— Покатались с горки?

— Покатались! Хочу ещё!

— А где папа? — спрашиваю я, потому что Егора нигде не видно.

— Папочка устал. Он пошёл спать.

Устал? После двух часов с дочкой? Багрянцев конечно неплохой отец, не отнекивается от Евы, проводит с ней время по мере возможности, задаривает подарками. Но последний год почему-то часто вот так «устаёт» после их совместного времяпровождения. И постоянно твердит о сыне. Что ему нужен наследник. Что с ним он будет играть в хоккей и приставку. Что с мальчиком ему было бы интереснее. У Евочки и так много мальчишечьих увлечений, и иногда мне кажется, что это из-за мужа, который пытается сделать из неё пацана. Но я не препятствую. Пусть увлекается тем, что ей близко. Захочет в куклы играть — пожалуйста. Захочет мяч на футбольной коробке гонять — на здоровье. Самый сложный процесс воспитания нас ждёт впереди, когда малышка превратится в подростка. И я с ранних лет стараюсь установить с ней максимально доверительные отношения, чтобы моя дочка никогда не боялась мне о чём-то рассказать, пожаловаться или поделиться.

— И с кем папа тебя оставил, зайка?

— Сначала я сидела с ба-ба, но она скучная, — жалуется малышка, мило надувшись. Ба — это у неё бабушки, а ба-ба — прабабушка. — Ба-ба показывала мне альбомы. А потом мы с Антоном, блатиком и дядей Яном лепили снеговика! Пошли, ма!

Дочка тянет меня в сторону, ближе к беседке на участке. Прямо к огромному, почти с меня ростом снеговику.

— Класиво? — довольно интересуется малышка.

— Очень.

Снеговик у них вышел забавным. В три снежных аккуратных шарика, с морковкой вместо носа, глазки и улыбка из рябиновых ягодок, а руки из веток. На «шее» снеговика повязан дорогой брендовый шарф. И кто так расщедрился?

— Ему надо шапку! А то он замёлзнет!

А про шапку мужчины забыли. Смеюсь. Ева придирчива к деталям. Беру дочку за руку, веду в дом. Ищу какую-нибудь шапку на полке в прихожей. Залезаю в самый верхний ящик и выуживаю старинную, ещё мою детскую видимо, вязаную ушанку. Мама как обычно, ничего не выкидывает. И возвращаюсь с дочуркой на улицу.

Мы почти подходим к снеговику, когда я опять чуть не поскальзываюсь на замёрзшей лужице. Упала бы, если б не сильные руки, которые подхватывают меня со спины. Сначала вечу головой инстинктивно, чтобы убедиться, что Ева в порядке. Но с ней всё хорошо, она уже бежит по сугробам с шапкой в руках к снеговику. И оборачиваюсь. Антон.

— Порядок? — спрашивает Жуковский.

— Д-да. Спасибо, — благодарю я, и чувствую, как алеют щёки. Потому что он слишком сильно прижимает меня к себе. — Может, уже отпустишь?

— А если я не хочу? — вызывающе вопрошает мужчина.

— Сбрендил? Тут моя дочь! В любой момент может выйти твоя жена! Хватит играть в игры, Антон!

— Я ещё даже не начинал играть с тобой, Ксю, — шепчет Антон мне на ухо, но отпускает.

Дочка тут же бежит к нам, размахивая шапкой.

— Не достаю! — расстроенно выкрикивает Ева.

Жуковский без лишних слов поднимает её на руки и чуть ли не торжественно подносит к верхнему снежному шару. Евочка водружает шапку на голову снеговика и радостно хлопает в ладоши. Смотрю на этих двоих и не понимаю, почему у Антона ещё нет ребёнка. Он выглядит как идеальный отец. И помнится мне, что детей он хотел. Сам говорил мне об этом. Так почему передумал?

— Пошли наряжать ёлку? Вон ту! — дочка тянет Жуковского за руку, забыв о моём существовании. Показывает ему на самую крупную ёлочку во дворе.

— Мишурой?

— Да! Можно, мамочка?

— Можно, зайка.

Улыбаюсь. Ева воспринимает его не как дядю, а как друга. Удивительно. С Яном она скромнее. Для неё он именно дядя и папа её младшего братика. Оставляю их вдвоём, дочка в хороших руках. Мысленно злюсь на Егора. Вместо того, чтобы спать в разгар дня, мог бы с дочерью время провести побольше.

Прохожу мимо беседки, махнув отцу, дяде и Яну. В коптильне уже что-то дымится, и они разожгли мангал. Вся семья вместе, только мой муж как всегда на своей волне, отдельно ото всех.

Возвращаюсь на кухню и приступаю к готовке. Время уже полдничное, а сделать ещё нужно многое. А впереди Новогодняя ночь. Ночь, в которую сбываются мечты и желания.

Достаю из чемодана платье, заготовленное на Новогоднюю ночь. Тёмно-синее, классическое, облегающее, но скромное. Без декольте, с рукавами три четверти и длиной до колена. Надеваю и кручусь перед зеркалом. Красиво, дорого, но просто. Не так ярко, как была одета во время готовки жена Антона.

А к чёрту! Достаю из шкафа платье, которое так и осталось у родителей дома. Я его купила когда-то для своего девичника, потом нашла другое, более подходящее по цвету, а это так и осталось висеть в чехле. Красивое, кружевное бело-бежевое. Тоже длиной до колена, облегающее каждый сантиметр кожи, с аккуратным красивым декольте, на лямках и без рукавов. К нему и моей красной матовой помаде идеально подходят объёмные серёжки-подвески с красными камнями. И лёгкий персиковый макияж.

Егор точно убьёт меня за подобный внешний вид. Муж терпеть не может, когда я выгляжу слишком эффектно не наедине с ним. Но я не могу позволить в эту ночь, чувствовать себя серой мышкой по сравнению с Юлианой. А ведь до брака Багрянцева устраивали и мои облегающие платья, и мини юбки!

Помогаю дочке сделать причёску из кос, одеваю ей платье «принцессы». Малышка дождаться не может боя курантов и салюта.

Спускаемся вниз. Стол мы уже накрыли. На часах девять вечера.

Отец и дядя садятся во главе стола по разные стороны, мамы рядом с ними. Ника, племянник, её муж и бабуля напротив меня. Егор сел с Евочкой, я рядом с ней, а по левую руку от меня усаживаются Антон и его жена. Ему обязательно нужно было сесть рядом?

Накладываю дочке еды. Она жутко капризная, потому что не спала днём. Лёвушка наоборот, сидит тихо, пока Ника кормит его. Когда сестра забеременела, они никак не могли выбрать имя. А потом сообщила, что решила назвать Львом. Я долго шутила, что она «украла» имя у меня. Потому что ещё с раннего детства я говорила, что если дочка, то Ева, если сын, то Лев. Но племяшке настолько шло имя, что даже не думала обижаться. Он ведь настоящий Львёнок, даже кучерявенький. Вырастет, точно отбоя от невест не будет.

Хоть сестра с мужем живут в Москве, мы с ней мечтаем, что дети поступят в один институт. В Петербурге или в Москве. Конечно, если захотят. Евушка будет наставлять брата, как старшая сестра. А Лёва присматривать за Евой, чтобы никаким мальчикам её обидеть неповадно было.

Время за разговорами летит незаметно. По телевизору какой-то концерт. А я терпеть не могу музыку российских исполнителей, что старых, что современных. Но старшим нравится. Родители вспоминают наше детство, свою молодость. Ничего нового. Эти истории я слышала миллион раз.

Мама выносит горячее и мне стоит огромных усилий упросить дочку скушать запечённую курицу с пюре. Егор снова налегает на водку и отмалчивается. Обиделся на меня из-за платья, но отчитывать при родственниках не стал. И на том спасибо.

Уже одиннадцать. Иду на кухню, чтобы взять детское шампанское для Евы и льда для наших напитков. Почти успеваю выйти в коридор, но сталкиваюсь в проходе с Антоном.

Он смотрит почти невинно, моргает, медленно испепеляя взглядом. А его глаза чистейшая синева. Та самая, из-за которой я теряю рассудок. Зачем пошёл за мной? Чего добивается? Подходит ближе, взрывая всё внутри меня. Вжимает в столешницу, обнимая рукой за талию. И не спасения от собственных желаний, от нужды в его теле.

— Специально напялила эту тряпку, так сексуально облегающую твою великолепную попку? — спрашивает он. — Для меня, надеюсь?

— Прекрати! — шиплю в ответ я. — Я не для тебя наряжалась!

— Врёшь, — констатирует Жуковский очевидное для нас обоих. — Не для своего ведь мерзкого муженька-алкоголика так старалась.

— Егор не алкоголик…

— И как ты его терпишь? От одного вида тошно, — кривится Антон. — Он тебя не заслуживает. Неужели не знаешь?