Еве всё ещё снились кошмары. Она просыпалась в холодном поту из ночи в ночь. Боялась, что отец вернётся и причинит нам боль. Больше она не смогла называть Егора папой. Только «он». И я начала подыскивать хорошего детского психолога. Потому что в такой ситуации помочь мог только профессионал. Мама осуждала это решение, но я его отстояла. Поддержка любящей семьи, конечно, важна. Но только профессионал может помочь разобраться в этой травме. А я не хотела, чтобы у Евушки сломалось всё будущее из-за отца.

С работой мне всё же помог Антон. Как бы я не сопротивлялась, как не пыталась отказаться от этой помощи, Жуковский запретил мне откликаться на вакансию администратора ресепшен в ногтевом салоне. Это был самый приличный отклик, который пришёл на моё резюме. Никому не нужна была женщина под тридцать без опыта работы. Либо мошенники предлагали «лёгкий заработок на телефоне удалённо». Либо продажи из дома. Либо в колл-центр, что устроило бы меня, если бы это была вызывающая доверие организация. Теперь я официально работала младшим менеджером по рекламе сети Питерских отелей. Коллектив мне понравился, офис находился почти в центре. А главное, что взяли без испытательного срока. Конечно, такого срока работы маловато для опеки, но я надеялась, что мне повезёт.

Жуковский уже развёлся. Буквально на днях получил свидетельство. У них с Юлианой не было претензий друг к другу, совместных детей. Их общую квартиру неродной брат оставил жене. Ника сказала, что Юле тяжело дался развод. Как я и думала, она испытывала чувства к своему уже бывшему мужу. Мне было жаль, что всё решилось так быстро из-за меня. Но я знала, что этот брак не продлился бы долго без любви. А потом… Потом ей было бы ещё тяжелей. И я, как никто другой, понимала ту, кого считала соперницей. Мы обе теряли его.

А до отъезда Антона в Германию осталось меньше суток…

И вот, сегодня вечером он приехал к нам в квартиру на ужин, чтобы попрощаться. Я пыталась быть равнодушной и безэмоциональной. Старалась не показывать свои чувства и как меньше думать о том, что в следующий раз мы можем увидеться через несколько лет. Поэтому держала лицо до последнего. Пока Жуковский не попросил проводить его до машины на улицу.

— Хочешь, я отложу отъезд и останусь с тобой до суда? — тихо спрашивает мужчина, заправляя мне прядку за ухо.

Ветер разыгрался не на шутку, а на улице противно: всё растаяло, под ногами каша из талого грязного снега.

— Ты ведь говорил, что это очень важно, оказаться там именно сейчас. Что будет твоя первая сделка. Ты не можешь терять такой шанс из-за меня, Антош.

— Никакая работа не может быть для меня важнее тебя, родная. Как же я оставлю тебя одну с ним?

— Я не одна, — качаю головой. — Со мной родители, сестра, зять, дядя и тётя. В конце концов, ты нашёл одного из лучших адвокатов! Прошу, не волнуйся за меня. Я справлюсь.

— Ксю…

— Нет, молю тебя, родной. Я знаю, что ты скажешь, но не проси меня об этом. Уезжай, устрой свою жизнь. Будь счастлив.

Я пытаюсь не заплакать. Собственные слова причиняют мне огромную боль. Настолько острую и нестерпимую, что хочется прямо сейчас рвануть отсюда вместе с ним. Но я отпускаю его, кусая свою щёку изнутри до крови. Смотрю, как он садится в такси. Как машина увозит его в ночь. В последнюю ночь, которую мой любимый проведёт в нашем родном городе.

А после срываюсь и бегу в квартиру, запираясь в комнате. Почти как в детстве, забираюсь под одеяло и сворачиваюсь в комочек, закрывая глаза. Только бы не вспоминать. Только бы не представлять. Только бы не думать…

Спустя четыре месяца.

На заседании в конце февраля, Егор с адвокатом затребовали три месяца на примирение. И судья согласилась. По закону не могла не согласиться. Спасибо Саркисову, оспорил и сократил до двух.

В конце апреля меня ждало новое заседание. И, по словам Сурена Тиграновича, нас бы развели, не борись мы за опеку над Евой. Как бы ни были убедительны наши доводы и доказательства, дело касалось ребёнка, поэтому вмешалась опека. Целый месяц до нового заседания с Евой общался психолог, и раз в неделю были обязательны встречи с Багрянцевым. И это доводило меня до слёз и истерик. Я не понимала, как опека, которая должна быть на защите дочки, видя, что та сквозь плачь просит не ходить к «нему», всё равно упорно тащила её на встречи. А мне на эти посещения дорога была закрыта.

Но и это мы пережили, с трудом, и всё же. На майском заседании суда, опека обнародовала свой отчёт — у ребёнка травма и она панически боится отца. Ей снятся кошмары, как отец избивает мать, а потом и её. И Саркисов успешно воспользовался этим, подав прошение о лишении родительских прав из-за психологического насилия над ребёнком.

Тут же сработали те аудиозаписи и скриншоты его угроз. Мой адвокат ещё тогда, после нападения мужа на улице наказал снять побои, написать заявление в полицию, и мы подали на Багрянцева в суд по статье о побоях. Муженёк считал, что я просто мщу ему и не заморачивался. Его хоть и признали виновным, но назначили только штраф в каких-то двадцать тысяч рублей. Егор тогда посмеялся, заявив мне, что: «За такие копейки я тебя каждую неделю могу уму разуму- учить».

Но Саркисов продумал всё. Получив приговор того суда, подал ещё одно прошение на лишение родительских прав из-за преступления против жизни и здоровья ребёнка или его близкого родственника.

И вот, сейчас я стою возле здания суда, вдыхая тёплый майский воздух. До конца весны три дня, а впереди жаркое, по прогнозам синоптиков лето. А я уверена, что это лето станет самым счастливым для нас с Евушкой. Потому что в моих руках копия и выписка из решения суда. И как только я отнесу её в ЗАГС, получу через месяц своё долгожданное свидетельство о разводе и снова стану Анисимовой Оксаной. И не только. Главное, что Багрянцева лишили родительских прав.

Дома, в Солнечном, меня уже ждут родители, дочь и тётя с дядей. Они подготовили целый пир по случаю нашей победы. Вот только препятствие в виде Марины, сестры уже бывшего мужа, не даёт мне завершить этот день в хорошем настроении.

— Как ты могла?! — подлетает она ко мне на парковке со слезами. — Моя семья хорошо к тебе относилась, как к дочери родной, а ты так опозорила брата! Наклеветала на него! Наша мама из-за тебя уже несколько месяцев плачет! У папы давление, а Егора даже уволили с работы! Оно того стоило? Эта твоя жалкая месть из-за обиды?!

— Я не собираюсь оправдываться перед тобой, Марина.

— Да?! А стоило бы! Ты сломала нашей семье жизнь! — бывшая золовка пытается толкнуть меня, но я уворачиваюсь. — Бесстыдная! Соседи шепчутся за нашими спинами! Ты украла у нас Еву! Настроила племянницу против! Теперь все знают об этой девке, Ладе, и она отказалась делать аборт. Рожать собралась от Егора! А всё из-за тебя, Ксюша!

— Из-за меня? Серьёзно? — хочется засмеяться в голос. — Правда, меня обвиняешь, а не своего дорогого братика, который, будучи в браке, заделал ребёнка другой? Который на меня руку поднимал при дочке и сломал ей психику?

— И что?! Ребёнок забыл бы это через месяц! Да все так живут! Все! Думаешь, другим не достаётся в браке? Ты не идеальная жена, чтобы жаловаться! Егор работал с утра до ночи, чтобы ты могла дома баклуши бить! — шипит Багрянцева. — Ты никогда не ухаживала за ним, как положено! Плохо готовила, плохо убирала, не уважала своего мужа, грубила и хамила! Бил, значит, было за что!

— Мне жаль тебя, Марин, — качаю головой я. — Правда жаль. И я просто надеюсь, что ты выйдешь замуж не за такого, как твой брат. Иначе, с таким отношением к браку, ты никогда не решишься сбежать от тирана. А теперь, уйди с моей дороги. Я спешу.

Обхожу её и направляюсь к каршерингу с гордо поднятой головой. Этот день — моя победа. И я не позволю ей испортить мне настроение.

— Ты! Стерва неблагодарная! — кричит мне вслед бывшая золовка. — Не приползай потом на коленях у брата прощения просить!