Рядом шумел ни разу не упомянутый ни в одной религиозной книге лес. Бескрайний дубовый бор. Как видел лекарь, каждое дерево в нем насчитывало по меньшей мере столетие, вероятно, совсем не одно. Сам Рентан стоял на пролеске посреди океана невысокой, по щиколотку светло-зелёной травы. Находился от здесь отнюдь не один.

Их было двенадцать. Разных, непохожих внешне, но одинаковых по силе божеств. Они стояли вокруг Рентана, пристально изучая его глазами, которые видели всё. Всю суть и смысл каждого момента жизни лекаря. На их фоне Рентан чувствовал себя маленьким, незначительным. Листиком, упавшим на траву с векового дуба. Эта разница была не в размерах, как таковая, хотя Двенадцать оказались заметно больше среднестатистического человека и тем более не отличавшегося ростом лекаря. Отличие состояло в ином, в чём-то трудноуловимом взгляду, как отличались копии и уже их копии от оригинала.

Лекарь бы, может, и рад был бы поприветствовать как положено богов, но всё, что он мог, — смотреть и думать. Тело вновь ему не подчинялось. В отличие от магии Келестии, это не было похоже на болезненный спазм и в принципе почти не причиняло неудобств, однако и сила, удерживающая его в этот раз, оказалась несоизмеримо больше.

В самом центре построения находился старший из богов — мудрый, золотоглазый, белобородый Макмин. Он изучал спокойствие и уверенность, а на Рентана смотрел без всяких эмоций.

По правую руку от старшего божества, опираясь на свой огненный меч, находился могучий, справедливый Ренз. Его лик был спокоен, но во взгляде Рентан ощущал сильную неприязнь.

По левую руку от Макмина стояла женщина в возрасте, в обычной повседневной одежде, какую не ожидаешь увидеть на богине. И хотя губы богини домашнего очага скривились в гримасе презрения, от Синкарии всё равно веяло уютом и заботой.

Дальше напротив друг друга располагались Альм и Мельм. Боги-близнецы, оба покровители войны, но горе тому, кто бы их перепутал. До Рентана, судя по скуке и зевкам, им никакого дела не было.

Бог-покровитель бродяг Лансел выглядел так, словно не хотел здесь находиться. Случайно оказался и нехотя задержался. На Рентана он смотрел с вежливым сочувствием, но не более того.

То же самое касалось и Сигура, покровителя торговли. Он открыто зевал, поправляя манжеты роскошных одеяний. На Рентана глянул своим опытным взором купца, один раз и бегло. И этого, похоже, ему более чем хватило.

Как и положено богу веселья, Винард улыбался. Но за этим в его случае ничего не стояло. Жест, не имеющий глубокого смысла — просто привычка. То же самое касалось и его облика: этакий деревенский простачок в обличье шута. На деле же явно никакой не простачок и уж точно не шут. На Рентана бог веселья посмотрел лишь украдкой без всякой приязни, выбрав своей целью Синкарию.

Облик Оруза был привычен глазу. Они уже встречались. Как и тогда, бог земледелия явно был настроен по отношению к Рентану самым что ни на есть благодушным образом, и явно демонстрировал это улыбкой на лице.

Данк — бог ветра, и Биренд — владыка морей, неуловимо похожие и настолько же разные, не проявляли к происходящему заметного интереса.

На Малакмора, своего покровителя, Рентан побаивался смотреть. Долго не решался, предпочтя прежде изучить остальных. А когда всё же посмотрел, они сразу встретились взглядами. В холодных, чёрных глазах бога жизни и смерти чувствовалась невыразимая обида, претензия.

Этот взгляд лекарь поначалу не понял. Подумал, что прогневал своего покровителя — было чем. А затем Малакмор, к немалому удивлению всех присутствующих, покинул строй и встал у Рентана за спиной, по-отцовски положив руки ему на плечи.

Именно отцовским и был тот взгляд. Взгляд родителя, чьё чадо совершило глупость и так же глупо попыталось самостоятельно всё исправить, вместо того чтобы попросить о помощи.

— Я не знал, прости, — задрав голову, в слезах попытался сказать Рентан, но его лицо онемело, а язык и вовсе не подавал признаков жизни.

Малакмор слегка качнул головой, не снисходительно, а скорее желая показать, что это, с его точки зрения, уже пустяк. Что-то, что осталось в прошлом и что следовало со всей возможной скоростью позабыть, как забывают любые семейные дрязги в час настоящей беды.

С немалым удивлением лекарь понял, что бог за его спиной не только пахнет, но пахнет весьма конкретным очень знакомым ему запахом. В храме, где его обучали, варили в том числе и мыло. Именно им пах Малакмор.

Строй богов тем временем рассыпался. Подошёл, шаркая старческими ногами по траве, заложив руки за спину, Оруз. От него пахло жасмином — любимым цветком Цимона. Приблизился, но неуверенно, не слишком близко Лансел, источающий загадочный, дразнящий, но очень приятный аромат.

«Первая горячая еда — похлёбка из лука, коры и гнилой капусты», — вспомнил Рентан, не факт, что без помощи извне.

Некоторые другие боги отказались участвовать, покинули суд: Альм, Мельм, Данк, Биренд. Остальные образовали «лагерь обвинителей». Уверенно встала рядом с Рензом, который не шелохнулся, Синкария. К ней почти сразу присоединился и Винард. Сигур остался, но ни к одному из лагерей не примкнул. Кроме него сохранил нейтралитет и Макмин.

— Твои деяния, человек, ставят нас в неловкое положение, — раздался громоподобный голос старшего из богов, когда все остальные так или иначе обозначили свою позицию. — Мнения разделились поровну, хотя обычно мы даже не собираемся в полном составе. Не говоря уже про обсуждение.

Последнее предложение стало знаком остальным.

— На его руках кровь людей, — подал голос Ренз. — Многих людей!

— Но его руки и спасли многих, — вмешался Оруз.

— Возможно, но несчастья уже свершились, и это их не отменяет, — возразила Синкария. — Кто понесёт ответственность за разрушенные семьи, опустевшие дома и угасшие очаги?

— Несчастья — это плохо. Несчастные семьи — ещё хуже, — лаконично заметил Винард.

— Очаги гаснут и загораются постоянно, — пространно сказал Лансел. — В этом и состоит участь смертных.

— Мы судим людей не только за их прошлое. Нам открыто и будущее. То, что последует после их жизни, — вступил в полемику Малакмор. — Не все деяния сиюминутны.

— Иногда выгода видна на расстоянии, — согласился с ним Сигур, хотя своей позиции не изменил.

— Мы судим не святого Рентана Власвенского, — вмешалась Синкария. — Не Рентана покровителя лекарей, не Рентана Чумоборца — победителя Синей чумы, а вместе с ней и остальных чум, хотя это и вовсе не его заслуга.

— Его труды использовались, — коротко и мягко заметил Оруз.

— Кто использовал — того и награда, — едко прокомментировал Винард.

— Я согласен с Синкарией, — возвестил Ренз. — Мы судим не Рентана. Мы судим Фрима Набена. И души погубленных им требуют воздаяния!

— Погубленных им? — не без злобы уточнил Оруз. — Я не ослышался? А по-моему, тут есть и наша вина. Тень, которая укутала Рентана, а ранее Фрима, укрыла его от вмешательства, помешала направить по нужной дороге сразу — наша ошибка. Это мы сохранили Предателю подобие жизни, позволили существовать. И вот оно — следствие. Погубленные жизни, требующие воздаяния. Только кому? Того ли мы судим — орудие или убийцу?

— Я подтверждаю сказанное: мне мешали направить своего подопечного, — сообщил Малакмор. — Неоднократно.

— И я пытался, — вдруг сказал Макмин, чем многих удивил. — В самом начале. Фрим уже тогда был окутан плотной завесой тьмы и словно не слышал меня.

— Любой тени нужен источник! — раздраженно буркнул Ренз.

— Тьма родилась в его сердце! — бросила Синкария гневно.

— Мы спорим, а ничего не поменяется, — с усталостью проговорил Сигур. — Нам не под силу изменить сложившийся расклад сил. Ибо Макмин не нарушает свой нейтралитет, а я считаю недостойным занимать в вопросах смертных чью-либо позицию. Другие уже объявили о невмешательстве. Раз так, предлагаю выслушать обвиняемого.

Рентан ощутил на себе особо пристальное внимание. Не всегда благожелательное. Спорить или возражать никто не стал. Однако прежде всего с ним заговорил Оруз: