-Впервые слышу.

Теперь ее бровь вопросительно ползет ввверх.

-И ты тому причина, - рубит, не теряя времени. – С первого дня твоего появления он сам не свой.

Я должна чувствовать себя виноватой, должна! И да, чувствую.

Но…

Где-то внутри взрываются крохотные пузырики удовлетворения и счастья от ее слов. От осознания, что доберман запал на меня с первого дня, от понимания, что понравилась. Пусть это лишь вожделение, желание обладать недосягаемым, спортивный интерес… но разве разрывают помолвку ради необременительного траха?

Летавица, кажется, умеет читать мысли, так как озвучивает примерно то же самое:

- Наш брак был согласован по воле богов и старших в семье. Я никогда не питала иллюзий, что наследник Кощея будет мне верен. И, поверь, сколько таких, временных девочек, за годы, когда в штанах у него начало стоять, я перевидала, - она тяжело вздыхает, отпивая крошечный глоток чая. – Еще в шестнадцать сбилась со счета. Но я любила его. Странно, да? Тебе практически всю жизнь наставляют рога, все Навье в курсе и принимает это как данность. Даже наши родители. Я согласна была терпеть его любовниц, как Заряна. Уж мудрее в лесу нет, даже Премудрая и та вспыхивает, как спичка. Характер там убойный, не терпела бы… А потом появилась ты.

-Между мной и Киром ничего не было, - кого пытаюсь убедить, себя или ее.

-Так уж и ничего? – в ее глазах скользит хищный блеск.

Опускаю взгляд.

«Нет, кое-что было. Возможно, для меня даже больше, чем физическая близость. Не знаю, как у него».

-Так и думала, - делает свои выводы Ганна. – Значит, все продумал до последнего шага.

-О чем ты?

-Не получил, значит, того что желает, - словно не слыша, бормочет она. – Кощей до мозга костей! – затем всматривается в меня пытливо. – Я уж думала, он меня бросил, чтобы с тобой остаться. А вон оно значит, как.

-Как?

-Ты, видно, что девушка не искушенная и на побочную связь не пошла бы. А у него в одном месте свербит. Это как охота, знаешь? Азарт. Адреналин. Пока цель не достигнута – не получишь удовлетворение и желанный покой. А ты – его цель. Всё остальное – помолвка и ее показной разрыв, ссора с другом, все эти разборки в лесу и поиски… Кирилл все делает сейчас с одной целью – заполучить тебя. Полностью.

-Или ты просто мне это рассказываешь для того, чтобы избавиться от соперницы.

Ганна хмыкает.

-Ядвига, избавиться от соперницы в Навьем можно намного проще, чем разговор с ней по душам. И, повторюсь, до недавнего я думала, что между вами все уже произошло.

-Ничего между нами не произошло и не произойдет, ты можешь быть спокойна. Ни себя, ни тебя мучить не буду. Кощеев - твой. - Говорю, а сердце в груди гулко бьется. Все естество противиться сказанному.

«Так бывает в жизни, когда человек не может быть твоим, чтобы не решило по этому поводу твое глупое сердце».

-Спокойной супруга Кощеева, будь то я на ее месте или кто-то другой, не будет никогда. Блядство и неверность – их природа. Жить с таким - мука для него, боль для жены. Только по его игре с тобой наконец-то поняла, что не хочу себе такую долю.

Острые, горькие слова режут наживо. Слезы комом стоят в горле.

В небе вновь громыхнуло и протяжно, пуще прежнего, зашумел лес. Голос внутри зашептал: «Если он и правда заявится сюда, сможешь ли ты его выставить за дверь? Сможешь ли отказать? Воспротивиться близости? Устоишь?».

Ответ был один на все вопросы разом – нет, не смогу. Не устою. Сдамся.

Прикрыв глаза тяжело вздохнула.

-Ганна, зачем ты здесь? – повторила вопрос. – Не просто же рассказать правду, хотя я тебе благодарна за нее, этого дорогого стоит.

-Не просто, - кивнула она. На стол опустилась небольшая бутылочка.

-Яд? – вопрос вышел с презрительным смехом.

-Нет, я же не дурочка. Но, хочется уколоть Кирилла основательно. Сама-то я ничего не сделаю.

-Думаешь, я смогу? Никого травить не буду, да и не выйдет ничего, - не рискнула сознаться, что уже, пусть и неосознанно пробовала на вечеринке в «Костях».

-Конечно, не выйдет, - хмыкает Летавица, - бессмертный он. С одной стороны, это, - указывает пальчиком на бутыль, - месть для него и избавление для нас. Старое, очень редкое зелье: убирает душевную боль, лишает чувств. Когда придет он к тебе – посмотришь, и ничего не почувствуешь.

-Э-э, - тяну неуверенно.

-Нет, ты почувствуешь, - поправляется она. – Флёр желания, страсть, увлеченность. Но сердце твое останется целым. Никогда он тебе его разбить не сможет, не сможет питаться твоей душевной болью и страданиями.

-Питаться? – переспрашиваю шепотом.

-А ты не знала? – хмыкает Ганна. – Зачем на лево Кощеичи ходят? Ухаживают красиво, влюбляют в себя, забрасывают подарками и возносят на небеса? Чтобы потом сбросить с них, растоптать, как назойливого жука, надругаться над чувствами. Их тьма – тот еще прожорливый монстр. И питается она не ромашками и лютиками, не нежностью и добротой. Чтобы ее прокормить ты должна будешь страдать. И я предлагаю это, - кивает на бутылку. – Выпьем вместе. Если вернётся ко мне, никогда не получит вновь мои страдания. Будет с тобой… - молчит, смахивая одинокую слезинку с глаз, - не добьется желаемого. Да, пусть это будет долгая, изощренная месть, но возможно так удастся его проучить, а себя обезопасить? Показать, что не все происходит так, как ему хочется?

Звучит странно и… страшно. Не хочется ей верить, но в то же время я вспоминаю его с самого первого дня нашего знакомства: его феерическое появление в коридоре, возбужденного и злого. С кем он тогда был? С очередной давалкой? Вспоминаю его нападки в «Костях». Вспоминаю нашу «близость». Ведь не было как таковой. Он брал, нагло, сметая все преграды.

«Да не очень-то ты и сопротивлялась, - шепчет внутренний голос».

Потому что мастерски подлавливал. В гардеробной, в магазине, в кабинете своем… Он никогда не скрывал ни невесту, ни свои желания. Он никогда не говорил о любви.

«Потому что нет ее. Есть охотничий инстинкт… А драка? С другом, с почти что братом? Неужели на все готов пойти, чтобы завоевать? Показушное? Напускное все было?».

Лес шумит и воет ветер. Прикрываю глаза. То, что предлагает Ганна - жуткое, страшное решение. Не чувствовать, не любить… а если я уже люблю? Отгоняю последнее, как назойливую муху.

Летавица не подгоняет с ответом, ждет терпеливо.

-Ты первая выпьешь, - сама не верю, что говорю.

Она пожимает плечами, выливает чай из наших чашек, поровну делит зелье. Не думая ни секунды, выпивает свое. Морщится.

-Кислое, сил нет! – жалуется.

Тянусь к своей порции, кручу чашку в руках, всматриваясь в сиреневую жидкость, принюхиваюсь.

«Пахнет разнотравьем».

Смотрю на Ганну, не поплохеет ли ей часом.

-Да не яд это! – вздыхает она. – Меня на суд за покушение на человечку в Навьем отправят. А за убийство сам Кощей и казнит, а жизнь я люблю больше, чем его. Ну так что? Пьешь?

-Да. Не хочу быть Заряной, не хочу быть как мама. Хочу любить и быть любимой в ответ. Я же смогу полюбить кого-то другого?

-Сможешь.

Не давая больше себе времени подумать, опрокидываю варево махом, глотаю, закашлявшись.

-И правда – кислянита, - пищу в ответ.

Мы смеемся сквозь слёзы. Потом вновь пьем чай, едим блины и разговариваем о Навьем. Она, пожалуй, единственная, кроме Севы, кто рассказывает, как есть, без прикрас и утаек. Когда начинает темнеть, мы с ней прощаемся.

-Ну, - мнется у ступенек она, - не повезло нам с мужиком, как и ему, теперь, с нами. Считаю, заслуженно. Поделом. Будет знать, что ни Ягу, ни Летавицу обижать, без последствий нельзя.

У меня на душе все еще скребутся кошки, хотя по всему выходит, что права Ганна.

-Пока, - прощаюсь я. Странный день и странная встреча.

-Свидимся еще, - обещает она. – Уж я обязательно посмотрю на его лицо, когда ты щелкнешь Кирилла по носу. И когда ничего сделать не сможет, чтобы вернуть тебя.