Слухов, касаемо этого, ходило великое множество. Список подозреваемых был обширен, но не слишком оригинален: маньяк-изувер, безумный алхимик, опальный маг. Отдельной строкой шли Фрим и Фрим. Два именитых лекаря, чья больница одновременно являлась гордостью и страхом всего города.

Про происходившее в её стенах всегда ходили мрачные слухи, но в последнее время в связи с участившейся пропажей людей их стало особенно много. При этом про самих Фримов вряд ли можно было сказать что плохое. Они не скрывались: у Фрима Мено в городе жила семья. Фрим Набен слыл одиночкой, но тоже то и дело мелькал то тут, то там, порой в весьма неожиданной компании знатных незамужних дам. Оба родились и выросли в Оренгарде не в самых бедных семьях, которые они рано потеряли. На их богатства и была построена, а вернее, перестроена из городской тюрьмы больница.

Пару лет назад Фримы схлестнулись с каким-то заезжим магом — скандал тогда был страшный и громкий, но быстро забылся. Да и симпатии горожан, чьи предки всего полвека назад в ходе кровавого восстания избавились от представительства ордена Великого древа и других оренгардских магов, явно склонялись в одну определённую сторону.

Тем не менее мрачные тучи обстоятельств над больницей и её владельцами в последние месяцы сгущались всё сильнее.

— Опять мы на первых полосах! — с озорным возмущением заявил Мено, врываясь в кабинет к другу, коллеге и названному брату.

Истощавший в последнее время и утомлённый донельзя непрерывной работой Фрим Набен, записывающий содержимое своей головы и потому чрезвычайно сосредоточенный, нехотя отвлёкся и оторвал голову от стола, заваленного бумагами в несколько слоёв. Фрим Мено, напротив, особенно на таком-то фоне, прямо пылал здоровьем — это было заметно по овалу лица, который становился всё больше овалом.

Тем не менее они были похожи как родные братья, хотя родственниками если и являлись, то невероятно далекими. Со многими другими представителями оренгардской знати у них имелось больше общей крови, чем друг с другом. А вот таких сходств во внешности ни с кем больше не было.

— Что опять?

— Пропажи бродяг!

— М-м-м-м, — потянул Набен и безучастно вернулся к прежнему занятию, чем вызвал недовольство своего друга.

— Твоё «м-м-м-м» дорого нам стоит! — не позволил ему уйти от разговора Мено. — У меня начинают спрашивать.

— И кого же волнует судьба полудохлых бродяг? — в голосе Фрима Набена чувствовалась насмешка.

— Никого, — развёл руками Фрим Мено. — Как и всегда. Но поговаривают, что скоро пропадать начнут не только бродяги!

— Не начнут. Мы закончим раньше.

И хотя в его голосе чувствовалась уверенность, это было напускным. Эксперименты, длящиеся уже несколько лет с опережением всех графиков, выделялись лишь количеством впустую потраченного времени, а иногда и откровенных провалов.

— Это не всё! Опять пришло письмо от того сноба!

Речь шла про декана городского университета Оренгарда. Раньше оба Фрима отчитывались туда о своей работе, предоставляли на обозрение некоторые открытия и секреты мастерства, но потом, углубившись в новую тему, по понятным причинами перестали это делать.

— Ответь, что… м-м-м-м, — Набен растерянно поднял голову и уточнил: — что мы ему обычно отвечаем?

— Что извиняемся, но у нас нет времени, — ответил с неприязнью Мено. — Поэтому в этом году он прислал свои писульки почти на месяц раньше обычного и попросил не забыть.

— Чем грозит?

— Ничем. Пока. Надо понимать, следующее письмо будет куда менее сдержанным. — Мено вздохнул и добавил менее спокойно, напоминая: — Мы получаем от них деньги!

— Копейки, ни на что не влияющие…

— На эти «копейки» мы содержим половину штата. Если больница перестанет лечить людей, потому что некому будет лечить, тогда нам не поздоровится.

Набен, вняв тревоге друга, нехотя откинулся в кресле, прикрыв глаза и перебирая имеющиеся варианты в слух:

— М-м-м-м, что у нас есть показать? Стабилизированный, упрощённый рецепт «Всетравника»? Подозрительно и никому не интересно.

— После того скандала, — вмешался Мено, — это вовсе не то, что нам надо.

История с отваром вышла мрачная и была напрямую связана с дочерью Фрима Мено — Вилорой. В Оренгард заявился маг-искатель талантов, чей взор безошибочно пал на двухлетнюю девочку. Способности, как выяснилось впоследствии, у неё действительно имелись, однако сильно ниже среднего, что, на самом деле, было многократно хуже любых иных вариантов, в том числе скоропостижной смерти. Так или иначе маг, понимая, что в качестве подопытного-слуги девочку, единственного ребёнка, ему не отдадут, невзирая ни на какие риски, пошёл на мухлёж.

Маг тайком подсунул девочке и заставил выпить отвар. Мало того, что «взрослую» дозу, так ещё и сваренную по весьма суровому рецепту, обеспечивающему высочайшую концентрацию стимулятора. Это всё выяснил Фрим Набен, пока Мено разрывался между Вилорой, впавшей в кататонию, и расправой над магом.

С тех пор в Оренгарде данный отвар имел мрачную репутацию «зелья магов» и потому пользоваться популярностью, несмотря на массу полезных свойств, перестал.

— Какие-то анатомические выкладки? — продолжил перечислять вариант Набен. — Опять же подозрительно. Официально мы не закупаем, даже если бы могли, трупы для вскрытий…

— Как насчёт исследований Чёрной чумы? Нам есть что показать и рассказать на эту тему. Хотя бы эти твои «частицы»!

— В городе и округе не было вспышек уже лет пять, — заметил после недолгой паузы Фрим Набен. — Это могут превратно истолковать — как будто мы рискуем, проводя такие исследования. И кстати, мои «частицы», которые, как мне видится, передаются по воздуху, лишь усугубят это подозрение.

Мено задумчиво стал мерить шагами комнату.

— Должно же быть хоть что-то! — он посмотрел на коллегу. — Если мы опять проигнорируем этого чудака, то поставим под угрозу всю нашу работу. От нас ждут нового «Иммунитета»! И ждут уже давно!

«Иммунитет» был их совместным трудом, весьма солидным исследованием, доказывающим, что сопротивление многим заболеваниям есть результат наличия в организме человека неких очень адаптивных механизмов защиты. Суть их и форму выявить не удалось, но зато удалось доказать факт их наличия и примерный принцип работы. Здесь точки зрения исследователей расходились.

Фрим Мено считал, что подобное уничтожает подобное, а значит, организм учится использовать болезнь против неё же самой. Точка зрения Фрима Набена состояла в том, что защитный механизм неким образом запоминал характерные черты заболевания и потому впоследствии быстрее реагировал. Так или иначе работа произвела определённый фурор и разошлась немалым тиражом.

Имелся в этой работе и другой аспект, старательно вымаранный из текста, но подразумевавшийся сам собой. Он так и не был замечен кем-либо — этот скелет из шкафа не успел разболтать все секреты. Тем не менее именно работа над «Иммунитетом» стала основой для всех дальнейших исследований Фримов, включая текущие.

— Значит, скормим «частицы», — предварительно обдумав всё, нехотя заключил Набен. — Только не чумные — и вправду слишком подозрительно. Что у нас там лютует?

— Эм, пенка, пенка… — Фрим Мено стал копаться в больничных записях, попутно озвучивая попавшиеся ему на глаза диагнозы. — Боги, с этими бешеными собаками пора бы что-то сделать! О!

— Что там? — приоткрыл один глаз Фрим Набен.

— Симптомы: температура, заложенность носа, кашель, высыпания на коже.

— М-м-м-м. Не уверен…

— Тут есть запись о том, что бедолага заболел, общаясь со своим больным подельником, — Фрин Мено помахал найденными бумагами. — У того были те же симптомы.

— «Подельником»?

— Это преступник, которого нам привезли при смерти. Мы его вылечили, а потом… — Мено осмотрел бумаги, но, ничего не найдя, пожал плечами. — Уверен, его казнили.

— Что он сделал? — уточнил Фрим Набен.

— Проповедовал веру в Отвергнутого.

Оба Фрима синхронно хихикнули — они считали себя выше религиозных заблуждений.