Она взяла Николь за руку.

— В последнюю нашу встречу вы с вашей чудесной Ментиной отчаянно удирали из Парижа. Вы утверждаете, что ваша жизнь скучна по сравнению с моей, но на самом деле это у вас все время происходит нечто невероятно драматическое. Расскажите же мне все последние сплетни!

— Да все как обычно. Дела мои не то что пошатнулись, а уже на коленях, и весь город смакует мое крушение. По их мнению, я это полностью заслужила своим дерзким намерением прокормить себя работой.

— Ай-ай-ай, дорогая моя. Я вижу ту искорку, что осталась от моего деревенского светлячка?

— У меня бывают успехи, но и крах всегда бродит где-то поблизости.

— Вы о своем друге генерале Марине?

— Так-то вы не знаете городских сплетен?

— Слыхала я, как вы в одиночку отбивались от десяти русских мародеров, как вас спас их красавец генерал, и с тех пор он покупает ваше вино как воду и таскается за вами как щенок.

— Вы очень, очень ошибаетесь.

— Не думаю, cherie. Это он сам мне и рассказал.

— Вы хотите сказать, что он — очередное имя в длинном списке ваших жертв?

— Алексей? Он мой друг… даже уже не помню, с каких времен. Да не смотрите на меня так, не в этом смысле друг. Конечно, попытаться надо было, но он слишком переполнен понятием чести для чего-либо подобного.

Вопреки всему, Николь захлестнуло облегчение.

— Может, сменим тему?

— Так вы все-таки в него слегка влюблены. Как и он в вас, хотя изо всех сил старается этого не показывать. Послушайте, я его хорошо знаю. Он женат и, в отличие от большинства мужчин, до конца верен слову, каково бы ни было искушение. Его жена в нем нуждается, и он ни за что не отдаст ее в сумасшедший дом, хотя, видит бог, ей бы там было лучше всего. Она совершенно не в себе с тех пор, как их сын умер на руках у Алексея на поле боя. Он смотрел, как мальчик истекает кровью, и ничего не мог поделать. Говорят, он рыдал как ребенок, а его жена, когда ей рассказали, лишилась чувств и с тех пор напоминает ходячего мертвеца — жива, но безжизненна.

Все встало на свои места. А он ей по-всякому пытался намекнуть. И в тот день на площади, когда видел ее с Ментиной по дороге в одежный магазин, и когда на его рисунке недоставало шестого утенка. И в глазах у него всегда страдание.

— Он хотел вам помочь, но не хотел, чтобы вы знали.

— Не понимаю. Во всей Франции нет человека, который желал бы моего провала больше, чем Жан-Реми, а Алексей сделал все, чтобы помочь тому в достижении этой цели.

— Позвольте мне немножко подтолкнуть ход событий, — сказала Тереза.

Николь не успела возразить, как подруга пронеслась через большой бальный зал и распахнула двери в соседнюю комнату.

— Я вас оставлю поболтать, — сказала она.

У камина в напряженной позе сидел Алексей. Он вскочил на ноги.

— Завтра я уезжаю в Париж, потом дальше, к границе и в Россию. Хотел объясниться.

— Надо было мне сказать, что у вас семья.

Даже для самой Николь оказалось неожиданным, что сперва она заговорила об этом, а не потребовала с него ответа за то, что он переметнулся к Моэту.

— Я не хотел разрушать очарование…

— Я рада, что у вас были добрые намерения.

— Мне Тереза кое-что передала, — сказал он.

Вот тут она и увидела кожаный мешочек на кресле, где сидел Алексей.

— Ожерелье Терезы, подарок царя! Как вы его раздобыли? Последний раз я его видела, когда запирала у себя в ящике стола.

— Она сказала, вы у нее его украли, так что она его вернула себе. Не спрашивайте меня как. Другого, кто настолько превосходил бы меня в умении маневрировать, я за всю свою армейскую службу не встречал. Не сердитесь. Я боялся, что вы мне не поверите, и Тереза сказала, что это поможет. — Он протянул ей кожаный мешочек. — Вот доказательство, что я на вашей стороне. Вы знаете, я мог этим купить себе множество милостей или продать ожерелье Моэту. Но оно должно быть у вас.

Николь взяла ожерелье, не до конца уверенная, что генералу можно доверять.

— Какого черта вы делали у Жана-Реми?

— Он меня пригласил, и я принял приглашение. Я видел, как вы боретесь, как весь город ополчился против вас, как один из самых могущественных виноделов в стране намерен любой ценой вас повергнуть, и я хотел чем-нибудь помочь. Моэт полагает, что я буду действовать в его интересах, чтобы он организовал поставки своего шампанского в Россию прежде, чем вам придет в голову та же идея. Он верит, что я помогу ему обойти торговую блокаду, и это позволяет вам выиграть время. По правде говоря, у меня не так много влияния, как он думает, если речь идет о вопросах торговли.

Николь посмотрела на ожерелье и улыбнулась. Оно может оказаться самым сильным ее козырем.

— Вот это обеспечит вам необходимое влияние. — Она резко встала, стараясь целиком сосредоточиться на этой идее и рассмотреть этот многообещающий со всех точек зрения ход. — Я правильно понимаю, что вы — один из самых доверенных генералов царя? По крайней мере, вы вхожи в ближний круг и можете передать ему сообщение, когда остальные будут покорно ожидать аудиенции?

— Да, во дворце для меня открыты многие двери.

Впервые за долгое время Николь вздохнула с облегчением — значит, не зря она доверяла своему сердцу Она правильно оценила Алексея, когда они шли в ту ночь по погребам и она показала ему драгоценные ремюажные столы.

Она положила ожерелье и восторженно закружилась по комнате — наконец-то удача на ее стороне!

— Только скажите, и я что угодно сделаю, лишь бы видеть вас такой беззаботной, — рассмеялся он.

— Царь вряд ли хотел бы, чтобы такой роскошный дар посторонней женщине попал не в те руки. А вы, естественно, как один из его самых верных слуг, можете гарантировать, что этого не случится, если русское правительство окажет мне небольшую услугу.

— И какова будет цена?

— Луи сейчас в Париже, пытается получить аудиенцию у русского посла. Быть может, при помощи этого ожерелья Луи вдруг выяснит, что посол чудесным образом позволяет нам в ближайшие полгода отгрузить в Россию столько шампанского, сколько мы сумеем, несмотря на сохраняющийся запрет торговли. «Вдова Клико» станет единственным французским вином, допущенным в страну, и получит шесть месяцев торгового преимущества над всеми нашими конкурентами. Включая моего старого друга Жана-Реми.

— Я хорошо знаю посла. Он отлично умеет прикрывать царские шалости. Завтра я еду в Париж, оттуда собираюсь в Россию. И я с удовольствием передам ваше послание. Тереза так и предполагала, что это ожерелье сослужит вам хорошую службу. Все уладится как нельзя лучше, мой прекрасный винодел. Но как мне пережить расставание с вами и вашей волшебной империей обаяния и коммерции?

— Так не расставайтесь. Останьтесь, добудьте себе новое служебное поручение во Францию. — Она будто растворялась в этих черных глазах, теплых, как угли.

— Если бы я думал только о себе, то да. Но слишком много страданий и горя мне пришлось пережить, чтобы я мог кого-нибудь сделать счастливым, и я не хочу разочаровывать вас, мой красивый и целеустремленный алхимик. Я обвенчан с горем, а вы — с вашими винами. Но в другой жизни… — Он недоговорил и стал помешивать угли в камине. — Мне пора взять ожерелье и отправляться в путь. Но я хотел, чтобы вы знали: я всегда был на вашей стороне. И уезжать мне мучительно трудно.

— Не исчезайте так быстро! — попросила Николь. — Вы обо мне все знаете. Останьтесь еще немного и расскажите что-нибудь о себе, чтобы я могла перебирать в памяти воспоминания, когда вы уедете.

Тогда он принялся говорить о России и о том, как жил, пока не встретил Николь. О том, как ложится туман на озеро ранним утром, о французском воспитателе, который его вырастил, учил рисовать, видеть цвет и линию. Еще воспитатель учил его французскому языку и знанию французских вин. Он рассказал, как звали его сына — Николай, и как тот любил ловить рыбу и ездить верхом. Мальчик говорил Алексею, что любит его выше самого высокого дерева и шире озера — такого, у которого другого берега не видно. Алексей обещал сыну, что, пока он рядом, с ним ничего плохого не случится.