— Мой, — облизываю губы и тихо выдыхаю, а он входит глубже и вздрагивает от моих слов.

Ягодицы уже ноют от болезненной хватки, но внутри всё пульсирует, сжимая твёрдый и так идеально подходящий мне член.

— Моя, — его горячее дыхание обжигает кожу, доводя до исступления.

Оглаживаю лицо мужчины, и щетина колется под подушечками пальцев. Колется, как и моя к нему любовь в сердце. Моя любовь к нему — это ад и рай, блаженство и мука, спасение и погибель. Это жизнь и смерть в одном флаконе. И предоставь мне выбор, любить его или умереть, не знаю, что я предпочту. Потому что я и так погибаю от недостатка этой любви.

Чувствую, что он уже близко.

— Собираешься предохраняться?

— С тобой нет.

— Ты же не хочешь детей! — выкрикиваю я. Хочется казаться возмущённой, но выходит почти стон.

— С женой не хочу. А с тобой… С тобой я не против, — хрипло произносит Жуковский.

— Антон, ты с ума сошёл! Радуйся, что я на таблетках!

— Просто помолчи, Ксю. Не порть момент.

И чтобы я точно перестала болтать, он вклинивает ладонь между нашими телами, зажимает между пальцами клитор и приказывает:

— Кончай.

И время снова замирает. Выбивает воздух из лёгких. Разряд бьёт по телу, окатывая волной снизу-вверх. Крупная дрожь бьёт так, как будто случилось короткое замыкание. Я уже не помню ничего и никого, даже себя. Чувствую только взрыв сильнейшей эйфории. Спину выгибает, а в глазах взрываются звёзды. Всё тело превратилось в сплошную эрогенную зону. Кричу, срывая связки, судорожно пытаясь глотать воздух, когда чувствую, как мужчина приходит к финалу одновременно со мной.

А потом всё резко стихает. Откидываюсь на поверхность стола, делаю глубокий вздох и время снова начинает отсчёт.

Потом совместный душ, где я могу вдоволь насладиться идеальным телом Антона, намыливая его гелем для душа. Поцелуи до распухших губ. И мои сумасшедше блестящие глаза в отражении в зеркале. Такие, как только с ним бывают.

И вот, спустя час, может, больше, он курит возле окна, обернувшись одним полотенцем. Даже не потрудился халат надеть. А я рядом сижу, в кресле и просто наслаждаюсь мгновением душевного спокойствия. Я устала, но эта усталость очень приятна.

Жуковский с удовольствием затягивается. Красный огонёк на кончике сигареты периодически вспыхивает и приближается к пальцам. Я не понимаю этой привычки Антона, но мне почему-то нравится. Морозный воздух, аромат хвойного леса и табачный дым, ударяет в голову, опьяняя разум. Теперь для меня так пахнет свобода.

— Ты помнишь пшеничное поле? — тихо интересуется неродной брат.

— Конечно. Как я могла забыть?

Девять лет назад.

Мне восемнадцать, ему двадцать два. Самое время, чтобы быть влюблёнными. Мы сбежали от семьи и родственников, с которыми отдыхали с палатками. Сбежали прямо к пшеничному полю, которое простиралось на километры вперёд и не было ему ни конца, ни края. Летнее солнце только всходило, но уже красиво освещало золотые колоски, колыхавшиеся под слабым дуновением тёплого ветерка.

Антон счастливо улыбался, беря меня за руки. Потянул за собой, и мы опустились на влажную землю. Колосья пшеницы скрыли нас от всего мира. Росинка капнула прямо мне на лицо, а Жуковский тут же поцеловал это место. И сразу же осыпал поцелуями мои губы, нос, глаза.

Уже тогда знала, что он самое прекрасное, что когда-либо случится со мной.

Он — мой первый снег, аромат мандаринок и хвои.

Он — запах ржи, нагретой солнцем.

Он — горький табачный дым.

Он — свобода, любовь.

— Мы всегда будем вместе? — спросила тогда я.

— Я никогда тебя не оставлю. А ты? — ответил он.

— Ни за что! — пообещала я, но не сдержала своё слово.

Наши дни.

Смотрю на Антона и понимаю, что он тоже прокрутил это воспоминание в голове. Хмурится, усмехается скупо и трясёт головой, прогоняя воспоминание.

— Останешься? Или снова сбежишь, как после Нового года? — спрашивает мужчина.

— Я не от тебя сбежала, Антош.

— Нет?

— Нет. От себя, — пожимаю плечами, вставая с кресла, подходя к Антону и обхватывая его за плечи. — Потому что признать, что нуждаюсь в тебе слишком сложно. Поэтому я просто бегу.

— И всегда возвращаешься.

Не спорю. Возвращаюсь. Потому что Антон мой наркотик, без которого жизнь немила.

— Когда-нибудь ты останешься со мной навсегда, Ксю.

Мне хочется. Куда угодно, лишь бы с ним. Но нельзя. Даже если разведусь, нельзя.

— Ты сказал, что сделаешь для меня что угодно. Поможешь развестись с мужем? — перевожу тему, и Жуковский тут же становится серьёзным. — Правда, поможешь?

— Не просто помогу. Мы его уничтожим, в чём бы он там ни согрешил.

Как рассказать Антону, что именно натворил Егор и стоит ли раскрывать все подробности, я не знаю. Замираю на месте и молчу.

Жуковский не теряется. Совсем не обращая внимания на моё состояние, снова принимает весёлый вид. Вот таким я его хорошо знаю. Чтобы ни тревожило — скрывает всё за улыбкой.

Закрывает окно, проходит по гостиной номера к шкафу, открывает его. Достаёт три больших бумажных пакета. Узнаю названия: хорошо знакомая мне фирма дорогого белья, раньше любила её и часто покупала себе, пока замуж не вышла и Багрянцев не счёл, что оно слишком пошлое для замужней. Как будто я его напоказ выставляла, ей-богу! Второй пакет из магазина одежды. Тоже недешёвого. А третий из обувного. Ставит передо мной небрежно.

— Оденься. И сходим поужинать.

Упираю руки в бока, гневаясь. Что за поведение такое?

— Ты, должно быть, шутишь?

— Что тебе не нравится, Анисимова?

— Позвал в отель. Занялся со мной сексом. Теперь решил тряпками отплатить? Я что, похожа на потаскуху?!

А он вдруг начинает смеяться на моё заявление. Открыто, заливисто, закинув назад голову.

— Смешно тебе?! — вскрикиваю я. — Весело?! Да за кого ты меня принимаешь?!

— Дай-ка подумать? — Антон прикладывает палец к губам и стучит им по ним, делая вид, что и правда задумался. — За любимую и желанную женщину, которою захотел отвести в ресторан и провести с ней время. За женщину, которой её недостойный муж очевидно не делает приятных подарков, раз она так реагирует.

Становится немного стыдно. Он видит меня насквозь. Я просто-напросто забыла, что мужчина может ухаживать. Покупать красивые вещи, чтобы порадовать свою половинку. Водить на ужин, чтобы побыть вместе.

— Прости…

— Я не могу обижаться на тебя. Чтобы ты не делала. А теперь собирайся и давай поужинаем. Заодно расскажешь обо всём.

Жуковский оставляет меня в одиночестве, уходя в спальню номера. Слышу, что звонит кому-то. Жене что ли отчитывается? Становится мерзко от ситуации. Мне же самой изменяют, а теперь я выступаю в роли любовницы. Она же там ждёт его, думает, что по работе. А я… мы…

В аду для нас двоих точно приготовлен котёл. А ещё для Багрянцева.

Не хочу подслушивать, поэтому забираю пакеты и ухожу в ванную комнату, чтобы подсушить корни волос, которые сохнуть никак не хотят. Сейчас бы плойку, а то на голове после душа чёрт-те что. Сушу голову, пытаясь гребешком из сумки хоть как-то уложить своё каре. Выходит средне, но удовлетворительно. Косметики с собой нет. У меня в сумке есть почти всё: влажные салфетки, дезинфицирующее средство, набор пластырей с милыми слониками, йодовый карандаш, крем для лица детский, Евочкина гигиеничка, бутылка мыльных пузырей, мелки, какой-то забытый богом совочек, резинки блестящие с бантиками. А вот косметики нету. Даже банальной помады или миниатюрки духов. И это всё снова намекает мне, что мамой быть, конечно, прекрасно, но забывать о себе тоже не стоит. Даже если того требует муж. Нет! Особенно, если того требует муж.

Заканчиваю с волосами и достаю из пакета бельё. Красивое, красное и кружевное. Всё как я люблю. Он помнит, даже спустя столько лет. Натягиваю на себя, улыбаясь и сразу невольно представляя, как Антон его с меня снимет. Достаю из другого пакета платье. Совсем не пошлое, очень нежное. Чёрное, чашечки облегают только в груди, дальше свободное. Юбка длиной на пару сантиметров ниже колена с кружевной тканевой каёмкой. Рукава широкие, коротенькие, до локтя даже не достают. Тоже отделаны кружевной тканью. Надеваю и хочется сразу покружиться, беспечно смеясь.