− Леди Уоррен, называть меня по имени могут лишь члены семьи, а вы таковой не являетесь. Не ухудшайте ситуацию и не подрывайте свою добродетель, в которой я стал уже сомневаться. Пожалуйста, миледи, вернитесь к себе в комнату и подумайте над этим. Доброй ночи, − оборвал Саймон и ушел.

Тяжелые шаги выдавали его злобу. Называть по имени могла лишь его семья, а единственный человек, являющийся его семьей, была Кэтрин. Да, мать, но не близкий человек и уже давно не семья. У нее были только официальные права. Еще это были Хью, Изабель и несколько друзей. Изабель была для него как мать. Он не считал ее кем-то вроде прислуги, которые весь день напролет выполняют работу по дому. Хотя она была одной из них. Еще один человек, который имел право обращаться к нему по имени, была Оливия.

И, когда они были одни, и она обращалась к нему по титулу, это очень ему не нравилось. Ему хотелось снести все рамки светских приличий между ними, чтобы стать ближе друг другу. Иногда она, казалось, специально очерчивает эти границы. И все же после сегодняшнего Саймон вряд ли сможет спокойно сомкнуть глаз.

Поцелуи и теплые прикосновения Оливии будут преследовать его этой ночью, если не наяву, то во сне. Эти сладкие минуты наслаждения будоражили сознание. И скоро сердце неизбежно пожалеет о том, чего Саймон не сделал с ней там, в ее комнате. Поэтому он благодарил бога за то, что он привык, прежде всего, верить и следовать своему рассудку. И раньше, думалось, это всегда спасало. Но после встречи с Оливией Саймон уповал на разум больше, чем когда-либо. Однако теперь он не был так уверен в его стойкости.

Прильнув к окну своей комнаты, Оливия заметила, как все гости направлялись в оранжерею. Шаг за шагом медленно совершали люди, разбившиеся то по парам, то по трое человек. Их предводителем выступал сам хозяин дома – Саймон, который с легкой живой походкой и жестами что-то рассказывал. Оливия всей душой старалась избежать этих сборищ. Ей ни к чему постоянно находиться среди людей, которые негативно влияют на нее и ее настроение, отравляют ей жизнь. Лили будет снова недовольна ее нарядом, либо скромным поведением в отношении Саймона или слишком вызывающими речами в отношении всех гостей. Ей также мало хотелось попадаться под недовольно стреляющие глаза герцогини Лендской и грязный язык Шарлотты, и ее подружек.

Да, Оливия почувствовала не только неприязнь леди Уоррен в ее лице, но и матери Саймона. Герцогиня была образцом своего статуса: рационально суровая, горделивая и бесстрастная. И при всех этих качествах Оливии почему-то не становилось лучше. Напротив, когда леди Лендская находилась рядом, хотелось быть от нее как можно дальше, свернуться клубком, как ежик. Пребывая в ее тени, остро ощущаешь свою ничтожность, мелочность себя и своего существования. Если сравнивать королевскую кобру и слизкую лягушку, то было очевидно, кто из них кто. Этот гнет был слишком явственен, чтобы его не заметить или не ощутить.

Дополнением ко всему являл собой барон Лонгстри. Этого подлеца Оливия предпочитала обходить стороной, насколько это возможно. Еще за ужином девушка испытывала его отвратительный взгляд на себе. Ей нетерпимо хотелось в тот момент просто сорваться и уйти, куда глаза глядят, чем быть раздетым манекеном в фантазиях Лонгстри. Презрение, осуждение и насмешки, которые вчера вылились на нее, сделали свое дело и заставили сегодня сослаться на недомогание. И вот она, Оливия, шагающая вниз к выходу, решила проложить собственный маршрут для знакомства с Ленд-парком. Однако сделать это оказалось не так-то просто.

Дом оказался настолько большим, что тактика «просто спускаться вниз» не сработала. Потолки были невероятно высокими, коридоры неимоверно длинными, а каждый новый поворот за угол заводил ее в неизведанные уголки дома. Оливия ускорила шаг, твердо веря, что найдет выход. Но с каждым движением вперед ее вера слабела. Запыхавшись, она увидела лакея словно спасающую соломинку, и спросила у него дорогу к выходу на улицу. Молодой слуга послушно провел ее. Варьируя по аллеям и минуя множество лестниц, они, наконец, очутились снаружи. В этом доме и черт ногу сломит!

Когда Оливия вышла, ее глаза ослепил солнечный свет. Перед ней открывалось поле, осыпанное различными цветами, и за ним стоял свежей зелени лес. Она вдохнула ароматы природы и почувствовала себя гораздо лучше. Настроение постепенно поднималось. Оливия заметила движущихся в ее сторону людей. Испугавшись, ее ноги бросились под первый попавшийся цветочный куст. Толпа с Саймоном прошли ее стороной. Саймон продолжал знакомить гостей с окрестностями, стараясь не замечать обожаемые взгляды следующих за ним барышень.

Они разве что не заглядывали ему в рот. Хотя это надо было еще проверить. Какая смехотворность! Их интерес к нему зримо проявлялся, а бедняга Саймон не знал, куда бы направить глаза, чтобы их не видеть. Эти недальновидные особы так жаждали его внимания, что остальные гости находились где-то поодаль, отгороженные от проводника. Оливия пыталась увидеть Саймона за этой блокадой, но все напрасно. Ее лишили этой возможности.

Под кустом становилось неудобно с каждой минутой. Ноги Оливии затекли, как вата, а предстоящая перед ней картина начинала раздражать ее все сильнее. Солнце навязчиво припекало. Она стала нервничать, ибо страшилась быть найденной.

«Дочь графа прячется в кустах. Представляю, как все посмеются, если кто-то наткнется на меня».

И даже Саймон бы посмеялся?

Прошлым вечером Саймон дал волю своей страсти. Его поцелуи и прикосновения чуть не свели ее с ума в экстазе. Оливия знала, что произошло бы, не остановись Саймон. Благодаря медицинской литературе в ее доме она была знакома с физиологией мужчины и женщины. Она знала, что после предварительных ласок начинается соитие обоих полов. Имея светские девушки хотя бы немного тяги к книгам, они бы нашли понимание, что происходит между мужем и женой в брачную ночь и не убегали бы под звездами в родительский дом с жалобами на супруга. Такие события одно время были не редкостью в Англии. Несомненно, Саймон хотел Оливию. Однако для нее это было удивительно.

Ей всегда думалось, что она с ее фигурой не способна заставить мужчину желать ее поистине как женщину. Для нынешних идеалов, таких, как Шарлотта Уоррен, она выглядела так: нечто крупное, с длинными волосами цвета грязи и выделяющимся тазом. Оливия считала, что именно поэтому никогда не становилась предметом обожания у противоположного пола.

Когда Саймон поцеловал ее в губы, чувственно спускаясь к шее, у Оливии подкашивались ноги. Она не знала, на чьей стороне был перевес: изумления или наслаждения. Когда он схватил ее за ягодицы, она ощутила легкое приятное чувство внизу живота. Еще ниже возникла неведомая пульсация… Оливия, сморщив лоб, остановила поток своих воспоминаний. Что было − то прошло. Надо забыть обо всем и не совершать те же ошибки, иначе снова случится что-то непоправимое.

Группа людей потихоньку удалялась от цветочного куста. Когда они ушли, она с облегчением выдохнула. Подумать только, Оливия пряталась за кустом, словно маленькая нашкодившая девчонка! Поняв, что она все еще здесь сидит, как приклеенная, Оливия встала. И встала с трудом, потому что затекшие ноги онемели и пустили волну неприятных мурашек. Она не могла ощутить свои непослушные ступни. Оливия поставила руки в боки. Что ж, придется стоять и ждать здесь словно столб. В какой-то момент она хотела вскрикнуть от противного зуда, но, благо, сдержалась. Это называется «ознакомилась с местностью» − посмеивалась она над собой. Обратив свой взор на сад, она увидела там женщину с юношей.

Предположительно, это были слуги. Обнаружив на горизонте Оливию, парень оглянулся по сторонам и убежал за дом. Женщина не спускала с нее глаз, как видно, хотела ей что-то сказать. Итак, готовы ли ее ноги? Немного хромая, Оливия шла с выпрямленной спиной. Дама, поклонившись, посмотрела на ее ковыляющие ноги.

− О боже, миледи! – изумилась она, кинувшись помогать. – Что с вашей ногой?