– Скажите, вы испытывали когда-нибудь отчаяние?

(задумывается)

– Если вы намекаете на мой диагноз, то, пожалуй, нет. Все мы знаем пресловутые пять стадий, но… нет. Там всё происходило по-другому. А отчаяние… Вы знаете, один раз – да. Передо мной разверзлась чёрная беспросветная бездна. Когда я узнал, что у моего сына проблемы.

– Ваш сын – Денис? От первого брака?

– Да. У него был сложный психологический период, ему даже пришлось ложиться в клинику. Вот тогда я ощутил отчаяние от того, что не в состоянии ему реально помочь.

– В клинику его положили после попытки суицида?

– Если честно, я не хочу обсуждать детали. Вы же спросили про отчаяние. Я вам ответил. Я тогда сидел в одиночестве и рыдал. Эти волны отчаяния накатывали периодически. Рыдал от бессилия, потому что ничего не мог сделать. Но сейчас у Дениса всё прекрасно. Он живёт за океаном, имеет престижную должность, но мы с ним почти не общаемся.

– Один из ваших героев в «Предсердии» ярый последователь некоего неосицизма. Это ведь вымышленное религиозное течение?

– Да, вымышленное.

(задумывается)

Но, с другой стороны, назовите мне невымышленную религию?

– Ну, например…

(перебивает)

– Я знаю, что вы хотите сказать, но вы окажетесь неправы. Давайте, я поясню, но в самом общем случае, без конкретики, чтобы не задевать и не оскорблять чувства верующих, к какой бы концессии они не принадлежали. Суть всех религиозных основ одна и та же. Некое учение или, другими словами, свод законов, который нам якобы спускают свыше и предлагают ему следовать, аргументируя это наличием высшей силы, которая и создала данные догмы. Не важно кто стоит на вершине этих сил, пусть это будет некий обобщённый Бог. Причём первая странность, что законы и правила, почему-то, сугубо человеческие и изложены в форме предписаний. До сих пор ни в одной религии нет существенных доказательств наличия высшей силы. Ни одного доказательства за всю историю человечества. На мой взгляд, это как-то маловато для всеобщей и непоколебимой веры. Получается не менее очевидная странность номер два – какие-то люди, обычные, такие же как мы с вами, взяли на себя функцию говорить от имени несуществующей силы, просто предлагая принять их полномочия на веру. Причём тот свод законов, что они постулируют для остальных, должен исполняться непоколебимо, а любого еретика ждёт наказание в этой или последующих жизнях. И, наконец, странность номер три: огромное количество из ныне живущих людей почему-то принимают все эти догмы бездоказательно, что называется «на голубом глазу», просто как своеобразный катехизис, которому исступлённо стараются следовать. В итоге получается некий глобальный самообман, который усердно поддерживается выгодоприобретателями, теми самыми, кто и объявил себя наместниками обобщённого Бога на Земле. Причём, заметьте, все блага они почему-то стараются сконцентрировать вокруг себя именно при этой жизни, ничего особо не откладывая «на потом». Повсеместное и всеобъемлющее распространение религиозного феномена для меня, как для человека, не обделённого критическим мышлением, до сих пор великая загадка. Причём, я никоим образом не покушаюсь на свободу выбора каждого мыслящего гражданина. Пожалуйста! Но чем фундаментально отличается вера в обобщённого Бога от веры, например, в рептилоидов, никто внятно объяснить мне не может. Вот и Генрих в моём романе верит в своего «рептилоида» – неосицизм.

– Как писатель, вы сильно пугаете своих читателей инфернальными ужасами и жуткими сценами. А чего вы сами боитесь в жизни? Не как писатель, а как человек.

– Чего боюсь?

(задумывается)

Пожалуй, одиночества. Это на самом деле страшное состояние. Одиночество останавливает время. Время застревает и начинает стремительно обращаться вспять. Потому что одинокий человек живёт только своим прошлым. Ностальгией, воспоминаниями, былыми достижениями. Которые часто никому, кроме него самого, не нужны и не интересны. Происходит замыкание внутрь. Распад разума и коллапс сознания.

(задумывается)

И есть ещё одна страшная вещь – осознание своей бесполезности. Когда ты – уже окончательно – понимаешь: всё, что ты делал, абсолютно бессмысленное занятие. Что всю свою жизнь ты верил в иллюзии, уговаривая себя, что занимаешься нужным делом и преследуешь важную цель. А на самом деле твои потуги не значимей, чем пролёт шмеля мимо твоего окна. Пустое жужжание, на которое кто-то и вовсе не обратит внимания, как бы ты не старался. И вот когда ты сам это осознаёшь – приходит пустота.

***

– Ната! Натусь!

– Ты зачем встал?! Синявский же запретил тебе… Доиграешься, я отберу у тебя ноутбук.

– Да ты посмотри! Ната! Я не верю!

– Что там опять?

– Ната… Меня номинировали на премию. Моё «Предсердие»! Пока ещё в лонг-лист, но всё же!

– Не может быть. Как это? Ты не путаешь?

– Да вот же, смотри! Вот официальный сайт, вот. Ну, Ната! Поверить не могу! А-ля-ля-ля! Вот, официально, страница автора. Торопов. Марк. «Предсердие». Роман с ярко выраженной… Вот... Аннотация… Об авторе… Ната!

– Вот это да…

– Шорт-лист объявят через десять дней! Конечно, я туда не попаду, но, а вдруг! Натуся! А потом уже в финал пройдут только три романа. Ну что я тебе говорил, а? Что говорил?!

– Милый… милый ты мой… дай я тебя обниму… ну всё-всё… молчи… молчи…

***

Фрагмент интервью

Техническое видео ND-567-3

Тайминг: 0 минут 58 секунд

– Каковы ваши шансы на победу?

– Тридцать три и три десятых процента.

(смеётся)

А если серьёзно, то мне не важно. Церемония состоится ведь где-то через месяц, я как раз почти полностью поправлюсь к тому времени и смогу на ней присутствовать: как лауреату мне положен пропуск. Хочется после стольких постельных режимов немного размяться, ощутить пульс жизни, так сказать.

(смеётся)

Так что победа вовсе не главное. К тому же я не собираюсь заканчивать с творчеством, у меня миллион идей. Не выиграю в этот раз, выиграю в следующий.

– Вы подпишите мне на память «Предсердие»?

– Ну, разумеется, милая Ирина! И вам и всей съёмочной группе.

– Спасибо, желаем вам, Марк Борисович, только победы!

– И вам спасибо, свою победу я уже одержал. Вон она стоит, у прожектора. Ната!.. Ната! Иди сюда!

***

Как обычно, Ната заглянула в комнату, чтобы пожелать ему спокойной ночи.

Минут десять назад Марку показалось, что боль существенно усилилась, и он даже успел испугаться, ведь все прогнозировали стойкий период ремиссии, а вовсе не ухудшение. Ему даже пришлось выпить двойную дозу лекарства, но как только он увидел жену, мрачные мысли пропали, и он смог натянуто улыбнуться. Боль немного растворилась, видимо, сработал препарат.

– Ну как ты, мой герой? – спросила Ната, присаживаясь рядышком.

– Как я выглядел на интервью?

– Отпад. Эта девочка иногда смотрела на тебя так…

– Как?

– Ну если бы не обстоятельства, то я бы увела тебя от её чар.

– Вот глупышка.

– Тебе надо поспать. Завтра не менее тяжёлый день.

– Посплю. Ты знаешь, я последнее время чувствую невиданное воодушевление. Я даже в юности такого не припомню. Мне кажется, что всё скоро станет совсем по-другому. Лучше. Гармоничнее, что ли. Если бы ты знала, как я тебе признателен за всё. Что терпишь меня, что ценишь, что ухаживаешь, как за инвалидом!

– Это не я глупышка, это ты глупец, – Ната нежно погладила мужа по руке.

– Пусть – глупец, – улыбнулся Марк. – Зато самый счастливый глупец на свете!