Кроме того, приехавший из Чикаго американец обещал взять молодого Рота под свое крыло на время путешествия и позаботиться о том, чтобы по прибытии молодой иммигрант нашел подходящую работу. Этого американца, вернувшегося в Венгрию к родителям, звали Аладар В. Кисс, и было очевидно, что господин Кисс стал очень богатым и важным человеком. Об этом говорили его визитная карточка и фирменный бланк. На них значилось, что он является «агентом по недвижимости», что мадемуазель Клотильда — гувернантка детей барона — с удовольствием перевела для Ротов. Она пояснила, что эти слова означают «Настоящий государственный управляющий», что, конечно, звучало внушительно. В визитной карточке также сообщалось, что г-н Кисс занимается «управлением, ипотекой и оценкой». Кроме того, в визитке было указано, что он является «нотариусом». В Венгрии нотариус был очень высоким государственным чиновником.
Во время переезда через океан молодой Рот не часто виделся с Киссом, поскольку Рот обнаружил, что его посадили в рулевую рубку, в то время как Кисс наслаждался роскошью в кают-компании на палубе. Однако в Нью-Йорке он снова ненадолго встретился с Киссом. Кисс направил его в приют для иммигрантов на Бэттери, вручил семь долларов с мелочью и билет на иммигрантский поезд до Чикаго, стоивший еще один доллар. Затем Кисс написал на клочке бумаги адрес, сказал Роту, чтобы тот разыскал его, когда приедет в Чикаго, и тот нашел ему работу.
Поездка на эмигрантском поезде в Чикаго в то время занимала два дня и две ночи, так как поезд постоянно отцепляли на обочину, чтобы освободить место для более важных перевозчиков. Во время этого путешествия, питаясь перезрелыми бананами — фруктами, которых он никогда не видел, но которые стоили всего пять центов за дюжину, — Рот обнаружил, что каким-то образом потерял адрес мистера Кисса. Неважно, подумал он. Наверняка все в Чикаго знают о местонахождении такого важного человека, как Аладар В. Кисс. Представьте себе его ужас, когда при посадке на станции «Юнион» никто из тех, с кем он разговаривал, не слышал о великом господине Киссе. Более того, никто, похоже, не говорил ни на одном из четырех языков Рота. «Я был весьма удивлен тем, как мало людей меня понимали», — писал он. «Я предполагал, что, зная, какое огромное количество европейцев эмигрировало, большинство людей в Америке будут понимать какой-то из известных мне языков, но оказалось, что все они были так называемыми английскими».
Следующие несколько часов он безрадостно бродил по станции Union Station, имея на руках чуть больше четырех долларов и размышляя, что делать дальше. Вместе с ним на вокзале находилась группа солдат из роты «С» Великой Армии Республики, у которых было несколько свободных часов в ожидании поезда, который должен был доставить их обратно в отряд в Фэрплейнс, штат Иллинойс. Большинство из них коротали время за весельем, и было неизбежно, что кто-то из них обратит внимание на судьбу незадачливого юноши и сжалится над ним. В самый разгар веселья один из солдат заявил, что у него есть отличная идея. Почему бы не взять юного Рота с собой в лагерь в качестве талисмана роты «С»? Так Рот оказался в другом поезде, направлявшемся на американскую военную базу, где, как он узнал на следующий день, талисман должен был начищать ботинки военнослужащих.
Тем не менее, один важный урок он усвоил довольно рано. Он начал делать портреты своих новых защитников. Позировавшие ему люди предлагали заплатить за их сходство, но Рот поначалу отказывался принимать от них деньги. Но один из солдат отвел его в сторону, и тот, используя жесты и английский язык пиджин, осторожно объяснил ему, что это Америка. В Америке нужно ожидать оплаты за оказанные услуги. Он не может позволить себе делать эти умные эскизы просто так; если он это сделает, его сочтут дураком. Более того, он должен был брать за свои услуги столько, сколько, по его мнению, может предложить рынок.
А Америка, как известно, страна чудес. Могло ли случиться так, что этот незадачливый юноша через несколько лет станет основателем и президентом одного из крупнейших архитектурных бюро Нью-Йорка — «Эмери Рот и сыновья»? Так и случилось. Если и есть в Нью-Йорке угол улицы, который, пожалуй, можно назвать самым престижным, то это угол Парк-авеню и Пятьдесят седьмой улицы — великолепный узел коммерческой и жилой застройки, где коммерция нижнего Манхэттена встречается с жилым великолепием верхней части Парк-авеню. Здание на северо-восточном углу этого перекрестка, отель Ritz Tower, было спроектировано самим Эмери Ротом. Небоскреб на северо-западном углу был спроектирован его сыном Ричардом. Башня на юго-западном углу построена его внуком, Ричардом Ротом-младшим. Четвертое поколение Ротов, ожидающее своего часа, уже заявило о своем намерении спроектировать здание для четвертого, единственного оставшегося неротовского угла.
В крупных городах Восточной Европы — Москве, Санкт-Петербурге, Кракове, Варшаве — евреям было легче пережить погромы, которые обрушивались на небольшие еврейские поселения. Во-первых, в городской среде еврей был менее заметен. По манере поведения, одежде и языку он не так сильно отличался от остального городского населения, как в штетле. Кроме того, в городской среде еврей оказывался в более выгодном положении, если он становился нужным — торговцем, банкиром, владельцем гостиницы, импресарио, скажем, столичной оперной или балетной труппы. Городской еврей мог ненавидеть и бояться царя не меньше, чем его сельские собратья, но если он держал свою политику при себе, не высовывался, соблюдал правила и не нарушал законов, его терпели. Цари и революции приходили и уходили, а еврей мог жить.
Если же речь шла об умной молодой еврейке, то и беспокоиться было не о чем. В конце концов, молодых женщин не призывали в царскую армию, а если девушка не сразу выходила замуж, а имела другие планы, то из безвестности можно было выйти к большому успеху. К 1920 г. одна из таких умных молодых женщин начала заявлять о себе в Нью-Йорке. Ее звали Хелена Рубинштейн.
Ее личная судьба была необычной. Она родилась в Кракове около 1878 г., но, возможно, в 1873 г., поскольку мадам Рубинштейн всегда была намеренно нечеткой в датах, особенно в тех, которые позволяли определить ее возраст. В 1898 году, когда ей было то ли двадцать, то ли двадцать пять лет, она эмигрировала из Польши, но не по каким-то обычным причинам; фактически вся ее большая семья без особых трудностей оставалась на родине в течение нескольких лет. Причиной ее отъезда — и здесь мы опять-таки опираемся только на ее слова — стал несчастный роман. Она влюбилась в молодого студента-медика, которого не одобрял ее отец. Ее отправили в Австралию, чтобы она забыла этого молодого человека. Почему именно в Австралию — на другой конец земного шара? Потому что у семьи там были родственники, — ответила она. Как она добиралась? «На корабле...». Как ее семья, которая, по ее признанию, была бедной, смогла позволить себе купить билет? «Мама продала безделушку!» В написанной призраком автобиографии «Моя жизнь ради красоты» она, как правило, обходила все эти детали стороной, оставляя недоуменные вопросы без ответа, но Патрик О'Хиггинс, который работал с ней в течение четырнадцати лет и написал об этом увлекательные мемуары «Мадам», смог вычленить несколько фактов из вымышленной версии, которую предпочитала мадам Рубинштейн.
Сначала она приземлилась в Мельбурне, а затем отправилась в расположенный примерно в восьмидесяти милях от него овцеводческий поселок Колерейн, где у нее был дядя. Дядю звали Луис Зильберфельд, или Зильберфилд, как он предпочитал писать, и в своей книге мадам Рубинштейн описывает его то как «овцевода», то как «торговца», то как «землевладельца». На самом деле, как выяснил О'Хиггинс, г-н Зильберфилд был окулистом, но, предположив, что в таком маленьком населенном пункте, как Колерейн, не было большого бизнеса для окулиста, О'Хиггинс делает вывод, что он, скорее всего, держал общий магазин, где также шлифовал очки, и, кроме того, содержал отару овец, как и большинство других жителей этого района. Что привело г-на Зильберфилда в Австралию, неизвестно, но известно, что он очень не понравился молодой Елене Рубинштейн. Он, по ее выражению, «допускал вольности».
