За окном всё сильнее идёт снег, сверкают салюты. Спасибо хорошим стеклопакетам и звукоизоляции в стенах, что в комнате этого неслышно.

Ближе к двум часам слышу, как последние из родственников расходятся по своим спальням. Эх, мы уже совсем не те, что раньше. Когда были подростками с Антоном и Никой, семейный праздник длился до утра, а ложились мы только к пяти-шести. Но не теперь, когда наши с ними родители уже не в том возрасте, чтобы гулять до утра, а у нас малые дети, которых надо укладывать.

Выжидаю ещё немного, отбрасываю последние крупицы сомнений и тихо выхожу за дверь спальни, аккуратно прикрывая за собой дверь. Несколько шагов к лестнице и пути назад нет.

До последнего думала, что он пошутил. Что просто провоцировал. Что не придёт. Но он здесь.

Стоит возле открытого окна с тлеющей между пальцами сигаретой, в своём дорогом тёмно-сером костюме, который идеально сидит по фигуре, подчёркивая широкие плечи. Полумрак комнаты не позволяет рассмотреть Жуковского детально. Но мне хватает и его силуэта, чтобы внутри зажглась искра и тут же переросла в адское пламя.

— Ты пришла, — шепчет Антон.

В его голосе нет удивления. Он был уверен, что я приду. Что не устою. Это просто сказанный факт вместо приветствия.

У меня ноги дрожат от ощущения его взгляда на теле. Я иду медленно, почти крадучись, как будто боясь спугнуть. Осторожно ступаю по полу, понимая, что распаляю Антона ещё больше, ведь в этом платье каждый миллиметр моего тела чётко очерчен. Останавливаюсь в трёх шагах от него. Даю шанс одуматься. То ли себе, то ли ему.

— Смелее, Ксю, или передумала? — усмехается Антон, выбрасывая окурок в окно и подходя ко мне максимально близко. — Посмотри мне в глаза.

Смелость — это то, чего мне не хватает. Антон помнит моё тело таким, каким оно было в двадцать два. От пары лишних килограммов после родов я давно избавилась. Грудью я кормила всего месяца четыре, потом заболела и пришлось прерывать. Так что тут всё в порядке. Но шрам от кесарева внизу живота, хоть и в виде тонкой блёклой полоски после нескольких процедур лазерной шлифовки, заставлял меня постоянно комплексовать.

И всё же он просит, а я повинуюсь. Закусываю губу, когда мужчина наклоняется ниже, носом задевая мою щёку. Втягивает мой аромат, ведёт носом дальше, задевая ухо. А я не в силах пошевелиться. Стою как будто каменная, чувствуя, как его пальцы зарываются в мои волосы, немного надавливая на голову, чтобы я подняла её ещё выше.

Это точно станет началом конца. Моя влюблённость в Жуковского уже насчитывает около одиннадцати лет. Всем бы иметь такую выживаемость, как у этой проклятой любви. И как только мы переспим снова, вернуться к нормальной жизни будет почти невозможно.

Но я уже мокрая и готовая для него. Жуковскому даже делать ничего не нужно. И вдруг становится плевать на форменное безумие, которое происходит между нами. Моё дыхание сбившееся. Кислород как будто намеренно отказывается наполнять лёгкие. Все мысли исчезают из головы. Нет больше сомнений. Нет сожалений. Только желание обладать. Состояние схоже с наркотическим, наверное.

Антон больше не тот робкий и нежный парень, скрывающий всё за улыбкой, которого я знала давным-давно. Он не думает, не сомневается. Вжимает меня своим телом в ближайшую стену и влажно целует шею. Такой напористый, жёсткий. Это и правда безумие. А мужчина целует мои губы. Требовательно, глубоко. И я умираю в его руках. Бог ты мой, как же сильно скучала, как ждала…

Он задирает моё платье, обжигает нежную кожу попки касаниями. Руки и губы Жуковского повсюду. Простое золотое обручальное кольцо на его пальцах нагревается теплом моего тела. И его холод больше не отвлекает на себя внимание, позволяя забыть, что в другой комнате этого дома его ждёт жена. Антону бы пошло белое золото. Именно такое кольцо я представляла на нём. А на себе в собственных мечтах видела колечко с камнями в виде небольшого цветка. Нежное и простое. Но на мне обручальное кольцо из розового золота с огромным камнем, выбор мамы Егора. Неудобное, громоздкое, зато показывает «статус», как любит говорить муж.

Мои пальцы тянутся к волосам мужчины. Зарываюсь в светлые пряди, наслаждаясь их мягкостью. Скольжу руками по шее, оглаживая скулы. Смотрю внимательно, не позволяя себе закрыть глаза. Собираю в копилку воспоминаний его образ, запоминаю. У него крошечные, видимые только при близком рассмотрении, трещинки морщинок на лбу. Антону идёт, с годами он только хорошеет и мне страшно представить, насколько сексуальным он будет в сорок. Большинству мужчин вообще везёт в этом плане. Не то что нам, женщинам.

Я запоминаю его голубые горящие глаза, похожие на летнее небо. Как подпрыгивает его кадык, когда Жуковский жадно сглатывает. Какими крупными стали его руки, с выступившими сейчас от напряжения венками.

Антон тем часом спускается ладонями к моим трусикам, проводит по влажной ткани, заставляя меня жалобно простонать.

— Мне даже ничего не нужно делать. Ты готова для меня всегда, — хмыкает он.

Правдивость этой фразы неприятно царапает сердце. Но когда неродной брат покрывает мою кожу шёлком новых поцелуев, а я ощущаю жар его тела, то весь мир вокруг выключается, а мысли исчезают окончательно. Его близость, правда, как наркотик, позволяющий избавиться от реальности.

Он приподнимает меня, как будто ничего не вешу, заставляя обвить ногами его тело. Садится на диван, усаживая меня сверху.

— Ну не здесь же, — шепчу я, а сама чувствую себя марионеткой в мужских руках, даже несмотря на то, что сверху сейчас я. — Вдруг кто-то проснётся, Антон?

— Пусть.

— Совсем чокнулся?

— Да. Тысячу раз да, Ксю. Ты разве нет?

— И я…

Тут же подаюсь вперёд. Нависаю над ним, стоя на коленях, на диване по обе стороны от его бёдер. Целую сама, прикусывая его губы. По телу от макушки до кончиков пальцев ног пробегает очередная волна мурашек. Хочется поставить этот миг на паузу. Превратить его в бесконечность. Только бы не прекратился момент близости с ним.

— Хочу тебя.

Хочу. До неуправляемой дрожи и накатывающих волнами мурашек, обильно покрывающих всё моё жаждущее тело. Податливо раздвигаю ноги ещё сильнее, позволяя Антону снова коснуться пальцами изнывающих от желания влажных складочек. Тонкая ткань кружевных белых трусиков лёгким движением его сильных рук рвётся пополам, расходясь в разные стороны, открывая Жуковскому вид на разгорячённое лоно и лобок с тонкой полоской волос. Он обводит круговыми движениями клитор, а я горячим языком скольжу по его приоткрытым губам, медленно и соблазняюще. Губы Жуковского размыкаются, и я углубляю поцелуй.

Ёрзаю на нём, потираясь о руку жаждущим ласк бугорком. Мысли сбиваются в одно яркое желание как можно скорее принять в себя ствол мужчины. Отдаться ему полностью. Снова принадлежать всем телом, ведь душой я и так всегда принадлежала ему. Ему и никому более. Навсегда. Только рядом с ним я становлюсь такой смелой, чувствую себя настоящей женщиной.

Антон отрывается от моих губ, грубо стаскивает с плеч лямки платья. Затвердевшие от возбуждения соски болезненно упираются во внутреннюю сторону чашек бюстгальтера, который мужчина почему-то не спешит снимать. Он глядит исподлобья многозначительно, намекая: «Хочешь, чтобы я сделал тебе приятно? Тогда умоляй».

— Снимай, — прошу я, чувствуя, как ноги знатно дрожат от вожделения.

— Попроси меня лучше.

— Умоляю, снимай.

И вот, лифчик летит куда-то на пол. На чувство облегчения от высвободившихся грудей времени нет. Предвкушение ласк затмевает всё. Теряя последние крохи контроля под натиском его пальцев на моих половых губках и клиторе, выгибаюсь в пояснице, подаваясь им навстречу всем телом. Запрокидываю голову к потолку, когда язык Антона описывает круги вокруг горошины соска на одной груди, грубо сминая вторую рукой, сводя с ума от напряжения.

Бог ты мой, да я готова взвыть от наслаждения. Вот только нужно быть тихой, чтобы никто не услышал.