Дело в том, что супружеская неверность на Руси не была таким уж редким и необычным явлением, грехом великим. Церковью, разумеется, это не поощрялось, но и не наказывалось слишком строго. Лейтмотив кодекса чести сводился к тому, чтобы не слишком афишировать подобные отступления от норм христианской морали. «Заповеди» митрополита Георгия предполагали, чтобы «без венчания жен не поимати никому же, ни богату, ни убогу, ни нищему». Женитьба без венчания «не чиста», это «тайный брак». Тем не менее тайные браки в княжеско-боярской среде случались. Митрополит Иоанн обличал тех, «иже без стыда и бес срама две жены имеют». Однако «Заповеди» митрополита Георгия были менее строги и предписывали не венчать, если кто «третью жену поимеет», хотя и констатировали наличие «треженцев».
В XII в., в том числе и во времена Ярослава Осмомысла, преобладала установка Церкви на внедрение в жизнь венчального единобрачия. В этом случае Церковь защищала интересы жены при нарушении мужем супружеской верности. Предусматривалось и наказание за неверность. «Аще кто свою жену пустив (расторгнет с ней брак. — П. Г.), а иную жену поимет, пост два лета, а поклона 700 на день». Если же муж женится на другой, а со старой не разведется, Церковь должна защищать первую жену, а молодую надлежало взять «в дом церковный» — видимо, постричь в монахини.
В реальной жизни, особенно в княжеском быту, эти не слишком строгие церковные нормы вряд ли соблюдались. Свидетельством этому опыт Ярослава Осмомысла. Не разорвав венчального брака, он преспокойно жил в новом. Аналогичным образом позднее поступил и его сын Владимир, уведший у галицкого священника его жену и живший с ней в невенчальном браке.
Примечательно, что в обоих случаях невенчальные браки оказались более счастливыми, чем венчальные. Характерно, что далеко не безупречная частная жизнь Ярослава не вызывала слов осуждения у летописцев. Более того, изобилие в посмертном панегирике эпитетов типа «богобоин», «честен», «любящий чернеческий чин» и другие создает впечатление чуть ли не святости князя.
В. Татищев полагал, что Ярослав давно пытался избавиться от Ольги, но до поры до времени не решался на это. Он побаивался ее братьев — Глеба, который сидел на киевском престоле, и Андрея Боголюбского, одного из наиболее сильных удельных властителей. В 1173 г. для коварных замыслов галицкого князя отправить жену в монастырь сложилась благоприятная ситуация. Из Киева пришло известие о безвременной кончине Глеба Юрьевича. Андрей Боголюбский в это время был занят войной с Волжской Булгарией, к тому же испытывая трудности во взаимоотношениях со своими боярами.
Замыслам Ярослава, однако, не суждено было сбыться. О его намерениях стало известно Ольге, и она бежала из Галича. Бежала при заинтересованном содействии боярского окружения Ярослава и вместе со многими влиятельными галицкими вельможами. По имени летописцы называют лишь одного из них — Константина Серославича, по-видимому, главного оппозиционера Ярослава.
Может сложиться впечатление, что бояре решили вступиться за поруганную честь Ольги Юрьевны из соображений христианской морали, не имея собственного интереса. В реальной жизни все обстояло значительно сложнее. Дело в том, что через любовницу Настасью на первые роли в политической жизни Галича и всей земли все увереннее выходил ее род. Судя по фамилии, бояре Чарговичи не принадлежали к потомственным боярским родам, но входили в служивое дружинное окружение галицкого князя. Скорее всего, они имели тюркское (печенежское или половецкое) происхождение. Смириться с потерей своего влияния на Ярослава старое родовое боярство не могло, а поэтому решило использовать внутрисемейный конфликт с максимальной для себя выгодой.
Летопись сообщает, что Ольга с Владимиром и боярами находилась в Польше восемь месяцев, но в течение всего этого времени беглецы не прерывали связей с родиной. Важное место в расчетах бояр возвести на галицкий стол Владимира занимал Волынский князь Святослав Мстиславич. Из Польши к нему поспешили гонцы от Владимира Ярославича с весьма заманчивым предложением: Святослав передаст Владимиру город Червень, который послужит удобным плацдармом для восхождения на галицкий престол, а Ярославич, если удастся занять Галич, вернет Волынскому князю город Бужск, а вдобавок к нему — еще три галицких города: «Володимѣръ же посла ко Святославу кь Мьстиславовичю, прося у него Черьвна, ат ми будеть ту сѣдячи добро слати в Галичь, аже ти сяду в Галичи, то Бужьскъ твой возъворочю, и три городы придамъ к тому»[218].
Предложение это было с воодушевлением воспринято Святославом Мстиславичем. Причиной этому были, вероятно, генерационная солидарность молодых князей, а также желание Волынского князя избавиться от сильного соседа, не раз нарушавшего территориальную целостность Волыни.
Галицкие беглецы были уже в пути к Червену, когда их встретили гонцы от галицких же бояр и передали известие о том, что произошло за время их отсутствия в столице земли. А произошло там, по существу, восстание. Ярослав и его ближайшие слуги были схвачены и заключены под стражу. Чаргова чадь была перебита. Над любовницей Ярослава Настасьей устроили беспрецедентную расправу — ее сожгли на огромном костре на городской площади. Сына Настасьи Олега, согласно замечанию летописи, «в заточенье послаша». Трудно сказать, чем бы все это закончилось для Ярослава, не прояви он покорности, а может быть, просто гибкости. В действительности князь отделался лишь легким испугом. Поклявшись на кресте примириться с Ольгой, Ярослав снял тем самым остроту конфликта. Летопись не сообщает, какой была клятва галицкого князя мятежным боярам, но, думается, они получили от него все, что хотели. Слишком уж в трудном положении он находился, чтобы проявлять характер.
Мы не знаем реакции на это сообщение Ольги Юрьевны, но не может быть и малейшего сомнения в том, что такой исход галицкой революции не мог удовлетворить ее сына Владимира. Он ведь уже видел себя на галицком престоле, а тут приходилось идти на мировую с отцом.
Мир в семье галицкого князя длился недолго. Уже в следующем, 1174 г., он взорвался новым конфликтом. Владимир с матерью вынужден был снова бежать из Галича: «В то же лѣто выбѣже Володимиръ сынъ Ярославль Галичького князя къ Ярославу в Луческь»[219]. Из дальнейшего разъяснения летописи видно, что Владимир не оставлял надежды овладеть галицким престолом, а Ярослав Изяславич обещал ему в этом содействие.
К этому времени Ярослав Осмомысл уже оправился от шока и полностью владел ситуацией. За три тысячи гривен он нанял поляков и пригрозил луцкому князю вторжением в его землю, если тот не выдаст Владимира. Ярослав Изяславич испугался и отпустил галицкого княжича из Луцка. Владимир не имел намерения возвращаться в Галич, боясь гнева отца, и поехал к своему дяде Михаилу в поросский город Торческ. Вместе с ним сюда прибыла и его мать. Летописец, как бы в объяснение, почему она оказалась в Торческе, заметил: «Брат бо бѣ Михалко Ользѣ княгинѣ»[220]. Из Торческа по приглашению своего тестя Святослава Всеволодовича Владимир и Ольга едут в Чернигов. Предполагалось, что оттуда они переберутся в Суздаль к Андрею Боголюбскому, но затем их планы несколько изменились. Согласно В. Татищеву, Андрей, зная своего беспутного племянника, отказался принять его у себя. Пришлось Владимиру с повинной возвращаться в Галич, заручившись расположением Святослава Всеволодовича и Рюрика Ростиславича.
А что же Ольга? На этот раз она не пошла на примирение с Ярославом и не пожелала возвращаться в Галич. Путь ее пролег на северо-восток. С согласия брата она навсегда поселилась во Владимире-на-Клязьме. В 1179 г. она крестила четвертую дочь Всеволода Юрьевича Пелагею (княжеское имя — Сбыслава). Во Владимире она исполнила то, что безуспешно пытался сделать с ней Ярослав в Галиче, — постриглась в монастырь под именем Ефросиньи.
