– Вы слышали, что Ванесса назвала ваше «Предсердие» «развешиванием грязного белья на общественных верёвках без стирки оного»? Я привела цитату.

– Её право. Понимаете, всё дело в рамках восприятия. Некоторым для душевной гармонии достаточно убить пару-тройку компьютерных монстров, а другим – пойти на улицу, зарезать кого-то и расчленить труп. Разумеется, последних крошечное меньшинство, но ведь они существуют. А я в «Предсердии» выступаю этаким гейм-дизайнером, перенёсшим монстров на страницы книги. Их у меня в истории убивают и первые и вторые.

– Но в вашем романе присутствуют каннибализм, очень откровенные и очень натуралистические сцены – разве это не перебор для нашего, порой, слишком рафинированного в вопросах морали общества?

– Мой роман не для детей, вы правы. Он соответствует возрастному цензу двадцать один плюс. Любой адекватный человек должен воспринимать такие вещи на своём уровне. Я же не против выкриков: «Мерзость, мерзость!». Пожалуйста. Реакция может быть различной. У раннего Воронина тоже случались шокирующие вещи, и, тем не менее, он сейчас причислен, практически, к современным классикам.

– Кто, кроме номинантов, вам ещё нравится из современных писателей?

– Я, признаться, консерватор. Мне не очень по нраву постмодернистские эксперименты. Из ныне творящих, пожалуй, назову Сидорова с его гениальным «Ботаником…», того же Воронина, Милизарова, Чхартидзе.

– Залепкин?

– Нет уж, увольте! Это явно тот человек, который может не писать, но не хочет не писать.

– Вам всего сорок девять – для писателя не возраст. Но мне любопытно, как вы сейчас проникаете в сознание своих молодых, двадцатилетних героев. Жизнь ведь не стоит на месте, молодёжная субкультура меняется такими темпами, что двадцать-тридцать лет для такого процесса – почти целая вечность.

– Не буду утверждать, что прекрасно знаю нынешнюю молодёжь, как это делала одна кинематографическая бабуля, но меняется ведь только оболочка, антураж. Внутренняя мотивация героев, их биологические и психологические потребности остаются приблизительно такими же. Меняются средства достижения целей, меняется подход. Если бы люди не могли сублимировать в настоящее и будущее, не случилось бы великих произведений о прошлом, написанных потомками. Там ведь, раньше, тоже всё было по-другому. Да, я часто не понимаю современных трендов, я по-стариковски брюзжу, когда вижу, как на сцену выходит молодой парень и начинает петь несуразицу, коверкая голос, из-за чего невозможно разобрать больше половины слов. Я не понимаю, зачем он ведёт себя как умственно отсталый. Но, к моему удивлению, у него находится масса последователей и поклонников. Что ж. Пусть. Сие говорит лишь о том, что в моих книгах он не станет главным героем. Но ведь будут и другие книги других авторов.

– Давайте тогда порассуждаем на эту тему. Каждое поколение обвиняет последующее в деградации, в духовном обнищании и остальных «смертных грехах». Нынешняя ситуация не исключение. Планка внутренней культуры опускается всё ниже. Всё больший интерес в обществе вызывает примитив – глупые песни, пустые книги, написанные безграмотными авторами и так далее. Вас не огорчает такое положение?

– Огорчало бы, если бы я серьёзно ввязался в эту схватку с ветряными мельницами. Но это совершенно бесперспективное занятие. На самом деле ситуация – проще некуда. У большинства нет потребности в этой вашей духовности. Ну вот нет и всё. Чтобы сидеть в шезлонге на берегу собственного бассейна ведь не требуется обязательное прочтение десяти художественных книг. Ведь, правда? Заставить читать невозможно. Поэтому нам остаётся то самое меньшинство, для кого, собственно, всё и делается. Обидно, что эти люди всего лишь очень маленькая доля нашего общества, но радует, что они не исчезают. И не исчезнут. Почему такой баланс? Спросите об этом у сильных мира сего.

– Почему же, на ваш взгляд, соотношение продолжает изменяться в сторону большинства?

– Потому что многие коллеги, занимающиеся творчеством, переходят «на ту сторону». Вы посмотрите или почитайте интервью известных людей молодого поколения, так называемых звёзд современного искусства. В их ответах про собственно искусство – от силы пара фраз. Всё остальное – самолюбование, признания в любви продюсеру (по-другому нельзя, выкинут «на улицу»), подсчитывание гонорара и планы на очередной отпуск. Точка. Случается, что в их развёрнутых интервью нет ни слова про творческую составляющую. Всё обезличено, плоско, как под копирку. Получается парадоксальная вещь – искусство становится методом добывания средств для поездки на какой-нибудь тропический остров. Это конечная цель цикла – съездить в отпуск и поделиться прекрасными видами со зрителями. Видами островного побережья, понимаете? А не видами искусства. Нет ничего удивительного, что героини таких «звёзд» выглядят на экране насквозь фальшиво.

***

– Сколько? – спросила Ната, рассматривая гладкую столешницу. Она знала, что увидит, если поднимет взгляд: безжалостные зрачки человека в белом халате.

– Трудно сказать совсем определённо, но…

Вот тут-то как раз и всплыла в ее уме дурацкая песня про сильную женщину у окна. Хотя, какая она теперь, к чертям, сильная?! Она одномоментно превратилась в самую слабую женщину во вселенной. Ту, которой никто уже не сможет помочь.

– Мне нужен точный ответ, – твёрдо сказала Ната и подняла-таки взгляд.

В мутной радужке лечащего врача читалось едва уловимое сострадание.

***

– И постарайтесь, пожалуйста, не задавать банальных вопросов, – Ната стремилась смотреть на собеседницу строго, но это у неё почему-то не получалось. В её взгляде, то и дело, проскальзывал тёплый огонёк. Потому что… Потому что Ира ей нравилась.

– «Ваши творческие планы» и тому подобное? – уточнила будущая интервьюерша.

– Да. Я вам набросала список примерных вопросов, – Ната протянула вперёд руку с бумажной страницей из блокнота.

Ира осторожно взяла листок, пробежалась по тексту.

– Я постараюсь, – тихо произнесла она.

– Постарайтесь, пожалуйста. Это… очень важно, – Ната смотрела на девушку и думала о том, как же та молода и красива. Ещё и умна. Львович не подкачал с контактом – журналистка выглядела великолепно, вела себя живо и естественно, лучше и не надо.

– Ната Владимировна, а можно… вопрос?.. Не кажется ли вам, что делать такое… жестоко?

«Жестоко? – Нату словно окатили холодной водой из ведра. – Да что ты вообще об этом знаешь, девочка?!»

Но она сдержалась. Только закусила губу, чтобы не расплакаться.

***

Фрагмент интервью

Техническое видео ND-567-3

Тайминг: 2 минуты 13 секунд

– Ещё вчера о вас буквально никто не знал, надеюсь, вас не обижает такое утверждение. Сегодня вы – лауреат главной литературной премии. Как вы пережили такое изменение статуса?

– По большому счёту, никакого радикального изменения не произошло. Слегка изменился количественный порядок тех, кто обо мне узнал. Если раньше это было несколько десятков преданных фанатов, то сейчас людей, прочитавших «Предсердие» стало на несколько тысяч больше. Только и всего.

– Вы уже придумали, как потратите гонорар? Даже если вы не возьмёте Гран-при, призёрам ведь тоже положены денежные призы.

– Честно говоря, нет, не придумал. Часть денег уйдёт, к сожалению, на медицинскую реабилитацию, не стану скрывать, что у меня недавно образовались определённые проблемы, связанные со здоровьем. Остальное я отдам жене. Она у нас полностью занимается финансовыми вопросами, и я ей исключительно доверяю. Так повелось изначально. Я очень рассеян в бытовых тратах, так что у нас всё сразу как-то само собой определилось. Да и, признаться, я вкладываю в семейный бюджет какие-то крохи, редакторская практика у меня нестабильная, да и ставки там… Пожалуй, получив премию, я впервые заработаю в месяц больше жены. (смеётся)

– Вам очень повезло с супругой?