— Ты лучше спроси, сколько раз тебе надо проставиться, чтобы я принял это как знак твоих искренних извинений? — хихикнула головешка.

— Вот поэтому я тебя стараюсь не брать с собой. Ты невыносим, Урик.

— Да… Кажется так мне и говорил барон перед тем, как обезглавил, — нахмурилась голова. — А ведь наиглупейший человек был по сути своей. У него и земли, и деньги имелись, а он все делил какой-то кусочек землицы с соседом своим. И войну ради этого развязал.

— Тебе не кажется, что жадность свойственна многим людям?

— Разумеется. Именно потому я ее и приравниваю к глупости, ибо жадность — это когда ты хочешь то, что у тебя уже есть, только еще больше. Ну не глупо ли правда?

— Наверное, — Юлиус задумчиво почесал череп. — Но сейчас меня волнует не людская глупость, а судьба одного человека. Поэтому в очередной раз преклоняюсь пред твоей мудростью, Урик, и прошу — выведи меня к Шлиссенским горам.

— Прозвучало не особо искренне, но ничего. Лучше принять твое неуклюжее подхалимство, чем лесть придворных лицедеев, — хихикнул Урик.

Юлиус тоже невольно улыбнулся.

— Ничего, тропарь. Найдем мы твоего пророка. Тем более, что парень он славный. Но, признаюсь честно, послушав твои рассказы, не понимаю, как можно сохранить себя после всего, что он пережил?

— Поверь, он смог, — произнес Юлиус. — Но я также не понимаю, как ему это удавалось. После всего безумия, с которым он столкнулся в столь юном возрасте…

— Эх, — вздохнул Урик. — Лишь человек с беспокойной совестью способен противостоять бесчинству мирской жизни.

— Не думал, что когда-то буду восхищаться храбростью какого-то юнца-бакалейщика.

— Что, даже тебя переплюнул в этом деле? — ухмыльнулся Урик.

Юлиус серьезно на него посмотрел.

— Я верну его домой. Мы все обязаны этому пареньку.

Тропарь с широкого размаха запустил лохматую головешку в поле, Урик издал безумный хохот и скрылся в густой траве. Затем, кувыркаясь, он с азартом помчался вперед по тропе. Ухмыльнувшись очередному дурачеству своего старого друга, Юлиус последовал за ним.