Хьюго выпучил глаза. Как же так? Как можно случайно стать тропарем? Все это не укладывалось в голове.

— Однажды мы несколько месяцев держали границу в северных лесах, — начал Юлиус. — Было много стычек с хельмгольдцами. И вот в одной из таких погиб мой друг, Стефан. Я своими глазам видел, как копье пробило ему горло. Атаку северян мы отбили. Позже ночью я стоял караульным в лагере. И вот, проходя вдоль засеки, я увидел, как из леса выходит человек. Один. Он плелся, словно пьяный. Я приказал ему стоять, но человек приближался. Только он подошел к свету факела, как я увидел лицо своего друга. Голова его свесилась, а горло было пробито. Тогда я думал, что спятил. Я стал звать на помощь, ведь считал, что Стефан чудом выжил. Но он тут же стал уходить обратно в лес. На мои крики он не реагировал. Когда все сбежались, и я рассказал, что видел, меня посчитали сумасшедшим. Позже хотели сослать в лечебницу…

Юлиус тяжко вздохнул.

— В то время утешение я искал в выпивке. Пил так, что перестал отличать день от ночи. Из трактиров меня выкидывали. Странно, что не прирезали. Случайность спасла мне жизнь. Тулл Меттий нашел меня пьяного в лесу и забрал к себе, дабы я не окочурился от холода. Ну а потом я также все узнавал, как ты сейчас. Как видишь, история не самая красивая.

— Звучит ужасно, — произнес Хьюго.

— Может быть, — согласился Юлиус. — В панегирики историю эту не занесешь. Нынче я думаю, что Стефан приходил ко мне тогда попрощаться.

Глаза тропаря просветлели, и улыбка появилась на лице. Такие моменты всегда удивляли Хьюго. Ведь по своей натуре Юлиус был черствым, подобно высушенной хлебной корки. Говорил он всегда сухо и кратко. Но разве можно быть улыбчивым балагуром, когда вся твоя жизнь — это сражения и боль? Однако, слабый духом человек сохранил бы рассудок, окажись в такой передряге? И что же тогда спасло Юлиуса больше: выпивка или Культ Вепря?

***

Дорога, местами окаймленная деревьями, поднималась в гору. Только путники миновали протекавшую рядом речушку, как перед ними выросли массивные высокие стены, выложенные из камней различных оттенков. Кое-где стена давала трещины, из которых пробивался назойливый плющ. Последние лучи, уходящего в закат солнца, падали на высокие башни, которые словно стражи, оберегали границу города.

Сердце Хьюго смутилось, когда они приблизились к городским воротам. У въезда в город он увидел высокий каменный помост, на котором было три каменных столба. Все они соединялись широкими деревянными балками. Трое тел смиренно висели на лобном месте, над которым кружило черное облако воронья. Стаи хищно смотрели на свой ужин, оглашая мрачное место противным карканьем. У двух висельников одежда уже была в некоторых местах разорвана, демонстрируя куски рваной плоти. При виде этой картины Хьюго сразу вспомнил мрачную алею в землях Дикого Барона. Что тогда, что сейчас: виселица являла собой символ власти и закона. Со страхом поглядывая на это место, народ мчался в город, просачиваясь в большую арку.

Вместе со всеми путники прошли по подъемному мосту, миновав наполненный водой ров. Острые копья, поднятой железной решетки грозно свисали над головой. Но вот и она осталась позади.

Они вошли в Шиповник — город воров и блудниц, торгашей, нищих, попрошаек. Перед путниками раскинулись узкие грязные улочки, уводящие в темные закоулки. Но кое-где все же горели огни. Хьюго успел разглядеть несколько бакалейных лавок, вокруг которых столпился народ. Рядом находились и мастерские.

— Добро пожаловать в Шиповник, — произнес Юлиус. Нотку сарказма Хьюго все же уловил.

— Не думал, что этот город настолько мрачный, — поежился Хьюго.

— Он настолько мрачный насколько и величественный. Иногда его называют городом роз.

Вот уж какая ирония! Хьюго даже замотал головой. Город роз! Это был тот случай, когда название и образ города полностью противоречили его содержанию и сути. И в подтверждение этим мыслям отвратительный смрад улиц ударил Хьюго в нос, заставив парня поморщиться. Тут же он увидел, как блюет в каком-то закоулке молодой щеголь.

Оставив лошадь в конюшне, они пробирались по темной улочке, где почти никто не ходил. Лишь вонь городских отходов и испражнений постоянно здесь обитала. Осыпавшиеся стены ветхих домов своей сыростью сдавливали дыхание. Иногда висевшая над входной дверью лампа, освещала участок улицы. Тогда Хьюго видел, как на окованных железом дверях висели чучела животных: оскаленная волчья морда, разверзнутая медвежья пасть. Бывало встречались просто прибитые бивни кабана или оленьи рога. Так обычно помечались богатые дома городской знати либо городские цеха. Но вот пошли лавки и погреба, выходы из которых были такими коварными и темными, что Хьюго чуть не упал в один из таких. Благо, что Юлиус успел схватить парня.

Наконец темная городская утроба выплюнула гостей на площадь, в центре которой стояло величественное сооружение, перед которым голова всякого невольно склонялась. Хьюго догадался, что это за здание.

— Храм Древних богов, — вырвалось из уст паренька.

— Он самый, — хмыкнул Юлиус. — Внутри там находится весь пантеон Древних. Видел бы ты те статуи…

Белые стены трехнефной базилики тянулись прямо к небесам. На верху каждого нефа красиво переливались витражные стекла, а золотые шпили величественно украшали строение. Железные арочные врата, ведущие в обитель богов, ныне были закрыты. Еще Хьюго разглядел прячущихся на парапете горгулий. Какие только существа не охраняли периметр крыши храма. При взгляде на каменных демонов возникали, как ужас, так и восхищение. Там были и гоблины с уродливой гримасой, и вервольфы с разверзнутой пастью, и мракопеты с вытянутыми языками. Все они олицетворяли стражей богов, меж тем как сами создатели находились внутри храма. По книгам и рассказам Ульдура Хьюго знал, что внутри это сооружение исписано великолепными фресками знаменитого художника Винглунда, жизнь которого унесло поле брани. Отправившись добровольцем на войну, Винглунд, славный сын великой империи, успел сотворить еще много шедевров. Каждая его работа была величественна. Это был творец, которого ценили и почитали не только в Церкоземье, но и в остальных провинциях бывшей империи. Однако для войны нет гениев или избранных. Лишь бессмертный труд художника сохранился в холодных каменных стенах храма. Хьюго слышал, что Винглунд изобразил на сводах и арках знаменитые распри богов. Желание все это увидеть было нестерпимым.

— Там и правда весь пантеон? — спросил Хьюго.

— Да, — ответил Юлиус. — Его не стали трогать после развала империи.

Пройдя дальше по мощеной площади, они увидели зубчатые стены, за которыми высились остроконечные башни замка. В некоторых окнах еще горел свет. Конечно это сооружение уступало по своим габаритам и величию храму Древних. Однако его можно было считать самым роскошным и неприступным жилищем в Шиповнике. Своим слеповатым глазом Хьюго заметил, как по стенам ходит стража, гремя доспехами.

— Чей же это замок? — спросил парень.

— Здесь живет аристократическая семья. Говорят, их предки тесно дружили с императорской династией. А ныне, хозяин этой обители — граф Адольф де Мортер. Он очень многое дал городу: как хорошего, так и плохого.

Меж тем темное покрывало закутало небосвод, рассыпав яркие звезды. День уносил с собой гул горожан. Торговцы и лавочники закрывали свои заведения и спешили домой. В это же время на некоторых улицах зажигались фонари, знаменуя приход ночного балагана. Тогда же на темные улицы выходили молодые повесы, разодетые словно фигляры на ярмарке. В грязных закоулках уже поджидали похотливые блудницы, сверкая золотыми зубами и задирая подол платья. Из трактиров слышались ругань и песни. Рядом со входом в заведения уже сидели всякие убогие и лжецы-калеки, протягивая грязные и жадные руки в надежде на одну медную «земку». Получив одну такую от богатого аристократа, у калеки тут же вырастали ноги, появлялись зрение и слух, и он тотчас мчался в трактир пропивать свою добычу. В Месалине такая картина встречалась куда реже, поскольку город был беднее и меньше. Шиповник же был древней цитаделью богатства и роскоши, одновременно с нищетой и голодом.