Затянувшийся наш разговор — впрочем, учитывая две приговоренные бутылки, он получился весьма душевным — был прерван самым неожиданным образом. Ну или вернее максимально ожидаемым, если посмотреть на это с другой стороны. Из люка показалась голова одного из дворцовых лакеев, который повернувшись ко мне, слегка заикаясь от волнения доложил.

— Ваше императорское высочество, Александра Федоровна успешно разрешилась. Это мальчик.

Так весной восемнадцатого года я стал отцом. Вновь и одновременно впервые.

Совершенно точно быть отцом и великим князем гораздо приятнее, чем отцом и наемным рабочим. Наверное, впервые я так четко понял всю прелесть своего положения именно после рождения Александра. Да, мальчика назвали Александром. Как по мне, слишком много Александров на квадратный метр площади, но это был как раз тот случай, когда при всем богатстве выбора, альтернатив в общем-то и не было. Не поняли бы меня просто. Ну и ладно, не так это принципиально.

Так вот о чем я… Как же это прекрасно, когда не нужно по ночам вставать к плачущему ребенку, кормить, укачивать его, менять пеленки и вот это вот все. Когда для всего этого есть слуги и даже в плане кормления ребенка в отсутствие молочных смесей всегда можно взять кормилицу. А себе оставить только приятное общение с малышом. Красота.

Кстати насчет молочных смесей. Надо бы подумать насчет возможности их изобретения и производства. Крайне полезная штука в деле снижения уровня детской смертности, который в империи, не смотря на все мои усилия все так же зашкаливал. Впрочем, таких вот «надо изобрести» пунктов у меня в загашнике было как бы не под сотню. И по каждому есть какие-то проблемы, мешающие его немедленному воплощению в жизнь.

Я потянулся и открыл глаза — за окном было уже светло — пора вставать. Поцеловал выглядывающее из-под одеяла плечо Александры — жена мурлыкнула и перевернулась на другой бок — и поднялся с кровати. Нашарил ногами теплые тапочки — что ни говори, а весна в Петербурге в эти времена еще далеко не теплое время — накинул халат и пошел умываться, стараясь сильно не шуметь.

Заглянул в соседнюю комнату к малому — возле его кроватки сидя дремала нянька, — полюбовался на спящего ребенка. Маленький Саша за прошедшие недели немного увеличился в размерах и перестал выглядеть как сморщенный баклажан.

Отправился умываться и завтракать.

Пока наминал яичницу с колбасой быстро просмотрел газеты. Первое что бросилось в глаза: отсутствие «ер» на концах слов. Мне наконец, спустя чуть ли не двадцать лет удалось добиться своего и провести реформу орфографии. Не в полном, правда, объеме: госсовет не согласился на отмену букв «і» и «Ѣ», ограничившись только совсем уж архаичными «Ѳ» и «Ѵ», которые и так на практике почти нигде не использовались. И все равно я считал даже такой усеченный вариант реформы своей победой. Выгода была хотя бы в экономии бумаги, времени работы наборщиков и стоимости каждого отдельного комплекта печатных шрифтов. Что же касается букв «і» и «Ѣ», то борьбу с ними я собирался продолжить и в дальнейшем, глядишь еще лет через десять доберемся и до этих рудиментов.

На передовице «Правды» была расположена большая статья, посвященная соединению прямой телеграфной линией Москвы и Нижнего Новгорода. Линия Москва-Варшава, тянущаяся через Смоленск и Минск должна, была войти в строй осенью. Одновременно тянули ветку на юг, на Кавказ, что было особенно актуально ввиду непрекращающихся там боевых действий. Получивший карт-бланш Ермолов взялся за горцев двумя руками, те пищали, пытались огрызаться, устраивали набеги и засады, однако неотвратимо накатывающая с севера волна крепостей и поселений постепенно отжимала их на юг за Большой Кавказский Хребет. Очевидно, что процесс этот продлится еще не один год, но уже сейчас прогресс был очевиден.

Вообще поначалу появление телеграфа совершенно не вызвало ажиотажа. Слишком в этом времени скорость течения жизни была низкой, чтобы люди всерьез заморачивались насчет быстроты передачи информации. Ну будет доставлено сообщение не в этот день, а через два дня, какая разница?

Первыми активно пользоваться проводной связью стали, что не удивительно, мои структуры, потом — государственные. Как оказалось, чиновник чувствует себя совсем иначе, когда в любой момент может поступить срочный, требующий немедленного ответа или тем более действия, запрос из столицы. Нескольких нерадивых градоначальников и чиновников разлива помельче быстро отправились осваивать восточные рубежи необъятной только потому, что решили подзабить на подобного рода телеграфные запросы из столицы. Новость об этом мгновенно распространилась среди чернильной братии, что заставило их шевелиться чуть более активно. Впрочем, тут я не обольщался, пройдет немного времени, и они и здесь научатся, как правильно имитировать бурную деятельность не слишком при этом напрягаясь.

Тем не менее, первый телеграфный опыт показал себя исключительно удачно — особенно и об этом писалось в статье «Правды» — важное значение имело соединение столицы империи и такого важного центра торговли как Нижний Новгород, где ежегодно проходила самая большая в России ярмарка. Так в прошлом 1817 году ее торговый оборот превысил 60 миллионов рублей, что на цены двадцать первого века было бы примерно 3,5 миллиарда долларов. В этом же году «эксперты» — да, тут тоже были свои «эксперты» — прогнозировали увеличение товарооборота в связи с запуском еще пяти паровых самоходных барж, курсирующих по Волге от Астрахани до Твери до 70 миллионов рублей.

Надо признать, выбор Берда в качестве руководителя «пароходного» направления — хоть и были у меня изначально немалые на его счет сомнения — оправдал себя на все сто. В качестве непосредственного строителя речных паровых судов Карл Николаевич оказался совершенно никакущим организатором, и вместо него достаточно быстро пришлось подыскивать другого управляющего нашими общими верфями. Зато в качестве именно директора транспортной компании человек буквально нашел свое место. Тут, правда, надо отметить, что в эти времена реки России были естественными торговыми и транспортными артериями, поэтому конъюнктура рынка русскому шотландцу более чем благоприятствовала. Тем не менее нельзя было не признать, что за не полных три года вырасти с одного маленького пароходика до флотилии из двадцати двух судов, стабильно работающих и приносящих прибыль — достижение немалое. При этом в постройке сейчас находилось еще четыре речных самоходных баржи, а также первый в мире морской военный пароходофрегат. Вернее, правильнее было бы сказать пароходобриг, поскольку именно этот корабль нам отдало на растерзание военно-морское ведомство.

Зимой флотские чиновники выделили нам старый двадцатипушечный бриг «Гонец» — подозреваю, учитывая его состояние, что корабль ждало списание и разбор не дрова — и заказало установку на него нашей стандартной паровой машины мощностью в восемьдесят лошадей. Причем в техзадании было указанно требование о сохранении парусного вооружения, что на мой взгляд было полнейшим идиотизмом. Учитывая водоизмещение корабля примерно в 200 тонн, снятие мачт дало бы среднюю скорость при тихой погоде в 7–8 узлов, что для нынешних времен более чем солидно. Какую же скорость «Гонец» сможет развивать если все парусное хозяйство оставить, не брался предсказать буквально никто. В любом случае спуск на воду кораблика — его пришлось разбирать и собирать чуть ли не заново ввиду ветхости отдельных элементов конструкции — намечался на октябрь. Как бы то ни было, появление первого боевого парового корабля ознаменовывало собой переход в новую эпоху морских войн. Это же кстати стало причиной начала разработки паровой машины нового поколения, мощность которой должна была достичь ста пятидесяти лошадей. Очевидно, что одним бригом флотские не ограничатся, а для какого-нибудь 40–50 пушечного фрегата под 1000 тонн водоизмещения 80 лошадей уже не просто мало, а мало до смешного. Там собственно и 150 лошадей будет не хватать, но тут уж приходилось соизмерять желания с возможностями: вмиг перепрыгнуть через несколько стадий развития техники у нас точно не получилось бы.