− Все в порядке, не беспокойтесь. Это временно. Так уж вышло, что они немножко онемели. – В качестве доказательства она приправила смешком. – Вы работаете в этом доме, не так ли?

− Вот уже тридцать лет, как служу его светлости. Благое дело − работать на такого человека, как он. Это место для меня воспринимается уже как дом. Не могу представить себя где-то в другом месте. Я экономка, миледи, Изабель Рутнер. – Она присела в поклоне.

Оливия представилась в ответ. Эта женщина рассказывала о своем хозяине с такой эмпатией, с таким восторгом упоминала она его имя. Оливия была невольно заинтригована: Саймон что, кормит ее медом, раз она так сладко о нем высказывалась?

− Должно быть, его светлость выделяет вам достаточно жалованья, раз вы говорите о нем с большим восхищением и симпатией.

Изабель предложила присесть ей на лавочку. Ноги Оливии почти восстановились, и она испытала легкость. Ее спутница присела на колени, чтобы срезать цветы.

− Герцог Лендский выделяет не просто достаточного жалованья, дорогая, − продолжала экономка, – он платит больше, чем обычно положено. Да-а−а, он просто прелесть! Периодически его светлость выделяет какое-то продовольствие крестьянским семьям и особенно разные вкусности для бедных детей. Хотя вдовствующая герцогиня претит подобным решениям.

Оливия слушала и проглатывала каждое слово. И вроде все правильно… но ей не верилось. Не укладывалось в голове то, что они говорили об одном и том же человеке. Высокомерный, самоуверенный Саймон и щедрый заботливый герцог Лендский. Не может быть. И все же она не могла оторвать свои уши от рассказов этой дамы. Оливия жаждала знать больше, поэтому сидела смирно, позволив языку Изабель свободно развязываться.

− Его светлость очень по-доброму относится к своим рабочим. Знаете, как это бывает… Но он считается с ними… с нами. Он не выказывает свое неуважение и пренебрежение к людям, которые ниже него по статусу. Мне кажется, его светлость ценит труд простых людей. Но, как и у всех смертных, у него есть и недостатки. Например, он может стать вдруг резким и отстраненным, если на то есть причина. − Изабель вдруг смутилась. − Ой, что-то я непростительно разговорилась. Вообще я не такая болтушка, как вы могли подумать. Просто, когда беседы касаются моего маль… то есть лорда Лендского, я не могу оставаться равнодушной.

Изабель продолжала срезать цветы, но уже с немного дрожащими от тревоги руками. Фраза экономки «моего мальчика» сильно огорошила Оливию. Никогда ранее ей не приходилось видеть или даже слышать такую фривольность от простых слуг в адрес представителя высшего класса. Уж чересчур большая пропасть между ними. Возраст женщины не позволял думать, что между ней и Саймоном есть близкая связь. Оливия встрепенулась от этих мыслей. Скорее, между ними дружеские отношения.

Она поторопилась успокаивать растерянную женщину:

− Нет-нет, я не считаю вас болтливой. Наоборот, мне очень приятно, что вы так открыты со мной, хотя мы с вами находимся на разных берегах. Я могла показаться вам одной из тех, кто смотрит на людей свысока.

− О, нет. Я поняла, что вы абсолютно не заносчивы, как только увидела вас одну в этом саду под кустом, пока все остальные гости гуляют с хозяином дома.

− Вы видели меня? – Оливии стало стыдно, и это отобразилось на ее лице алым цветом. – Какой кошмар!

Она закрыла лицо ладонями, нервно смеясь. Изабель положила ей руку на плечо.

− Дорогая, не стоит смущаться. Тем более перед экономкой.

− И все же мне неловко, − призналась она. – Наверное, мне надо оправдать свое поведение, иначе вы станете думать обо мне плохо, будто я не уважаю хозяев этого дома. – Оливия опустила ладонь, поглаживая ключицу. − Сказать по правде, я пряталась из-за некоторых недоброжелателей. Знаете, в высших слоях не так много хорошего, как может показаться на первый взгляд, потому что постоянно приходится общаться и проводить время там, где не желаешь быть и с теми, кого не хочешь видеть.

Изабель понимающе кивнула.

– Иногда ощущаешь себя в змеином логове: столько презренных и надменных взглядов бросается в след, столько осуждения, несмотря на то, что эти люди даже не знают тебя. – Оливия опомнилась и после неловкого молчания добавила: – Я дала волю чувствам, простите.

Изабель присела к ней на скамью и приобняла.

− Лично я не вижу, за что можно осудить такую прелестную леди, как вы, − сказала она с теплой улыбкой.

Оливия грустно посмеялась.

− Хотя бы за то, что я некрасива, говорю заумные вещи, одеваюсь не так, мечтаю не о том. Поверьте, причин бездонный колодец. Единственным крючком для обретения мужа является мое приданное и все. Все это знают и не стесняются говорить об этом прямо в лицо, когда у тебя появляется поклонник.

Изабель сочувствующе вздохнула и ответила ровным голосом:

− Из всего того, что вы сказали, я не нахожу в вас ни капли. Вы очень миловидная и привлекательная. За всю нашу беседу вы не проронили ничего лишнего. Мне сложно судить по одежде, ведь я не ношу ничего и близко к тому, но, на мой взгляд, вы очень хорошенькая.

Оливия ответила благодарным взглядом.

– Всем не угодишь, леди Уотсон. Невозможно нравиться каждому. Поэтому будьте собой и следуйте своим убеждениям.

Оливия обычно чувствовала себя некомфортно с теми, кто находился рядом, когда у нее прорывались слезы. Она остро ощущала свою уязвимость, свою слабость. Однако рядом с Изабель ничего подобного не было. Она не хотела укрыться где-то в тот же час. Выговорившись, ей стало легче и спокойнее. Ни с кем более Оливия не чувствовала такую эмоциональную свободу, когда ее душа может говорить, будучи уверенной, что ее услышат.

− Только, миссис Рутнер, не говорите, пожалуйста, никому, что вы видели меня под кустом. – Обе рассмеялись.

− Спите спокойно, дитя, ваш секрет останется со мной.

Чистое поле в ясный день – самое лучшее место и время для такого занятия, как стрельба из лука. Это в самом деле интересная вещь, в которой можно посоревноваться, проверить на меткость свой глаз и мастерство. Было мало таких джентльменов, которых бы этому не обучали с детства. Стрельба из лука являлась частью мужского образования. Да-да, мужского! Как правило, девушкам, особенно леди, не было надобности заниматься каким-либо видом спорта. Их стихией являлось рукоделие, музицирование, блестящее знание этикета. Это было одно из отличий женского и мужского образования.

Так как Оливия обучалась на дому, это претерпело некоторые хорошие коррективы. Например, отец обучил ее кое-каким элементам фехтования, в том числе стрельбе из лука. Но Оливия не будет участвовать в соревновании, и это навеяло на нее некую грусть. Она должна, как и все благородные леди, наблюдать за стрельбой и аплодировать мужчинам, вести светские беседы.

− Оливия, − зазвучал голос Лили, которая тревожно прижалась к дочери, − ты же не станешь участвовать в стрельбе? Это будет очень вызывающе, дочь моя. Я всегда говорила Ричарду, что это занятие − пустая трата времени. Но меня же никто не слушает!

− Будь покойна, мама, я не стану демонстрировать свое умение, − буркнула она. – Стрельба из лука точно не женское занятие.

Лили в подтверждение радостно закивала головой.

− Пойду попрошу у лорда Лендского пистолет и отдельную мишень. Это гораздо интереснее.

Когда Оливия притворилась, что действительно собралась идти, Лили панически дернула ее за локоть. Многие со стороны могли бы подумать, что Оливия издевается над бедной матушкой. В реальности шуточная ирония было единственным, что не давало Оливии сойти с ума рядом с матерью.

Лакеи разложили на столе еще несколько луков и стрел. В землю были вбиты деревянные колы, с которых начинали стрелять, а круглые мишени выставлены на тридцать метров. Все барышни сцепились вместе, словно стаи куропаток, боявшиеся оказаться на месте мишеней. Такое сравнение немало повеселило Оливию.

Лорд Джекинсон бодрой походкой и в отличном настроении шагал к своей отметке. Один незнакомый Оливии джентльмен уже стоял во всей готовности, проверяя тетиву на тугость. Барон Лонгстри стоял в сторонке, покручивая свой лук в руках. Вид у него был беспокойный. Но еще более загадочным казалась его разбитая губа, которую он оправдывал нелепой отговоркой, как считала Оливия. Она подозревала, что истинную причину разбитой губы Лонгстри наверняка знал Саймон.