А на следующий день население России узнало о новой беде: 20 октября 1914 г. началась война с Турцией — давним соперником на Востоке. Которая по счету — наверное, никто точно и сказать уже не мог. Но это была война: полномасштабная и кровавая. На два фронта!

29 октября 1914 г. один из новейших немецких линейных крейсеров «Гёбен» подошел к Севастополю и обстрелял его. И пусть этот корабль теперь назывался «Явуз Султан Селим» — это сути дела не меняло. На крейсере были немецкий экипаж и немецкий командир. А всем османским флотом командовал германский адмирал. Той же ночью турецкие миноносцы благодаря расхлябанности в несении службы со стороны наших моряков нанесли удар по гавани Одессы, где им удалось безнаказанно обстрелять военные корабли и торговые суда, потопив при этом русскую канонерскую лодку.

^{Письмо М.-И. В. Рутковского в Банк Англии о готовности Министерства финансов России разместить средства в банке Берингов. 30 октября 1914. [Bank of England Archive. Russian Gold to Ottawa via Vladivostok]}

И здесь опять возникает несколько вопросов к нашим союзникам. Дело в том, что тяжелый крейсер «Гёбен» и легкий «Бреслау», несмотря на то что Россия по дипломатическим каналам заранее предупреждала о подготовке данной операции, незадолго до этого смогли прорваться в Константинополь через блокаду со стороны внушительной британской эскадры и французского флота в Средиземном море, которые во много раз превосходили по огневой мощи немецкий отряд. Притом англичане видели германские корабли, сопровождали их в течение длительного времени, но ничего не сделали, чтобы их уничтожить. До сих пор обстоятельства этого прорыва вызывают многочисленные споры историков. Однако ясно одно: тут явно есть подтекст, позволяющий нам обоснованно говорить о наличии подозрительных моментов, позволивших туркам внезапно приобрести внушительную силу на Черном море. «Гёбен» значительно превосходил по всем параметрам любой из русских боевых кораблей. Кстати, «Бреслау» в дальнейшем также использовался для нападений на прибрежные города России. Так, в мае 1916 г., подойдя к Евпатории под русским флагом, открыл огонь. В результате получили повреждения гражданские объекты — больница, гимназия, банк. Затем крейсер беспрепятственно удалился. Другие «подвиги» за ним не числились. В конечном итоге Турция закрыла проливы, а российской экономике был нанесен мощный удар.

Однако даже факт прямого нападения турок на союзника не впечатлил британцев. «Я не считал бы нужным рассматривать нападение турок (немцев) на Одессу, как такое военное действие, на которое мы обязаны отвечать, — пометил хорошо информированный лорд Берти в своем дневнике 30 октября. — Пусть турки нападут на нас или объявят нам войну…»[268] Схожего мнения по турецкой проблеме придерживались и в Париже.

^{Джон Беринг, 2-й барон Ревелсток. 11 августа 1898. [Из открытых источников]}

Но вернемся в Лондон, где Рутковский к тому времени полностью попал в зависимость от Ревелстока. Причем лорд все чаще примерял на себя тогу полномочного представителя России, подменяя, а точнее, вытесняя ее формального носителя из сферы общения с британскими ведомствами. Когда в критические моменты Рутковский, сказавшись больным, предпочитал нырнуть в постель, Ревелсток отправлялся в Уайтхолл на переговоры в одиночку[269]. Он упорно гнул свою линию, стремясь не допустить проволочек в предоставлении средств России. Конечно, лорд преследовал в первую очередь свои личные интересы, но все же его знания тонкостей банковского дела, авторитет в деловых кругах и умение отстаивать свою позицию на переговорах не позволяли лондонским чиновникам уж слишком распоясаться.

Позиция Ревелстока в русском вопросе настолько раздражала чиновников Казначейства и Банка Англии, что они предложили российской стороне отстранить его банк от участия во взаимных финансовых вопросах, однако их усилия не увенчались успехом.

Лорд Ревелсток неспроста уверенно завладел ролью главного ходока и арбитра по русским делам в Лондоне. Его знание России, ее экономики и финансов, а главное — связи в правящих кругах страны давали ему на это полное право. Он был накоротке знаком со всеми сколько-нибудь важными сановниками в Санкт-Петербурге и Москве, а те почитали за честь поддерживать с ним отношения. И при дворе его ценили: в августе 1915 г. император наградил лорда Ревелстока орденом Св. Анны I степени, причем с бриллиантовыми украшениями. Особо доверительные отношения сложились у него с В. Н. Коковцовым, с которым он, по собственному признанию, «близко сошелся». «Истинный джентльмен, порядочный до утонченности, сдержанный на словах, но чрезвычайно верный в отношениях, лорд Ревелсток всегда привлекал меня к себе, хотя он не имел большого финансового влияния при ведении переговоров по русским делам и в них всегда шел вслед за своими парижскими друзьями», — вспоминал впоследствии министр финансов[270]. Здесь, конечно, можно поспорить относительно влияния лорда на «русские дела». Но, по-моему, это был действительно достойный уважения человек, искренне расположенный к России, конечно, с учетом меры, какую мог позволить себе банкир, для которого на первом месте всегда стояла прибыль собственного дела. Не буду скрывать, личность лорда Ревелстока мне глубоко симпатична. На мой взгляд, он был одним из немногих настоящих друзей России среди финансовых воротил своего времени[271].

Безусловно, подобной ситуации, когда российские представители оказывались на вторых ролях при решении проблем собственной страны, способствовала слабость российской дипломатической службы, располагавшей во всем мире только 9 посольствами и 24 миссиями, а также рядом консульских учреждений с общим дипломатическим штатом на 1914 г. в составе… 431 чел. Даже трудно себе представить, что столь мизерное количество дипломатов могло эффективно защищать интересы такой огромной державы, как Российская империя.

Примечательно, что официальная секретная телеграмма за подписью директора кредитной канцелярии Министерства финансов Никифорова о выходе транспортов с золотом из Архангельска была отбита только 22 октября 1914 г.[272]

Не буду вдаваться в детали, но Барк, не в пример строптивому лорду, напротив, проявлял завидную покладистость, сообщив в Лондон, что «предоставляет правительству Великобритании всю свободу действий как в отношении количества, так и номинала векселей», выпускавшихся под русское золото. Кредитная канцелярия Министерства финансов России только робко попросила партнеров перенести дату погашения векселей, поскольку «в соответствии с условиями нашего [российского. — С. Т.] законодательства обязательства могут иметь срок действия максимум в один год»[273].

Прослышав об отправке ценного груза из Архангельска, возбудились и в британском Казначействе. 20 октября 1914 г. на стол управляющего Банком Англии легло письмо Джона Брэдбери: «Я знаю, что банк „Братья Беринг“ по поручению российского правительства обратился в Банк Англии с тем, чтобы получить аванс c целью содействия обменным операциям в ожидании вступления в силу договоренностей, официально достигнутых между российским правительством и правительством его величества. Мы считаем чрезвычайно важным содействие любым операциям, которые могут привести к скорейшему улучшению положения с обменом валют. Поэтому, если c неким опережением основного плана могут быть достигнуты договоренности, устраивающие Банк [Англии. — С. Т.], мы будем очень признательны»[274].