Надо сказать, этого визита жители Владивостока ждали. Наверное, потому на берегу собралось столько жаждущих увидеть заход японских кораблей в бухту. Еще 20 декабря 1915 г. / 1 января 1916 г. газета «Дальний Восток» вместе с сообщениями о тяжелом положении сербской армии, находящейся на грани разгрома, опубликовала телеграмму из Токио о том, что 18 декабря крейсеры «Титосэ» и «Токива», «предназначенные к отправке в воды южного океана, экстренно вышли из Иокосука во Владивосток, куда прибудут 21». Естественно, эту телеграмму по каналам агентств новостей получили не только в редакции «Дальнего Востока», но и в сотнях газет нейтральных стран по всему миру.

Тем более названия обоих крейсеров для многих во Владивостоке, где тогда почти каждая семья имела отношение к морю и флоту, не были пустым звуком. Да и как забыть! Ведь этот самый крейсер 1-го класса «Токива» участвовал в нападении на русскую эскадру у Порт-Артура 8 февраля 1904 г., отметился он и 14 августа 1904 г. в сражении при Ульсане. Один из отставных матросов, возможно, бывший комендор или сигнальщик, вдруг как-то мечтательно произнес:

— Хорошо бы посмотреть на борту: куда мы ему влупили при Цусиме? Досталось тогда этому япошке.

И он был прав: в Цусимском сражении 27–28 мая 1905 г. «Токива» действительно получил серьезные повреждения.

Еще большее раздражение у отставных вызвал крейсер 2-го класса «Титосэ».

— Да это тот самый гад, который в Порт-Артуре тогда, в первый заход, бил по «Аскольду» и «Новику», — со знанием дела продолжил один из неравнодушных наблюдателей, скорее всего морской офицер. — Это он преследовал «Новик», пытавшийся прорваться во Владивосток. А 20 августа в бою у Корсакова, когда наш корабль зашел туда для забора угля, «Новик» снова атаковали. Но наши, несмотря на превосходство японца в вооружении, хорошо тому всыпали, да так что тот не смог продолжить бой. Это был другой крейсер. И все бы хорошо, но на «Новике» кончался уголь. Пришлось снова идти в Корсаков. Но здесь, как назло, опять подоспел этот «Титосэ» и добил поврежденный «Новик», выбросившийся на мель. Сотню снарядов всадил, падлюка…

Помолчал немного, в раздумье.

— А теперь вот союзничек. И каково там чувствует себя Максимилиан Федорович… — начал было говорить рассказчик, но затем внезапно запнулся, оборвал фразу на полуслове, явно чего-то недоговаривая, взглянул на окружавших его любопытных зевак, нахмурился и как-то недобро ухмыльнулся, словно собственным мыслям.

^{Крейсер «Токива». 1904. [Из открытых источников]}

Да, этот «скорее всего офицер» все говорил верно. Но почему он внезапно оборвал свой рассказ? Что его смутило? Полагаю, он подумал о том, какие чувства испытывает, разглядывая хорошо знакомый ему профиль «Титосэ», ныне главный военно-морской начальник во Владивостоке — командующий Сибирской флотилией вице-адмирал Шульц[420]. Тот самый Максимилиан Федорович, — во флоте по старой традиции было принято между офицерами величать друг друга по имени-отчеству, — о котором начал говорить и едва не сболтнул лишнего неизвестный нам морской офицер. А причина его внезапного смущения состояла в том, что в момент трагического для «Новика» боя им командовал капитан 2-го ранга М. Ф. Шульц, который теперь уже в эполетах вице-адмирала готовился вступить на борт адмиральского катера, чтобы идти приветствовать «дорогих гостей»…

Тем временем японские корабли стали на якорь. Вице-адмирал Шульц в сопровождении нескольких офицеров поднялся на борт флагмана отряда, крейсера 1-го класса «Токива». В полном соответствии с военно-морским протоколом был выстроен почетный караул. Звучала музыка, раздавались резкие для русского уха японские команды. Командующего Сибирской флотилией приветствовал командир отряда, командующий флотилией крейсеров контр-адмирал Кэндзи Идэ[421]. Он представил Шульцу вытянувшихся в струнку командиров кораблей: «Токива» — капитана 1-го ранга Наосукэ Сираиси[422] и «Титосэ» — капитана 1-го ранга Канcиро Хадзи[423]. Последний смотрел прямо и дерзко в глаза Шульцу, когда тот протянул ему руку для приветствия. Конечно, не Хадзи командовал «Титосэ» в тот памятный для Максимилиана Федоровича день, но он прекрасно знал и все обстоятельства боя, и кто именно стоит сейчас перед ним. Трудно сказать, каким усилием воли удалось вице-адмиралу Шульцу сохранить спокойствие во время этой церемонии, но вряд ли он оставался равнодушным, вынужденный пожимать руку японским офицерам: слишком еще была свежа память о тех трагических для русского флота событиях.

^{Максимилиан Федорович Шульц. [Из открытых источников]}

На берегу высоких японских гостей уже поджидали русские репортеры. На следующий день популярная в городе газета «Дальний Восток», не вдаваясь в детали недоброго прошлого, восторженно сообщала своим читателям: «Орудийные залпы возвестили о встрече в наших водах военных судов двух дружественных держав: Японии и России! Еще раз подтверждена дружба соседей, вставших бок о бок на борьбу с врагом». Но эти орудийные залпы оказались не единственными «выстрелами». Незамедлительно захлопали и вылетавшие из бутылок шампанского пробки.

Широко и весело проходили торжественные приемы от имени и. д. генерального консула Японии во Владивостоке Мотонобу Номуры и вице-адмирала М. Ф. Шульца, «на которые были приглашены все должностные лица, представители городского самоуправления и местной прессы». Баловала подробностями жадных до деталей обывателей все та же газета «Дальний Восток». Вина и напитки покрепче лились рекой. Стоит ли удивляться, что вскоре слухи о каком-то секретно-таинственном грузе, который должны принять на борт японские крейсеры, широко расползлись по городу и стали достоянием тысяч ушей. Естественно, не осталась в стороне от этого события российская и зарубежная пресса…

Но оставим пока гостеприимные власти Владивостокского порта с их японскими друзьями за шикарно, по военным временам, накрытыми праздничными столами и вернемся к событиям, которые этому предшествовали.

30 июля / 12 августа 1915 г. на Елагином острове в Петрограде собрались высшие чины империи. Заседание было настолько секретным, что его решили провести в летней резиденции председателя Совета министров[424]. Рассматривался вопрос, от которого зависела стабильность воюющей страны, — как платить за боевые действия. Докладчиком выступал министр финансов Барк, который сразу ошарашил присутствующих каскадом убийственных цифр, заявив, во-первых, что день войны обходится в 19 млн руб., а во-вторых, что общие затраты на ведение военных действий к 1 июля 1915 г. достигли 5,456 млрд руб. Таким образом, к концу 1915 г. они могут составить 7,242 млрд руб., а в 1916 г. превысить 8 млрд руб.[425]

Вопрос один: где взять денег? Внутри страны все меры, чтобы предотвратить отток золота, приняты. Буквально только накануне, а точнее 2/15 июля 1915 г., императором подписан указ: «Воспрещен вывоз по всем границам Империи золота: шлихового, в слитках, в монете, в изделиях, сусального и соров, содержащих золото». Исключения мог дозволять только министр финансов[426].

И на этом, и на последующих заседаниях кабинета Петр Львович в своих выводах был категоричен: внутренний заемный ресурс исчерпан, рынок истощен, денег взять негде. Остается одно — уповать на союзников. Нельзя сказать, что это его заявление вызвало шок у министров, но теперь, после событий осени 1914 г. и отправки золота через Архангельск, ни у кого из присутствующих не возникало сомнений, что в обмен на расширение кредита союзники, а точнее Лондон, вновь потребуют драгоценный русский металл.