание. Маленькая беглая наложница вызывала в нём лишь два чувства: жалость и суеверный страх.

Они лезли прямо из стен – зубастые, чешуйчатые, скользкие, вонючие, красноглазые, летучие, ползучие. Они щёлкали челюстями, хлопали перепончатыми крыльями, цокали коготками, шипели, завывали, хрюкали, ревели, свистели и ржали. Иные из них были не больше мухи, но некоторые загромождали грузными телами весь проход. Фатима испепеляла их взглядом или прикосновением ладони превращала в глыбы льда, тут же рассыпающиеся в белую пыль. Только некоторые из этих бесчисленных тварей нарывались на клинок в руке командора, который рассекал их с необычайной лёгкостью. Но лучше всё-таки было их жечь или замораживать. Обрубки истекали отвратительной слизью, вскоре пришлось идти по колено в зловонной жиже. Но девице, похоже, было всё равно. Ей это болото было почти по пояс, но, казалось, она этого не замечала, уверенно двигаясь вперёд, как будто ей уже в сотый раз приходится идти этим путём.