Из этого «знания» вытекает: Уходящие — тоже не люди. Их ничего не связывает с людьми. Ни общая боль, ни воспоминания, ни привязанности.

Но одного-то Уходящего я вижу, и могу чем угодно поклясться, что плющит его сейчас так же, как и меня.

Только причина другая. У Дьюпа погиб сын, и он пытается не искать виновных. А я…

Если представить, что я — Кьё, то страдаю я над съеденной в щенячестве котлетой и зализываю раны на самолюбии, нанесённые когда-то возмущёнными криками дежурного по кухне…

Мысль была смешная, и я улыбнулся помимо воли.

Нет, я и не надеялся, что Колин может быть привязан ко мне так же, как я к нему. Я был щенком, который первый раз понял, что можно привязаться душой к другому. У меня ещё с женщинами-то тогда любви настоящей не было. Я вообще не понимал, что делать с душевной привязанностью.

А у Колина не было ни детей, ни приоритетов. На ком ему научиться?

Он Айяну-то отыскал, потому что меня «разглядели» эйниты. Вот там мне сумели дать дом и привязанность. Просто так.

Но оттуда и уйти можно просто так. Они это понимают.

А вот мне понимать, что Мерис забрал меня с Севера по приказу Дьюпа — это было уже слишком.

Хотя… Дьюп привык действовать честно.

Раз он возбудил моей тушкой Гендеп, было честно потом и увезти меня с «Аиста». Иначе меня бы там быстро взяли за печень. Лежал бы сейчас набором пробирок в холодильнике.

Зато теперь хотя бы понятно, зачем меня старались «потерять» на Юге, протащив через штрафбат и мнимую смерть.

Но обман не удался. Стоило Мерису вернуть меня на Аннхелл, как правительство планеты, гендепартамент Империи, люди Имэ… (всех ли я перечислил?) — кинулись в драку за моё тело.

А «свои»? Наблюдали? Ждали, пока эта бешеная мясорубка раздавит меня сама?

Если бы я не забрёл в эйнитский храм — я бы не сумел выжить. В тот же день площадь Первого Колониста украшало бы обугленное пятно и ошмётки моего трупа.

Какая у меня судьба интересная — пробирки, ошмётки…

Мысли накатывали душными ядовитыми волнами, сердце стучало через раз, то содрогаясь в двойном ударе, то замирая.

Тук-тук, тишина, снова сдвоенный удар.

Вот так же Колин с Айяной родили сына. Как пешку в предстоящей большой игре.

Айяна — Проводящая храма, она точно ЗНАЛА, что будет. И видела цель: выносить, родить, скормить Бездне.

Дрогнет ли в Проводящей хоть что-то, когда Тоо по эйнитским традициям опустят в землю? Положат в деревянный ящик, завернув в небелёное полотно. И забросают землёй. Как я забросал землёй мою девочку, Влану.

Я лёг бы рядом, если бы знал, что оставляю её под Бриште на смерть.

Кто-то рассказывал мне, будто древний обычай хоронить покойников — родом из табу далёкого прошлого, когда голодные люди не брезговали трупами соплеменников. И чтобы сородичи не сожрали любимого человека, его тело нужно было отдать земле.

Земля поглощала семена и травы, мясо и кости. Давала новую зелень и новых людей от любви неба.

Трупы умерших покрывали ритуальной краской, одевали в лучшие наряды, а соплеменники праздновали их свадьбу с землёй. И трепетно ждали весны, чтобы накормить на могилах птиц.

Птицы — души людей. Они срастаются с небом и с новой болью входят в тела живущих. Лишь боль встречает и провожает нас. И потому вернее всего мы распознаём текущее в боли — не в радости…

Дерен! Мне рассказывал это Дерен.

Вот кто выжил из всей компании авантюристов. Рос и Эмор — не в счёт, вряд ли им было по мозгам понять, во что ввязались. А Дерен и Тоо… С Тоо не спросишь уже.

Как Айяна могла его отпустить? Куда я, дурак, смотрел⁈ Я — дурак, кто бы спорил.

Интересно, до какого момента меня использовали вслепую? До сегодняшнего?

И… почему Мерис настоял, чтобы Колин именно сейчас выложил мне всё это?

Стоп. Если я — дурак, если мною манипулируют, то рассчитывают именно на то, что и думать я буду как по написанному. Мол, они не люди — брёвна бесчувственные, а я весь такой обиженный и гордый…

Зачем это могло понадобиться генералу Мерису? В чём его цель?

Он лучше прочих понимает меня, послужив невольной, но причиной гибели Вланы. Ему похожее состояние точно знакомо. Ведь и я подставил Тоо, не сумев признаться себе, что знаю, зачем взял его на корабль.

Что он найдёт даже самую незаметную нить, дёрнув за которую можно будет повлиять на ход дальнейших событий. И нить эта, скорее всего, затянется вокруг его собственного горла. Слово «жертва» тогда буквально дышало с нами одним воздухом.

Да, именно Мерис понимал меня сейчас лучше прочих. И именно он вдруг срежиссировал всё так, чтобы я бегал с выпученными глазами, страдая на тему мух в разлагающихся трупах далёкого прошлого, мучаясь придуманной болью, чтобы… не чувствовать боль настоящую?

У меня даже в животе похолодело, когда я осознал всё это.

Пусть даже Колин сказал правду, что из того? С тех пор много воды утекло. Да я и сам знаю, что перестали со мной обращаться, как с мешком соломы, примерно после операции в Белой долине.

Видимо, только тогда у особистов пропали сомнения в моей честности, но не в биографии.

В биографии — гораздо позже. Наверное, уже на Кьясне, когда Колин пообщался по поводу моих генов с Айяной.

Ну, Мерис, ну, гадина! Он же просто выкинул меня в мальчишеские бредни из взрослой игры в смерть, когда первым положено убивать того, кто дорог больше других.

Квэста гата!

Я активировал браслет, набрал Келли и велел прислать за мной шлюпку. И пацанов каких-нибудь за пульт посадить, чтобы с вопросами не лезли.

Это было не очень вежливо — не попытаться повидаться с инспектором Джастином, но я кинул в капитанскую запрос на открытый шлюз. И мне тут же пришёл ответ «шлюз доступен». Качать в мою сторону формальности никто на «Факеле» не собирался.

Да и не до меня им было. Эйнитская банда перебралась с «Персефоны» на «Факел» и выносила мозги инспектору.

Может, и с реальностью были какие-то проблемы. Мы же при сдвиге на «Целебере» потеряли целые сутки. Они исчезли, испарились.

Первое совещание и последнее были в разные дни с интервалом в сутки.

Эти сутки исчезли. И это, наверное, не есть хорошо.

Пока я валялся в медблоке, инспектор даже не нашёл времени попроведать меня — прислал порученца с орехами. А он — «человек» вежливый, значит, дела его задержали серьёзные.

Я написал что-то вежливое инспектору Джастину «в личку» и спустился в ангар. Если уж совсем честно, мне вообще не хотелось встречаться с ним.

У меня перед глазами до сих пор стояло лицо задыхающегося Эйгуя.

Я стал опасаться инспектора Джастина. Человек, способный скрутить алайского министра, защищённого по последнему слову военной техники, словно тряпичную куклу, смять, придушить, не дрогнув ни одной мышцей лица…

А человек ли он? Мы подозревали в нём землянина.

Так земляне или хатты?

У Бо спросить? Но ведь не скажет, мелкий мерзавец, чую.

Открытый космос. «Персефона»

На «Персефону» я успел вóвремя — как раз незадолго до пересменки.

В ангаре суетились техники, ревели вакуумные насосы, прочищая стыковочные колодцы. Здесь было не до меня, чего мне собственно и хотелось.

Дежурному навигатору, принявшему шлюпку, я велел никому не докладывать о том, что я прилетел. Кроме Млича, этот и сам мог увидеть.

Я вошёл в лифт, посмотрел по схеме корабля, где мигает опознавалка Келли, и спустился к нему на вторую палубу.

Келли хлопотал над саркофагами в третьем отсеке «холодного» груза.

— Тоо, это… Мерис его запросил, — начал он, пряча глаза. — Вроде как, это… перекинуть хочет с разведчиками. — Я саркофаг того… готовлю, значит. Тело пока в некротичке лежит.

Ага, щас! Задницу Хэда Мерис получит от меня, а не Тоо! Нашёлся, к Тёмной Матери, благодетель. Отвлёк меня, значит? Забил башку, а сам хотел Тоо стащить!