— Проверьте.

— Пять франков за бутылку.

— Естественно, что это запрос для начала торговли?

— Я никогда не торгуюсь. Мне нужно платить рабочим и кормить тех, кто от меня зависит.

— Конечно, будет некоторая бумажная волокита, но какжест доброй воли для русско-французских торговых отношений… Посмотрим, что я смогу сделать, чтобы возместить хотя бы часть ваших убытков. Если вы мне обещаете тотчас отправиться домой.

— Останусь с моими бутылками. Но все равно спасибо.

Апрель 1814 года

Мутное пятно сложилось в черты Наташиного лица. Николь села: где это она, черт побери? А, в своем городском доме на Рю-де-ла-Ваш. В этой комнате она лежала без сна в ночь смерти Франсуа. Слишком много воспоминаний… Надо немедленно уходить отсюда.

— Куда это ты собралась? — ласково спросила Наташа.

— Не могу здесь оставаться. Тут бродят призраки, а мне надо вернуться в погреба.

— С погребами все в порядке, их сторожит твой новый русский друг. Ему пришлось спросить меня, где ты живешь: ты, видимо, отказывалась ему сказать. — Наташа покачала головой с осуждением, но и с гордостью. — Никуда не пойдешь, немедленно в кровать, а я скажу заговор, чтобы отпугнуть всех призраков. — Наташа начертила в воздухе восьмерку, медленно повернулась три раза вокруг себя и обратилась к шторам: — То есть как это — не уйдешь, пока она не вернется в постель? — Она обернулась к Николь: — Ты слышала? Ложись обратно, и тогда призрак оставит тебя в покое.

Николь уставилась на нее.

— Я серьезно. — кивнула Наташа. — С шуточками — это было, чтобы тебя не пугать, но призрак не шутит.

Николь легла обратно — на всякий случай. Все равно ноги превратились в студень, а голова болела, точно зажатая в тисках.

— Так оно лучше, моя дорогая.

— Они пекарню захватили?

— Пекарню, которой владеет колдунья? Они слишком суеверны, эти крестьяне.

— Надо было мне вчера с тобой туда идти.

— У тебя свои способы околдовывать, даже когда ты этого не осознаешь. Осилишь одну релижьос? Сейчас трудно найти ингредиенты, но у меня была припрятана толика шоколада на особый случай, а твое возвращение в Реймс — вполне подходит. Сегодня утром испекла.

Наташа протянула Николь булочку, и та отломила кусочек из вежливости, хотя от боли ей казалось, что во рту вкус пепла.

— Ментина взрослеет, — заметила Наташа.

— Слишком быстро.

— Тебе повезло. Она красивая девочка — и в душе, и с виду. Белокурая версия Франсуа.

«Он был бы лучшим отцом, чем я — матерью», — подумала Николь. Она обещала Ментине, что придет сказать «спокойной ночи», и опять не сдержала слова. И погреба не сторожила до утра. Если так растягиваться, чтобы всюду поспеть, скоро просвечивать начнешь.

Наташа раздвинула шторы, распахнула окна, и внутрь ворвались солнце и чудеснейший весенний день. Внезапный порыв ветра внес в окно вихрь яблоневых лепестков, они покружились и опустились на пол снежинками.

— Восточный ветер, яблоневый цвет… — Наташа прищурилась. Хороший знак. — Зачерпнув горсть лепестков, она осыпала ими Николь, как конфетти. — Тебе счастье не помешает, и вот сейчас оно идет с востока.

— А ты всегда твердишь, что каждый сам кузнец своего счастья.

— Может, и так.

Ментина постучалась, вбежала, наспех поцеловала Наташу и бросилась на кровать, размахивая каким-то конвертом.

— Ой, какие красавцы!

Кто?

— Эти русские солдаты! Их целый отряд пришел к нашему дому, а один подошел к двери и передал вот это. Смотри, на конверте написано: «Николь Клико»! Откуда он узнал, как тебя зовут? Мама, весь город бурлит рассказами о том, как ты отбилась от грабителей всего лишь ботинками! Один быстрый удар по…

— Хватит! — Но Николь не смогла одержать улыбки, видя восторг дочери перед ее победой.

— Так это правда?

— Не совсем, хотя я действительно сумела выпутаться из неприятной ситуации.

— И ты голову разбила, мама?

— Ерунда. Ты только смотри не ходи одна, пока они здесь. Либо со мной, либо с бабушкой и дедушкой.

— Но мне же так скучно, а в городе столько новых людей, и все время что-нибудь происходит, а я тут сижу как дура. Жозетта не понимает, что я больше не хочу устраивать чаепитие для кукол и играть в детские игры, а мне ее обижать не хочется. — Ментина сунула матери конверт. — Ты его откроешь, в конце-то концов?

Внутри лежал чек, Николь проверила его дважды. Шестьсот франков. Достаточно, чтобы до последней бутылки покрыть убытки, понесенные ее погребами. Кроме чека была еще и сложенная записка:

Надеюсь, Вы это воспримете как доказательство, что русским можно верить. В эту сумму включен также мой личный ящик «комет пино». Вашим погребам в настоящий момент ничто не угрожает, так что в ближайшие дни Вы можете поспать в доме: на улице ночью слишком холодно.

Когда Вы поправитесь, может быть, сможете устроить Вашему самому крупному покупателю экскурсию на виноградники?

Искренне Ваш Алексей

— Мам, это что, любовное письмо? — спросила Ментана, поддразнивая.

— Не говори глупостей! Это плата от русской армии за все, что было разграблено из наших погребов.

«Невероятно, но это чистая правда!»

— Я же тебе говорила, счастье придет с востока, — улыбнулась Наташа.

— Ну, это скучно, — надула губки Ментина.

Николь выдержала в этой комнате еще три ночи, но как только оправилась от удара по голове, перебралась в Бузи, в дом у давильни. Ни в каком другом месте она не чувствовала себя настолько хорошо. Вокруг бушевала весна, лозы выбрасывали едко-зеленые листья, рабочие занимались посадкой, а сорта прошлого года были готовы к розливу. Снова надо закладывать запасы и, как всегда, нельзя терять ни минуты.

Апрель обычное время для перевозки созревших вин, отсылки драгоценных «младенцев» навстречу будущим приключениям на корабле, где «Луи — рулевой.

В этом году ничего никуда не едет. Торговля умерла навеки, порты доставки закрыты для французского экспорта. Трудно понять, что будет дальше, но Николь, каждый раз выглядывая в окно и видя оживающие лозы, надеялась, что и она однажды воспрянет снова. Еще год-другой, и все вернется на круги своя. Адо того — работать, усердно работать! Как проблеск надежды сияло для нее обещание показать Алексею виноградники. Этот человек, по крайней мере, покупает.

Двор давильни зарос бурьяном. Без Николь тут тоже шла работа, но место выглядело заброшенным. Придется ей здесь остаться, пока отсюда снова не двинутся сотни телег, нагруженных бутылками. И если на это уйдут годы — пусть.

Николь наклонилась и принялась дергать сорняки. Можно начать и с этого.

— Неужели нет никого, кто делал бы это за вас? Идеальное французское произношение. Почти.

— А, мой самый крупный покупатель! Готовы к экскурсии?

— Ни о чем другом думать не могу с тех пор, как попробовал то пино.

— Один раз ощутив вкус терруара, человек уже не может его забыть.

— Так это здесь вы спите?

— Смешно.

— Куда мы направимся?

— Начнем с ближайших низинных виноградников неподалеку, потом я вам покажу гран крю, а потом склоны, где мы выращиваем «пино». Пойдемте пешком, лошадей брать не будем — так вы увидите больше.

Воздух был заряжен весной. Парили в высоте жаворонки, усики лоз обвивали опорные шесты — твердую опору для роста гроздей. На кустах роз готовы были раскрыться тугие бутоны, суетились божьи коровки, уничтожая тлю. И было что-то такое в присутствии Алексея, отчего солнце светило гораздо ярче, что уж не вспомнить, когда она чувствовала себя так легко.

Идя в ненапряженном молчании, Николь поймала себя на том, что изучает его, когда он отвлекается на описание сорта или метода посадки. Было в нем что-то, что придавало ему какой-то растрепанный вид, не соответствующий безупречному офицерскому мундиру. Держался он властно и уверенно, но в блестящих черных глазах пряталась какая-то горечь или обида, которую Николь не могла постичь до конца.