— Но зачем? — спросил Чейсон. — Чего он ждет? История уже безусловно пошла гулять. Он ничего не выигрывает, оставаясь там, разве что держится подальше, спасая свою собственную шкуру, — что совершенно не в его духе.

— Ой, да ладно, — фыркнул Кестрел, качая головой. — Чтобы начали ходить слухи — это был вопрос считанных дней. И когда они подтвердились… после этого все просто вышло из-под контроля.

Чейсон был озадачен:

— Какие еще слухи?

— Ну как какие, — сказал Ричард, — что вы живы, конечно же.

Кестрел с отвращением кивнул:

— Эйргроув ждет тебя, Чейсон.

Весь чертов город ждет твоего возвращения.

Переход в зиму никак четко не обозначался, по крайней мере, в большинстве стран. Катамаран разогнался по касательной к Стоунклауду и границе гретелей, и свет от нескольких ближних солнц потускнел. Первоначально два солнца Гретеля были по правом борту, а фалконское — по левому. Они постепенно оставались позади и от расстояния краснели. В таких нациях, как Слипстрим, народ иногда устраивал все же фермы или фабрики в этих вечных сумерках; те, кто вырос в этих краях, частенько возвращались назад, заявляя, что им нравятся тонкие оттенки цвета, играющего здесь на облаках. Там, где свет становится слишком тусклым, не растут посевы, но большинство правительств не запрещает своим людям селиться в любой дали, если те сумеют.

В Формации Фалкон насчет таких вещей законы были жесткими. «Домов больше нет», — неожиданно заметил Ричард Рейсс после того, как они провели в полете несколько часов. Чейсон выглянул в иллюминатор и не увидел ничего, кроме бесконечной воздушной бездны царственного пурпурного цвета, с точками персиковых облачков то тут, то там. Ричард оказался прав; далеко позади, там, где вился в бирюзовом небе инверсионный след катамарана, мерцали несколько бусинок света, но по бокам и впереди не было ничего.

— Им не разрешается здесь строить, — сказала Антея. Они с Чейсоном не обменялись ни единым словом с тех пор, как Антонин Кестрел начал свой рассказ. Весь прошедший час она тихо сидела, чиня сапоги, а теперь наклонилась, чтобы тоже выглянуть в иллюминатор. — Служит довольно характерным признаком того, что вы приближаетесь к Фалкону. Отсюда можно просто увидеть, как у них зарегламентировано.

Чейсон посмотрел вперед, в лазурь зимнего воздуха. Старательно придерживаясь нейтрального тона, он спросил:

— Я так понимаю, значит, дальше в пространстве будет пусто?

— Очень пусто, — сказала она. Она по-прежнему избегала встречаться с ним взглядом. — Фалкон патрулирует зону глубиной в пятьдесят миль минимум и стреляет во все, что видит, если только оно не идет между фарватерных буйков. А ко всему, что летит по фарватеру, швартуется досмотровая команда.

— Значит, нам следует поторопиться.

Она пожала плечами:

— Мы смело можем считать, что пока они несколько отвлеклись.

Чейсон все равно прошел вперед и пристегнулся к сиденью второго пилота. Дариушу, похоже, нравилось управлять катамараном; наблюдая за мальчишкой, Чейсон уловил намек на то, каким он станет, когда вырастет в зрелого мужа, и не удержался от улыбки.

— Мы впрямь идем домой, — сказал он.

Дариуш зевнул и с наслаждением потянулся. Впереди не было ничего, кроме сгущающейся синевы.

— Только бы не заблудиться, — ответил он.

— Мы же не собираемся совсем забираться в зиму. — Тут Чейсон выпрямился на сиденье. — Или собираемся?

— Нет-нет. — Дариуш со смехом покачал головой. — Антея велела держать солнца Фалкона по левому борту, пока не найдем свое, а потом к нему напрямик. В конце концов, с нами нет Гридда, чтобы заняться за нас навигацией.

Чейсон усмехнулся, вспомнив старика, так увлеченного своими картами-ящиками с их крохотными самоцветами, нанизанными на тончайшие волоски, которые изображали города и солнца Меридиана. Гридд скончался через несколько часов после своего величайшего триумфа: он привел флагман Чейсона к легендарной сокровищнице пирата Анетина. Это напряжение стоило ему последних сил, но Гридд умер счастливым и отчаянно гордым.

Чейсон и Дариуш грустно переглянулись. Затем Чейсон сказал:

— Фалкон чистит этот район от пиратов и контрабандистов. Если тебе захочется чуток поддать газа, впереди нас вроде бы должен быть свободный воздух.

— А как же, — сказал Дариуш, — но мне через часок понадобится, чтобы меня кто-то подменил.

— Я пойду тогда вздремну. — Чейсон начал было вставать с сиденья, но потом сказал: — Сперва, однако, ты мне должен рассказать, как вы меня нашли. И как спаслись из Сонгли, и как поймали Кестрела.

Дариуш рассмеялся.

— Что, и всего-то? А больше ничего вам не надо рассказывать? — Он улыбнулся в бесконечную синеву за фонарем кабины. — Ну, тут все просто. Мы Кестрела не ловили. Это он нас поймал.

Когда Сонгли под ними начал разваливаться, бой с Кестрелом и его головорезами тут же завершился. Дариуш и Ричард оказались отделены от копов и едва успели к одной из лодок.

Импровизированная команда такелажников, лодочников и рабочих отчалила на своих цветочных лодках как раз в момент, когда Сонгли распался. Здания и улицы, канаты и дома кувыркались во все стороны, некоторые врезáлись в огромные капли воды, которые от этого рассыпáлись ливнем. Когда темные водяные стены начали смыкаться, лодочники-пилоты принялись туда-сюда перебрасывать тросы, связывая суденышки вместе. В чаше лодки Дариуша, мотавшейся как воздушный шарик на ветру, сгрудились женщины, дети и старики; сам он повис на кофель-нагеле и смотрел, как завеса воды отделила их от соседей, порвав один из тросов.

— Гребите, черт бы вас побрал, — орал их рулевой, перекрикивая оглушительный грохот сталкивающихся водяных гор. Дариуш уперся спиной во внутренний изгиб лодки и вместе с тремя другими людьми налег на ось весла. Он ощутил, как большая лопасть весла хлопнула по воде, оттолкнув лодку назад в сумрачную, сравнительно свободную полость воздуха. За ними следовали еще четыре лодки, буксируя друг друга на канатах. В них вошла крошечная часть населения города, но оставалось и множество других возможностей для бегства из города; Дариуш был — как он сказал Чейсону — «почти уверен, что большинство людей выбралось».

Синие и зеленые осколки молний, преломленных толщей потопа, высвечивали растянувшуюся перед ними длинную извилистую пещеру. Лодки рвались вперед, отчаянно пытаясь найти спасительный выход из воды. Дариуш налегал на весло до тех пор, пока у него не заломило ноги, а спина не стерлась до крови. А затем, благодаря как удаче, так равно и мастерству их рулевых, они нашли брешь в потоке и выскочили на открытый воздух.

Лодки висели среди облаков, их гребцы выдохлись, никто не разговаривал. Затем, по-прежнему молча, лодочники на всех пяти суденышках поддернули тросы, и лодки вместе поплыли дальше.

Четыре цветочные лодки были переполнены горожанами. Пятая оказалась почти пуста, если не считать дюжины человек из тайной полиции и Кестрела. Они выбросили мужчин и женщин, укрывшихся в ней, и весь последний час вообще не гребли. Всю работу сделали за них другие лодки. И вот ружейным дулом и обнаженной саблей они принялись утверждать свою власть над усталыми, растерянными людьми, которые их спасли.

— Конечно, они сразу обнаружили нас с Ричардом, — сказал Дариуш, обходя на катамаране вокруг медузообразного облака. — А раз при нас была уйма веревок, Кестрел часть взял и связал нас. После этого они продолжили помыкать всеми остальными. Не думаю, чтобы Кестрелу сильно нравилось то, чем занимались его приятели, но остановить их он даже не попытался.

— Он был иностранцем, — пожал плечами Чейсон. — Что он мог сделать?

— Мог хотя бы сказать что-нибудь. — Дариуш мрачно посмотрел на приборы. — По любому, они снова заставили нас грести. Хотели сбежать к внутренним городам, где гретели не достанут. — Тут он ухмыльнулся. — Но гретели нас нашли раньше.

С наступлением вечера небо заполнилось кораблями. Гретель собрал гигантские силы вторжения, флот легко бы захватил Слипстрим, обрати они внимание в ту сторону. Корабли, конечно, были причудливые, как и все в Гретеле, — обвешанные украшениями, знаменами и картинами со сценами из древних сказок, в которых гретели обыкновенно черпали смысл жизни. Железный крейсер, покрытый изображениями полумифологических зверей, зовущихся медведями, подплыл и потребовал, чтобы цветочные лодки сдались. Никто из головорезов не отважился спорить с этим чудищем.