Безусловно, генерал Алексеев, как и любой другой русский военачальник, понимал, что иностранный контингент будут бросать на самые тяжелые участки фронта. Ведь именно так поступали, например, бурские генералы во время войн с Англией в начале ХХ в.: иностранных добровольцев посылали умирать на наиболее опасные задания, чтобы сохранить жизни буров. Лично меня больше всего покоробило слово «ежемесячно». Сами французы оценивали свои потери в 1915–1916 гг. в 140 тыс. чел. в месяц. Цинично подразумевалось, что людской контингент в 40 тыс. будет «израсходован» к моменту прибытия новых 40 тыс. бойцов из живой плоти и крови! Такая вот у союзников была кроваво-финансовая арифметика.
Так в итоге и получилось. Однажды, прогуливаясь во время короткого перерыва между деловыми встречами по набережной Сены вместе с председателем Банка России С. М. Игнатьевым, мы издалека обратили внимание на один памятник, который чем-то внешне, по стилистике выбивался из сонма многочисленных скульптурных творений этого района Парижа. Когда подошли ближе, оказалось, что он посвящен солдатам русского экспедиционного корпуса, погибшим во Франции в Первую мировую войну. Как-то сразу стало очень грустно: печально было сознавать, сколько русских костей покоится навечно во французской земле. Опасения генерала Алексеева подтвердились: русские бригады бросались в самые кровопролитные бои. Еще мальчишкой я прочитал автобиографический роман Р. Я. Малиновского[570] «Солдаты России». Тогда эта книга произвела на меня большое впечатление. Сейчас ее не перечитывал: не знаю, как бы я воспринял ее сегодня. Знаю только одно: после революции 1917 г. командование союзников обошлось с русскими частями во Франции предельно жестоко, бесчеловечно, как с пушечным мясом, хотя оно в принципе так и задумывалось с самого начала. Тех, кто отказался продолжать воевать в составе Русского легиона чести, ждали концентрационные лагеря и африканская каторга. Но и к тем, кто согласился сражаться, отнеслись не лучше: легион включили в состав марокканской дивизии. Кидали на прорыв наиболее защищенных немецких позиций. Одним словом, русским было место только на колониальной полке французской иерархии ценностей. Но это отдельная тема.
А в Лондоне, в отличие от Парижа, продолжалось сражение за русское золото. Практически одновременно, не дожидаясь ответа из Токио о возможности организации следующей перевозки, главный кассир Банка Англии Дж. Г. Нэйрн извещает Замена, что переговоры «с японским правительством о перевозке второй партии груза на 10 млн фунтов стерлингов золотом из Владивостока успешно продвигаются», а посему необходимо, «чтобы золото было упаковано и находилось в готовности к перевозке для того, чтобы не было задержки в его транспортировке из Петрограда во Владивосток, когда будут окончательно завершены все необходимые приготовления». Российский чиновник незамедлительно «берет под козырек» и уже на следующий день подобострастно докладывает в Банк Англии, что он уже и так проинформировал Петроград о необходимости готовить новую партию драгоценного металла к отправке за границу[571].
Похоже, в Министерстве финансов России уже смирились с мыслью, что с золотыми резервами придется расстаться. И вся деятельность министра была направлена на то, чтобы как-то более аргументированно обосновать в общественном мнении подобный подход. «Мы должны вступить в ряд дефицитных годов, приблизительно по миллиарду в год, — вещал Барк, выступая 26 декабря 1915 г. / 8 января 1916 г. на заседании Совета министров. — Надо выяснить дальнейшую финансовую политику. Если Россия бедна — то надо всячески вводить экономию и дефицит свести на нет. Есть другая политика. Если Россия — страна богатая, то надо всячески поднять народное благосостояние и не бояться производительных затрат. Если пойти по первому пути, то надо вводить налоги и отказаться от частного железнодорожного строительства и т. д. Путем налогов мы все равно свести бюджет в состоянии не будем». Но при этом он выступил против введения подоходного налога, «который способен подорвать прилив иностранных капиталов к нам»[572].
Конечно, сегодня трудно судить, о приливе каких иностранных инвестиций в страну во время войны могла идти речь, но для меня очевидно, что министр всячески насаждал и в своем окружении, и в публике мысль, будто без зарубежных кредитов не обойтись, а для их получения все средства хороши.
Крейсер «Ниссин». [Из открытых источников]
Тем временем на счет Банка Англии японцы перевели в завершение расчетов все суммы за русское золото, полученное от англичан, — 6 января 1916 г. поступили 2 000 245 фунтов стерлингов, а 7 февраля — следующие 3585 фунтов 16 шиллингов и 6 пенсов. Но в Токио отлично понимали: это не окончание попыток британцев выкачать новые партии золота из России. А значит, надо быть готовыми. И уже 22 апреля заместитель морского министра в директиве на имя командующих 1-й и 3-й эскадрами военно-морских районов (ВМР) Йокосука и Майдзуру распорядился о причислении в состав 4-го боевого отряда крейсеров 1-го класса «Касуга» и «Ниссин» под командованием капитанов 1-го ранга Сигэцугу Накадзато[573] и Канты Симаноути[574]. Корабли направлялись «в трехмесячное плавание у побережья Северной Америки».
Должен заметить, сам Кейнс в определенной мере гордился тем, что причастен к взаимодействию с союзными державами, рассматривая это, вполне вероятно, как свидетельство признания своего авторитета в среде аппарата Министерства финансов. Так, выступая 15 марта 1916 г. на коллегии британского Адмиралтейства, он заявил, допускаю, с некоторой пафосностью: «Это моя работа день за днем управлять финансовыми вопросами в отношениях с нашими союзниками»[575].
Письмо британского Казначейства в Банк Англии о подготовке облигаций займа России под вывезенное золото на сумму 10 млн ф. ст. 28 апреля 1916 г. [Bank of England Archive. Russian Gold to Ottawa via Vladivostok]
Письмо управляющего Государственным банком И. П. Шипова в Банк Англии о размещении ценных бумаг в Великобритании. 24 мая 1916. [Bank of England Archive. Russian Gold to Ottawa via Vladivostok]
А между тем в британском Казначействе и Банке Англии занимались поиском способов надежнее зафиксировать задолженность России перед Англией даже с учетом уже полученного от нее золота. Наиболее эффективной признали разработку бланков специальных казначейских облигаций, которыми оформлялись бы обязательства Петрограда перед Лондоном. Что и было исполнено под руководством заместителя главы ведомства Рамси. Теперь каждый пенни в строку — России не отвертеться. Делалось все это явно только с одной целью — исключить возможность обоснования русскими требований возврата золотого обеспечения в будущем при любых условиях.
Докладная записка Комитета финансов о кредитных операциях с синдикатом американских банков на 50 млн долл. США с резолюцией Николая II «Исполнить» и надписью рукой П. Л. Барка о докладе императору в Царской ставке. 1 июля 1916. [РГИА. Ф. 563. Оп. 2. Д. 531. Л. 7–14]
