Все эти резоны я и изложил министру, опустив только ту часть, которая касалась послезнания из будущего. Виллие конечно же страшно удивился, однако пообещал представить свои предложения по озвученной проблеме так быстро, насколько сможет.

— Благодарю вас, Якоб Васильевич, — мы как раз подъехали к зданию Министерства общественного здоровья. — Рассчитываю на вас.

Министр тоже попрощался и вылез из кареты, неуклюже перепрыгнув большую лужу, образовавшуюся из-за тающего снега.

— В Михайловский, — приказал я, когда дверь кареты вновь закрылась. Дел на этот день было запланировано еще очень много.

То, что дела плохи Степан понял, когда в опустившихся на предгорья сумерках увидел полыхающую ярким пламенем соседскую ферму. Тут на левом берегу Терека уже давно не было новых поселенцев, территорию близ реки заселяли в первую очередь еще в пятнадцатом-шестнадцатом годах, поэтому соседи за прошедшее время успели прилично сдружиться, деля простые крестьянские радости и невзгоды. Впрочем, учитывая величину участков, выделенных для обработки государством, соседей было не так уж много. Фермы «первой» лини располагались на расстоянии примерно в версту между собой, что изрядно сокращало круг общения переселенцев до трех-четырех таких же семейств, получивших свой участок земли по соседству.

— Отец! — Из добротного кирпичного дома тут же появился отец семейства, среагировавший на встревоженный голос сына. Со стороны соседской фермы послышались приглушенные расстоянием звуки хлопков, ничем иным кроме выстрелов это быть не могло. Ефим тут же понял, что встревожило наследника и принялся раздавать указания.

— Хватай ружья, заряжай быстрее, а я пока мать отправлю с малыми. — Степан кивнул и бросился к чулану где у них хранилось оружие. Не бог весть какой арсенал — пара старых списанных из-за расстрела ствола гладкоствольных ружей, однако для самообороны на короткой дистанции будет более чем приемлемо. — Заставь чем-нибудь окна, чтобы пролезть было нельзя.

За прошедшие пять лет у Ефима с женой родилось еще трое детей, из которых умер только один мальчик. Теперь глава семьи со всей возможной скоростью запрягал лошадей, чтобы попробовать успеть отослать жену с младшими детьми в сторону не столь уж далекого Кизляра, к которому горцы соваться всяко поостерегутся. А в том, что это именно горцы шалят, Ефим не сомневался ни секунды.

Жизнь в пограничье, да еще и с такими шебутными соседями — дело неспокойное. Но она всяко куда более сытная чем в далекой уже полузабытой к этому времени Новгородской губернии. Тут на юге пятнадцать пахотных десятин хоть и требовали от крестьянского семейства тяжелой работы от зари до зари, однако и вознаграждали за усердие более чем щедро. В первый же год распаханная тяжелыми плугами степь — пришлось влезать в долги и нанимать специального человека с железным плугом и четверкой тяжеловозов — дала невиданный доселе урожай. Две тысячи пудов хлеба! Да не ржи какой-нибудь или овса, что в основном сеют на севере — пшеницы! При цене в двадцать пять копеек за пуд, которую дали оптовые скупщики, Ефим продал полторы тысячи пудов и заработал триста восемьдесят рублей! Серебром! Крестьянин даже не и не думал, что ему удастся когда-нибудь подержать в руках такие деньги.

Этой суммы — годовое жалование армейского капитана на секундочку — Сидоровым хватило не только рассчитаться с частью долгов, купить различный нужный в быту скарб, большую часть которого пришлось оставить на старом месте, но даже приобрести четверку так необходимых в крестьянском быте лошадей. Местные низкорослые, но при этом неприхотливые и изрядно выносливые черкесские лошади вышили семье Сидоровых всего в 150 рублей за всех.

— Отправил, — спустя минут пятнадцать отец семейства вернулся в дом, который старшие сыновья как могли превращали в натуральную крепость. Теперь им втроем предстояло продержаться в обороне до тех пор, пока не подойдет подмога. В том, что подмога подойдет, крестьяне не сомневались — система охраны рубежей была вытроена за последние годы более чем крепко. Более того, линия основных укреплений потихоньку сдвигалась к югу. Пару лет назад были заложены крепости Грозная, Внезапная, Бурная, мелкие набеги чеченов на левый берег Терека уже вроде бы почти прекратились. И вот на тебе опять… — Видно что-то?

Сумерки как это обычно бывает на юге, быстро сменились полной темнотой. Защитники импровизированного укрепления затаились и через окно, повернутое к западу с тревогой следили за догорающим у соседей пожаром.

— Бабах! — Услышав какое-то движение за окном, Степан недолго думая нажал на спуск. Ружье больно лягнуло в плечо, и помещение мгновенно заполнилось густым пороховым туманом. Впрочем, судя по вскрику боли снаружи выстрел не пропал зря. — Перезаряди!

Степан сунул ружье в руки младшего брата, а сам схватил второе. Прислушался. Снаружи было слышно, как несколько людей копошатся на подворье. Явно с не самыми добрыми побуждениями.

— Скот уводят, — с болью в голосе прокомментировал очевидное Ефим.

Последующие урожаи уже конечно не были столь богаты как в первый год. Во-первых, и земля, отдав все сразу потеряла девственную плодовитость, а во-вторых часть угодий все же в итоге оставили под паром перейдя сначала на традиционное трехполье, а потом по совету губернского агронома, который ездил по фермам и давал привыкшим к совсем другой модели хозяйствования крестьянам ценные консультации, — причем, что характерно, совершенно бесплатно, за государев кошт — на более продвинутое четырехполье. С включением в севооборот полезных для почвы бобовых.

Да и цены на зерно после «богатых» шестнадцатого и семнадцатого годов, когда торговцы хлебом скупали все до чего могли дотянуться для организации поставок зарубеж, заметно просели.

В итоге из пятнадцати десятин — на самом деле чуть больше, на четвертый год собравшиеся с силами крестьяне смогли выровнять часть неудобий и увеличить посевную площадь еще на пару десятин — зерном была засеяна только половина. Однако и этого семье хватало чтобы выстроить большой кирпичный дом — сорок рублей за материалы и двадцать за работу — добавить к нему теплый хлев, и прикупить пару буренок. Пара буренок к весне 1821 года превратилась в четверку, а забитый прошлой осенью годовалый теленок обеспечил семью мясным столом на ближайшие полгода.

— Надо попробовать перехватить, — попытался было влезть младший, но тот же получил от отца смачного подзатыльника.

— Куда? Сиди уж. Порежут тебя, в темноте и не заметишь кто.

— А если они красного петуха пустят? — Высказал резонное замечание Степан.

— Тогда попытаемся прорваться, а пока — сиди тихо, глядишь пронесет и не полезут в дом, — Ефим помолчал пару секунд и добавил, — после острастки-то.

Не пронесло. В дверь настойчиво грюкнули и на ломаном русском с характерным акцентом обитателям жилища предложили выйти по-хорошему. Иначе, дескать, они подожгут все хозяйство и вся недолгая.

— Значить так, — Ефим после короткого раздумья жестами подозвал сыновей и тихо зашептал в подставленные для этого уши. — Я дергаю дверь, вы вдвоем выскакиваете, сразу палите из ружей в тех, кто окажется с той стороны и даете деру в темноту. К реке, спрячетесь в камышах.

— А ты, бать, не с нами, что ль? — Удивился Степан.

— А я попробую их отвлечь, чтобы вам пару мгновений лишних дать… — В хате было темно, и выражений лиц рассмотреть было невозможно, поэтому Ефим, предвидя возражения, просто перехватил старшего сына за плечо и легонько его сжал, вкладывая в это движение целую гамму невысказанных эмоций. — Не подведи, сын.

Тот только кивнул хлопнул отца по плечу.

— На три, — шепнул Ефим, взявшись поухватистее за дверной засов. — Раз! Два!

«Три» ему, однако сказать не довелось. По ту сторону двери послышался стук копыт, какие-то заполошные крики на нескольких языках, потом выстрелы и сабельный звон. Дикая какофония звуков продолжалась недолго и через несколько десятков секунд все так же неожиданно резко закончилось. Было непонятно что произошло, кто победил и нужно ли теперь прорываться.