Но «жаба» протиснулся первым и неожиданно ловким броском вырвал из рук Бакса кассету. Савел опешил от такой неслыханной наглости, но вошедший следом Гальмаро с размаху треснул своего соратника тростью по спине, длинно выругался по-сиарски, а потом, уже спокойнее, начал что-то говорить Тике.

— Команданте Гальмаро просит извинить его не в меру ретивого коллегу, — начал переводить Тика, — но, поскольку ему самому небезразличны результаты наших исследований, а также судьба его дочери, оказавшейся в лапах проклятого мятежника, он выражает надежду, что в ваши, то есть, в наши намерения входит предоставление местным властям всей информации…

Гальмаро уселся в кресло перед монитором, и вид его загорелого затылка дал всем понять, чего именно он ждет. Тем временем за окном, наконец-то, появились «Псы», не больше взвода с лейтенантом во главе, и, построившись в две шеренги, выкрикнули какое-то приветствие. Им ответил нестройный хор сиарцев. Зеро, как и все остальные, сразу почувствовал себя несколько спокойнее, но было ясно, что отвертеться от показа злополучной записи уже не удастся. Единственное, что успел сделать Савел, это перемотать ее на начало.

— Тика, — позвал Савел полушепотом. — Из этих кто-нибудь по-нашему понимает? — Он указал подбородком на сгрудившихся у экрана сиарцев, к которым присоединился генерал Раус и еще пара офицеров.

— Черт их знает… Вроде нет.

— Ладно… Я думаю, часа за три до конца они устанут смотреть, а там, глядишь, и наш майор появится. Он-то уж доложит все, как надо. Зеро, дружище, — обратился он к Валлахо, — вы с Тикой пока сообразите какой-нибудь ля-фуршет, может быть, это их как-то отвлечет.

Зеро с Тикой удалились в кухонный блок. Независимый эксперт начал разливать по высоким гладким стаканам коктейли, а Тика — бросать в них кусочки льда, комментируя происходящее:

— На нас сейчас лежит огромная ответственность… Я бы даже сказал, грандиозная, последствия могут оказаться плачевными не только для нас самих, но и для всей деятельности Департамента в Сиаре. Если Гальмаро вдруг взбредет в голову, что мы виноваты во всех несчастьях его драгоценной дочки, никакие «Псы» нам не помогут, поскольку у них приказ — не предпринимать никаких действий, направленных против Освободительной Армии. Даже если их самих начнут из минометов обрабатывать. Не знаю уж, где наш дорогой Департамент отыскал таких ребят, но они, скорее, сами сдохнут, чем приказ нарушат. Правда, сиарцы могут об этом приказе и не знать…

— А мы здесь причем? Пусть майор за все и ответит, — заметил Зеро, который с каждой минутой все больше сожалел о том, что ввязался в это дело.

— Гальмаро — не дурак, — сообщил Тика, — Гальмаро соображает, что «Псы» здесь ради нас поставлены, а не мы ради «Псов». Хотя, может, все еще и обойдется… А может, и нет… — Чувствовалось, что он здорово напуган и больше ничего хорошего от жизни не ждет. — Он бы не примчался сюда, если бы сегодня ночью ему не сообщили обо всем, что вчера наши вояки натворили. Дочку-то, считай, они и угробили. Солдат-то, может, и не тронут, дескать, они приказ выполняли… Тут с этим строго — виноват не тот, кто сделал, а кто приказал. А нас Вико отдаст. Без звука отдаст. Во имя мира и добрососедства… Что будет…

— Что будет, что будет, — передразнил его Зеро, нарезая огурцы, экзотический в этих местах продукт, к которому, по агентурным данным, Гальмаро питал здоровое пристрастие. — Посадят нас в зонд, у входа в пещеру пару базук поставят и будут ждать. Вернемся с девчонкой — хорошо, вернемся без — расстреляют, не вернемся совсем — никто не виноват, и замнут дело. — Он поймал удивленный взгляд Тики и пояснил: — Я просто Бакса хорошо знаю. Он за любую соломинку сейчас ухватится, а ничего другого здесь не придумать. Можно, конечно, попытаться сбежать, пока они там кино смотрят. У вояк вертолеты есть…

— Нет, дженти Зеро, как ни крути, а мы все равно остаемся крайними. Если Гальмаро захочет выпустить из нас кишки, Департамент нас выгораживать не будет. Некуда нам бежать, только туда. — Тика мотнул головой в сторону пещеры. — И первым вас, дорогой мой, к стенке поставят.

— А это почему?

— А кто договор с «Движением за Свободу и процветание…» подписывал?! Он, между прочим, настоящий. Утвержден личной канцелярией команданте. И деньги они настоящие заплатили, и о том, что Департамент сверху доплачивает за особые услуги, здесь никто не знает. Так что, дженти Зеро, вы у нас тут за главного считаетесь…

— Ну, если я главный, тогда вам, Тика, и поднос нести, — отозвался Зеро, вытирая руки полотенцем, расшитым местным орнаментом. — А то, говорят, голодные команданте свирепее сытых команданте…

21 августа 15ч. 30м.

— Сколько им надо времени, чтобы собрать эту дурацкую тарелку?! — угрюмо спросил Гальмаро у генерала Рауса, когда эверийцы разошлись по своим делам.

— Говорят, если напрячься, к завтрашнему утру сделают.

— И чтоб ни минуты промедления. Будут артачиться — расстрелять на месте. И майора этого, кретина — тоже.

— Чтобы расстрелять майора, придется перебить всю команду, а их тут — две роты не считая вспомогательных служб. То, что мы троих кокнем, это они могут и не заметить. Но эти ребята! Тридцать восемь совместных операций, почти у всех наши ордена, а у майора две «Звезды Сиара». Мы пятерых своих за каждого положим, если не больше.

Гальмаро слушал его как-то рассеянно, и могло показаться, что ему уже безразлично все, что произойдет дальше. Но Раус знал, что команданте никогда надолго не расслабляется. Двадцать шесть лет назад правительственные войска прижали к предгорьям Кондо-ди-Дьеро главные силы повстанцев. Разгром откладывался только потому, что тяжелая артиллерия карателей не успела подтянуться до ночи, а снарядов было не так много, чтобы палить в темноте наугад. На военном совете в ночь перед сражением, которое могло оказаться последним, Гальмаро отрешенно молчал, и всем казалось, что он смирился с неизбежным. Исход мог быть только один, а пленных в этой войне, особенно тогда, брать было не принято. А потом была яростная ночная атака. Бригада Сезара дю Гальмаро, шестьсот с небольшим бойцов, возникла из темноты в десятке шагов от вражеских позиций, и передовые дозоры были вырезаны штыками, А когда взлетел на воздух арсенал вместе с батареями, лагерь противника смешался в кровавой давке. Лишь через полчаса, опомнившись, пошли вперед остальные отряды, но им оставалось только расстреливать тех, кто не успел убежать… Именно тогда Гальмаро был признан как команданте всего Сопротивления…

— Вентура вообще предлагал сравнять с землей и пещеру, и эверийцев, и Сандру, поскольку у вождя не должно быть иных привязанностей, кроме свободы, чести и Родины… — продолжил генерал.

— Это донос? — спросил Гальмаро.

— Да. И еще, команданте, прочтите списки казненных по приговору гражданских судов хотя бы за последний месяц…

— Суды, говоришь… Не до них сейчас.

В таверне «Стол и дом», стоявшей на окраине Хавли, как и во всем городке, не было электричества, и беседа велась при свечах. Когда команданте молчал, его лицо приобретало пугающую восковую неподвижность. Казалось, он был здесь и где-то еще — то ли в прошлом, которого уже нет, то ли в будущем, которое сулило надежду.

— Команданте, может быть, вам стоит отдохнуть. — Генерал придавил пальцем фитилек, плавающий в парафиновой лужице.

— Вентуру бы им туда подсадить, да ведь эта туша одна всю тарелку займет. — Команданте стряхнул со стола хлебные крошки.

— Эти парни и сами понимают, что в их интересах вытащить Сандру.

— В их интересах выжить. — Гальмаро поднялся из кресла, тяжело опершись на трость, и подошел к окну. Слабый свет виднелся лишь в караульной будке, а все остальное пространство было застелено бархатной тьмой. И было совершенно непонятно, что заставило Сандру бежать во тьму, еще более мрачную и непроглядную, ведь не силой же, в самом деле, этот полковник ее тащил. От Лопо да Пальпы, конечно, всего можно ожидать, но это уж слишком. — И пусть до утра сюда доставят какого-нибудь толкового священника. Перед тем как отправиться в Пекло, этим ребятам стоит исповедоваться.