А что Клэр? Не знаю, но вполне вероятно, что и ей самой со временем стало более комфортно присутствие рядом Каменева, нежели Красина. Невольно сравнивая двух Борисовичей, она вспоминала: «Позируя, своей прекрасной головою он [Красин. — С. Т.] напоминал сфинкса. Такой же суровый и лишенный экспрессии большую часть сеанса… Он сидит прямо, с высоко поднятой головой, его подбородок, окаймленный заостренной бородкой, выдается вперед под углом, его губы твердо сжаты. В отличие от Каменева, он не улыбается. Его пронзительные глаза смотрят на меня во время работы безучастно. И это довольно жутко»[1309]. Так что Любовь Васильевна могла быть совершенно спокойна: у «разлучницы» ярко заполыхал роман с Каменевым. Возможно, Клэр даже искренне влюбилась, ведь она уже тогда прекрасно сознавала, что у нее не рядовая интрижка, одна в ряду многих, а роман с исторической личностью, какой, безусловно, являлся Лев Борисович.
А пока в интимной и расковывающей атмосфере летнего Лондона кипели страсти. Беседы влюбленных продолжались иногда в разной обстановке целыми днями и затягивались до поздней ночи. Каменев много говорил… Говорил, не переставая и в основном слыша и слушая только себя, — о революции, свободе, которую она принесла народу России, о тех людях, с кем ему приходилось иметь дело в Лондоне, в первую очередь о Ллойд-Джордже. Ну и о трудностях переговоров, разумеется. В общем, говорил много, вдохновленно, предельно откровенно и с полным доверием к своей очаровательной слушательнице, иногда просто пересказывая содержание шифротелеграмм, приходивших ему от Чичерина. И, конечно, наговаривал, а точнее, выбалтывал много интересного. Каменеву очень хотелось понравиться прелестной Клэр, и он, безусловно, преуспел… Она сама признавалась: при встречах с Каменевым «испытывала возбуждение, которого ей не приходилось переживать до этого», до дрожи в руках. Что это, как не признание в любви? Каменев же не стал мелочиться и объяснился Клэр в любви в стихах, запечатлев навеки излияния своих чувств на банкноте в 5 английских фунтов стерлингов, благо тогда печать на этих купюрах стояла только с одной стороны, оставляя достаточно пространства для творчества влюбленным поэтам. Пять фунтов по тем временам, заметим, сумма не маленькая — простому работяге за эти деньги надо пахать пару недель, но для борца за счастье мирового пролетариата — так себе, мелочь[1310].
Но британскому премьеру было не до сантиментов: Ллойд-Джордж спешил. Хотя он и так имел возможность читать депеши Чичерина и с момента знакомства наших голубков, а оно состоялось 14 августа 1920 г., прошло совсем немного времени, перед Клэр поставили задачу создать ситуацию, которая позволила бы достоверно зафиксировать факт, способствующий обоснованному обвинению Каменева в участии в публичной коммунистической акции или пропаганде. Ллойд-Джордж умело расставил ловушку для пламенного революционера, лично предупредив и Каменева, и Красина на встрече 4 августа о недопустимости ведения ими в Англии и колониях политико-пропагандистской деятельности. С этим советским представителям пришлось согласиться. Но, хорошо зная характер и особенности личности Льва Борисовича, а также содержание указаний, которые поступали ему из Москвы от Ленина, британский премьер не сомневался — Каменев не удержится и нарушит запрет. Весь вопрос состоял только в том, когда это случится. Требовался толчок, чтобы глава советской делегации сделал этот роковой для себя шаг. И здесь, повторю, главная роль отводилась Клэр. Для закрепления отношений Кук на правах «старого друга» пригласил Каменева и Шеридан провести уик-энд в его загородном особняке на острове Уайт[1311]. Отдых прошел великолепно: влюбленные под бдительным надзором оперативника купались в море, нежились на теплом песочке, резвились на лужайке и… беседовали. Каменев был в ударе: его речи лились бесконечно.
И хотя Каменеву, по самой логике вещей, стоило бы воздерживаться от каких-либо поступков, которые могут быть истолкованы британскими властями как вмешательство во внутренние дела страны, Шеридан сумела во время невинной прогулки вдвоем втянуть вконец обалдевшего от влюбленности большевистского деятеля в явно политическую акцию. Каменев, бродивший с дамой сердца по улицам Лондона, как бы невзначай, ведомый Клэр, оказался на Трафальгарской площади, где бушевал антиправительственный митинг рабочих. Еще бы, в стране пылали политические страсти. Кульминацией стала 13 августа совместная общенациональная конференция тред-юнионов и Лейбористской партии, где правительству были выдвинуты жесткие требования, в том числе не допустить новой войны с Советской Россией. И вот в этот кипящий пролетарским энтузиазмом политический котел, с которого услужливо сняли крышку, бросился очумевший от любви и волнующей близости желанной женщины Каменев.
А далее, подзуживаемый сверхактивной леди, которая буквально потащила его за руку, он внезапно для себя очутился рядом с трибуной, с которой ораторы гневно клеймили позором министров-империалистов, хотя перед этим Лев Борисович прямо заявил Клэр, что «обещал правительству не участвовать в политических демонстрациях и не заниматься пропагандой». К тому же проходу Каменева через толпу в самый центр митинга, как бы исподволь, посодействовала полиция. Конечно же, его узнали, и весть об этом разнеслась по площади «словно лесной пожар»[1312]. И что бы он там потом ни говорил, уже одного этого факта было достаточно, дабы обвинить советского представителя в действиях, не совсем подходящих его официальному статусу главы делегации. Клэр сработала на «отлично». Ллойд-Джордж мог быть доволен: агентесса не подвела. Да и сама Клэр, явно в восторге от самой себя, пометила в дневнике, что в тот день у нее выдался «очень успешный вечер».
Теперь англичане имели все основания указать Каменеву на выход. Но об этом чуть позже. А пока только отмечу, что и в будущем этот случай сработает против Каменева, хотя не совсем понятно, кто воспользовался им, чтобы предотвратить назначение Льва Борисовича в 1929 г. послом в Лондон, — англичане или его противники в Кремле? Дело запутанное, но кандидатура Сокольникова на пост полпреда в Великобритании показалась предпочтительней: Каменеву как-то очень вовремя припомнили, что в 1920 г. ему пришлось ускорить свой отъезд из Лондона, якобы по личному пожеланию Ллойд-Джорджа. Особенно англичан раздражал тот факт, что Каменев, несмотря на инструкции Ленина, упирал на развенчание британской восточной политики «от Турции до Китая»[1313], к чему в Лондоне относились особенно трепетно.
В советских газетах тогда появилось скандальное сообщение «корреспондента ТАСС из Лондона», в котором без обиняков утверждалось, что Лев Борисович не воспринимается здесь в качестве персоны грата. Сомнения в достоверности того, что указанная, необычайно смелая для советского журналиста в суждениях, корреспонденция действительно поступила из Лондона, возникли незамедлительно и не развеяны до сих пор. Скорее всего, все негативные высказывания неназванных британских парламентариев о Каменеве, якобы допущенные ими в ходе интервью «корреспонденту ТАСС», — плод фонтанирующей фантазии и безудержного творчества сотрудников НКИД, которые даже не покидали своих кабинетов в Москве.
Но, по моему глубокому убеждению, в тот момент для Ллойд-Джорджа самым важным было вывести Каменева из нормального рабочего состояния, отстранить его от непосредственного процесса переговоров и выработки решений, дабы иметь дело исключительно с более понятным для него и прогнозируемым Красиным, а не с его глубоко зараженным идеологией революционного большевизма коллегой-доктринером.
Прежде чем мы вернемся к англо-советским переговорам, полагаю необходимым сказать еще несколько слов о Шеридан. У меня нет сомнений, что эта весьма одаренная, но авантюрная дама помимо британской работала и на американскую разведку. Забегая вперед, отмечу: она с ведома Черчилля приняла приглашение Каменева и поехала вместе с ним через Швецию и Эстонию в революционную Россию. Конечно, вся драматургия этого события была тщательно продумана Ллойд-Джорджем и обставлена почти трагическими деталями. У. Черчилль, как военный министр и инициатор интервенции в России, весьма бурно выражал недовольство поступком кузины, посмевшей публично проявить симпатию к большевикам. В своем «праведном гневе» он дошел до того, что на вопрос о готовности обменяться рукопожатием с большевиком заявил журналисту: «А вам приходилось пожимать руку волосатому бабуину?»[1314] Давайте запомним это выражение британского политика, которому, когда приспичит, придется не только пожимать руки сотням большевиков, но и трапезничать с их вождями, опустошая бесчисленные бокалы «за здравие» коммунистов.
