И, может статься, у него бы…

Чейсон сделал глубокий вдох и решился на вещь, которая могла оказаться заключительным штрихом полнейшего сумасшествия.

— Есть одна вещь, которую вы можете сделать, Мейфэр, — произнес он. Когда тот с готовностью кивнул, Чейсон предостерегающе поднял руку и сказал: — Потребуется запомнить очень длинное и очень подробное сообщение, а потом его нужно будет передать одному человеку во дворце, причем такому, раскрыться перед которым вы бы рискнули в самую последнюю очередь…

Крыши дворца Кормчего возвышались одна над другой — длинные парящие изгибы гонта и свинца; некоторые из них, словно официанты, несущие подносы, поддерживали в воздухе платформы и балконы. Издалека крыши напоминали набегающие в штормовую погоду волны какого-то земного моря — если не считать того, что они смыкались в кольцо диаметром в полмили. Дворец Семпетерны был самостоятельным городским колесом, хотя его почти полностью занимало одно многоэтажное здание с множеством крыш. Пустое внутреннее пространство кольца пересекали десятки лифтовых шахт, а на его оси вращения располагались обычные причалы для служебных и прогулочных судов.

И еще кое-что сверкало и вращалось в этой же зоне невесомости, словно золотой трюфель. Много лет назад Семпетерна построил грандиозный плавательный бассейн, непохожий ни на один другой в мире. Его изюминка заключалась не в том, что он был невесомым — вода с нулевой тяжестью была на Вирге скорее правилом, чем исключением. Нет, формы, в которые была заключена вода — вот что делало эту палату уникальной.

Уже несколько минут Антея, поднимаясь в кабине лифта, чувствовала, как тает ее вес. Когда лифт остановился, она вместе со своими охранниками выскользнула в шестиугольный пассаж на оси вращения дворца. Из вычурно разукрашенных окон открывался вид на город и величественно поворачивающееся вокруг них колесо.

— Сюда, пожалуйста, — сказал один из стражников.

Коридоры были задрапированы красным бархатом и оснащены множеством шнуров и канатов. Вдоль таких прекрасно оборудованных проходов можно было нестись с поразительной быстротой; эскорт же Антеи, однако, предпочитал медленное и плавное скольжение. Так и вышло, что все великолепие бассейна Кормчего открывалось перед ней неспешно, представая через просвет входа, выполненного в форме раскрытых уст.

Само здание представляло собой стеклянный, отдаленно грушевидный многогранник, ребра которого сияли золотом. Ребра длинными шпицами на концах целились в город, а обратной стороной, сквозь ось, — в причалы. К ребрам на манер коконов крепились всяческие раздевалки и сушильные гнездышки.

В центре сооружения висела гигантская водяная сфера, внутри которой плавали многочисленные пузыри в рост человека, и в некоторых из них — шкафчики с напитками и прочие удобства. Можно было пронырнуть сквозь сферу, сунуть голову в пузырь и беседовать там с друзьями, потягивая изысканные ликеры. Они напомнили Антее, как они с Чейсоном нашли пузырь среди потопа, поглотившего Сонгли.

В самом бассейне не было ничего исключительного. Но зато его со всех сторон окружали десятки поблескивающих, прозрачных животных — дельфинов, китов, птиц и даже людей — самые маленькие размером фут в поперечнике, самые большие двадцати или более футов в длину, а то и крупнее. Это были скульптуры из воды; их поверхности сохраняли замысловатые формы с помощью почти невидимых сеток из навощенных волосков, которые искусные мастера разместили на золотых филигранных каркасах. Эта форма искусства работала с поверхностным натяжением воды.

Антея слыхала, что Семпетерна любил во время утреннего моциона заплыть в такое животное и пройти его насквозь. Он заныривал внутрь скопы или акулы, заставляя их бока дрожать и рваться из хрупких оболочек; он скользил, как рыба, от одного края прозрачного зверя к другому, выныривая со всплеском, чтобы устремиться к следующему, в то время как первый зверь либо распадался на мириады капель, либо медленно восстанавливал свою фантастическую форму.

Антее недолго пришлось любоваться роскошью, пока ее вели к сужающейся горловине той стороны бассейна, что была обращена к городу. В ней была распахнута стеклянная дверь. Антея увидела изрядное сборище людей, ожидающих снаружи.

— Проходите, пожалуйста, — сказал из-за ее спины гвардеец.

Так что Антея прошла и взобралась на головокружительный насест, венчающий золотой флагшток, вытянувшийся на пятьдесят футов над верхушкой стеклянной луковицы.

Здесь уже находился сам Семпетерна, вяло паря за стеклянным (предположительно пуленепробиваемым) щитом. Его телохранители расположились вокруг него в воздухе звездой — к нему ногами, а головами и оружием наружу. Ближе к Кормчему висели различные чиновники, инженеры, водитель с работающим на холостом ходу байком, шеф-повар с корзиной лакомств, два доктора, дворцовый архивариус с двумя писцами, Кестрел и — заслоненный матерчатой ширмой — Чейсон Фаннинг.

Фаннинг обернулся и увидел ее. Антея вздрогнула и отвела взгляд, не успев разглядеть выражение его лица. Не хотелось и знать.

Фоном для происходящего служил город Раш. Четыре огромных квартета величественно вращающихся городских колес хлопали яркими парусами в неспокойном полуденном воздухе; астероид, висящий за роем сопровождающих колеса невесомых зданий, походил на заросшего лесом кита, волочащего за собой облачные покровы. А за ним? Раскаленный жар: необитаемая область, окружающая термоядерное солнце Слипстрима; дальнейшие детали тонули в его белизне.

Кормчий о чем-то разглагольствовал, пока портной подгонял его наряд цвета лайма. Фотограф наблюдал за происходящим, щуря глаз в свои линзы. Из общей сцены выбивался единственный элемент — базука, болтающаяся у Семпетерны в ногах.

Антея старательно разглядывала дворец: это помогало не смотреть на сторону Чейсона. Дворцовое колесо медленно оборачивалось вокруг плавательного бассейна. Чтобы не думать, Антея занялась подсчетами, оценивая скорость вращения: выходило около одного оборота в минуту. Отсюда, разумеется, она ничего не видела, кроме крыш и садов — за одним исключением. Рубежный мотль только что миновал двенадцатичасовую отметку и, прежде чем она его выискала, подкатил к двум часам, но, единожды обнаружив, потерять его было невозможно. Его массивные серебристые конечности частично ушли в крышу над залом приемов. Одновременно с тем, как Антея приметила его, несколько сланцевых черепиц скатились вниз по крыше и, отскочив, ушли в свободное падение по касательной к колесу.

Сверкнула яркая вспышка; Антея повернулась и увидела, как расслабляется позировавший с ракетометом в руках Кормчий. Небрежным взмахом руки он отпустил фотографа и повернулся к немногочисленной свите, устроившейся на насесте позади него, как птицы.

— А сейчас я застрелю монстра. Как только я это сделаю, случится большой взрыв, так что крепче держитесь, пожалуйста. Кестрел любезно заложил несколько… дополнительных зарядов под крышу. Под монстром, как вы понимаете. Его подбросит в воздух, а затем остальная часть нашей огневой группы его прикончит. — Он махнул рукой в общем направлении дворца.

Антея снова посмотрела, но никого на крышах не увидела. Что, огневая группа Кормчего на подоконниках сидела, или как?

— После чудища дальше на повестке дня демонстрация толпе адмирала Фаннинга, — продолжил Семпетерна. — Мы оценим их реакцию и решим, пристрелить ли мне Фаннинга прямо здесь, или отведем его внутрь для суда. Верно? Все готовы?

Кестрел с мрачным лицом перебирался вдоль флагштока на руках. Оказавшись возле Антеи, он сделал секундную остановку.

— Я тут встретил в коридоре общего друга, — сказал он, и направился дальше.

Направился он туда, где ждал под охраной Чейсон Фаннинг. Антея, озадаченная только что произнесенными словами Кестрела, смотрела, как он удаляется.

Позади них готовился стрелять Кормчий.

Антея все не смотрела на Чейсона, что чертовски раздражало, потому что тому и в самом деле нужно было безотлагательно привлечь ее внимание. Кормчий водрузил ракетную установку на плечо, осторожно перекладывая ее вперед-назад, чтобы прочувствовать массу. Все взгляды устремились к нему — все, кроме взгляда Антонина Кестрела. Сенешаль с угрюмым выражением лица скользил к Чейсону.