Выдержав паузу и тем самым убедившись, что у Рентана не будет новых вопросов, Войтон перешёл к делу. Начал он, как и полагается человеку армейскому, склонному к порядку и упорядоченности, с описания происходящего.

Причин для радости или хотя бы скромных надежд на светлое будущее и вправду не оказалось. По оценкам Охотников, до пира Винарда число заражённых было небольшим. Праздник подвёл под всем этим кровавую черту: на текущий момент речь шла про подавляющее большинство горожан и значительную часть жителей предместий. Не миновала болезнь и удалённые уголки — заражённые нашлись также в Ляхово и Листвице.

— Могу я уточнить, кто именно был, кхм, в первых партиях? — спросил Рентан, догадываясь, каким будет ответ, но желая удостовериться.

Не только в том, кто именно заразился в первую очередь, но и в степени осведомленности предводителя Охотников. Та, вполне ожидаемо, оказалась на высшем уровне.

— Бродяги, работники конюшен и извозчики, — перечислил Войтон, подумав. — Полагаю, лишь конюхи в этом списке — случайность.

— Один мой знакомый, возница, повстречал самодвижущуюся карету, из которой ему кинули перчатки, — рассказал, умышленно скрыв имена, лекарь. — Сегодня утром он был на грани смерти.

— Думаю, вам будет интересно узнать, что сама Келестия позавчера чувствовала себя более чем хорошо — никаких признаков болезни.

Это-то как раз Рентана вообще не удивило. Очевидно, магичка предприняла всевозможные способы защититься от Синей чумы. Однако Войтон, развивший эту тему, считал несколько иначе:

— Полагаю, она не может заразиться. Ни этой, ни какой-либо другой болезнью. По имеющейся у Охотников информации за последние сто лет она четырежды меняла свой облик. Дважды из-за дуэлей с магами. Один раз её удалось ликвидировать наёмному убийце, устроившему взрыв. Наконец, последняя метаморфоза произошла около десяти лет назад. Она участвовала в какой-то экспедиции, исследующей просторы Великой пустыни. Из экспедиции вернулась лишь Келестия в текущем своём облике.

Лекарю очень хотелось спросить, не носит ли источник в том числе имя Божек де Вротебок, но сдержался. Это не имело всякого смысла и при жизни шпиона.

— То есть её облик — такое же творение магии, как и гомункулы? — вместо этого подвёл итог Рентан. — Что ж, в таком случае следует ожидать её в городе в самое ближайшее время.

Его предположение строилось на том факте, что магичке зачем-то нужны были заражённые Синей чумой люди. Вряд ли она хотела уничтожить Власву потехи ради, наблюдая издали. Хотя этот вариант тоже упускать не следовало бы. Если верным было именно первое предположение, то в таком случае Келестии требовались недавно заражённые люди, когда они уже обрели способности к магии, но ещё не превратились в развалины, доживающие последние часы или дни.

Предводитель Охотников всё это тоже явно понимал, поэтому кивнул, но как-то развивать тему не стал. Очевидно его планы касаемо магички никак не соприкасались с планами на лекаря. Впрочем, тот и не претендовал, вместо этого сосредоточившись на болезни:

— Синяя чума сильно изменилась по сравнению с той, которая уничтожила Оренгард. В первую очередь стала длиннее. Это плохо, потому что теперь чума способна покинуть город в носителе и тем самым охватить большую площадь.

— Охотники уже работают над этим, — сообщил Войтон. — Мои люди сейчас заканчивают создание блокады города и окрестностей. В первую очередь дорог. Уже вызвано подкрепление, однако здесь их можно не ждать — они остановятся в целях безопасности в районе Ляхово. Будут перерезаны и другие пути из этой местности. Каких ещё последствий ожидать?

— В общем-то стандартный набор, как и в случае с неконтролируемыми магическими способностями, которые встречаются более чем регулярно: непроизвольное использование магии, вызванное этим безумие. Что касается самих заражённых: обширное поражение организма. Синяя чума бьет без разбора, сразу везде. Дальше всё индивидуально: имеющиеся проблемы многократно усиливаются, появляются новые, и так до тех пор, пока от человека не останется… — Рентан замолк, поняв, что перегибает палку.

Он сказал слишком много, особенно в конце. Не в том смысле, что нельзя было показывать эти знания, а в том, что подобное вообще не стоило произносить. Нигде и никогда. Однако Войтон ничего не сказал, даже ни единый мускул на его лице не дрогнул. Невозмутимый, он продолжал внимательно слушать.

— Кхм, если угодно, я бы хотел получить доступ к алхимическому оборудованию и… — выдержав небольшую паузу и кашлянув, хотел продолжить лекарь, и вот в этот момент его уже перебили, но по совершенно неожиданному поводу.

— Таковая уже подготовлена в мертвецкой при лечебнице, — сообщил предводитель Охотников. — Вам предоставят все необходимые реагенты, включая тела и подопытных.

Рентан беззвучно открыл и закрыл рот, не в силах выдавить из себя даже стон удивления. Затея, казавшаяся ему невозможной, вдруг обернулась успехом и мгновенно превратилась в сущий кошмар. У него и в мыслях не было работать, как называл это Фрим Набен, на «материале подходящего качества», однако Войтон даже не ставил это под сомнение. И как оказалось, только этим не ограничился:

— Ваша задача — добиться успеха в борьбе Синей чумой. Что для этого требуется и в какой форме выразится, меня не заботит. Только результат.

У Рентана вдруг возникло острое чувство, что с ним такое уже происходило. Что этот разговор отнюдь не нов, пускай и изменились роли. Правда, в этот раз сила оказалась не на той чаше весов.

— Я не собираюсь ставить эксперименты на людях! В этом нет никакой необходимости! Это лишь незначительно…

— Незначительных вещей в текущей ситуации нет. Вы будете ставить эксперименты на людях. И делать всё необходимое, чтобы, возможно, добиться главного — результата, — в глазах Войтона играл неприятный огонёк. — В кратчайшие сроки. Синяя чума должна быть побеждена. Так хочу я, и так хотят Двенадцать.

В этот момент лекарь окончательно понял, что та перемена эмоций касательно его персоны не была каким-то усилием воли или порывом сердца, а порождением больного разума. Разума, который не сдерживали эмоции, чьими ориентирами выступали исключительно приказы и задачи.

Первоначальной задачей Охотника было отправиться во Власву и разобраться, что происходит. Найти и покарать виновных, в чьё число входил на тот момент и лекарь. Однако обстановка изменилась, и вот Рентан уже занимает в планах Войтона совершенно иную роль. Разумную, с точки зрения текущей ситуации, но отнюдь не неизменную.

Понимал лекарь и ещё один немаловажный нюанс. Да, предводитель Охотников не испытывал эмоции. Но вне всякого сомнения он их понимал и пользовался. Именно поэтому разговор начался с еды — не какая-то вежливость, а попытка улучшить переговорные позиции, склонить собеседника на свою сторону.

— Вы не способны заставить меня. Ни пытками, ни угрозами, — категорично заявил Рентан.

— Даже так? Предпочтете остаться чистеньким ценой целого города?

— Меня сложно назвать «чистеньким». Но ошибок прошлого я не повторю.

— Предположим. Но что насчёт ваших близких? Например, Цимона?

Такой поворот в свете открывшихся обстоятельств лекаря не удивил. Впрочем, даже не знай он про отсутствие эмоций, странно было бы ожидать иного от Охотника.

— У меня осталось не так много близких людей в этом городе. Что касается Цимона, думаю, он мой выбор поддержит, даже зная, чем ему это грозит.

Это заявление Войтон Турне истолковал по-своему. Как мог истолковать только он один:

— Старая жизнь ничего не стоит, а? Так же, как и больная, поэтому, полагаю, Миловиду Каллас мне даже упоминать не следует?

— Не следует, — скорее изображая решимость, чем испытывая, заявил Рентан.

— Что ж, похоже, я остался без рычагов давления, — Охотник изобразил растерянность, что вышло довольно жутковато. — Или же… нет.