— Хе, — усмехнулся, — нет, но сообщила, куда может пойти каждый, кому это интересно.
Это несомненно расплывчатое описание окончательно убедило лекаря, что прежде всего идти надо к городской страже — туда, где неизменно оказывались любые смутьяны. Благо, их казарма с темницами предусмотрительно пряталась аккурат в самом центре города, за зданием городского совета. Впрочем, даже туда идти не пришлось.
Неизменным развлечением толпы во Власве являлись мелкие преступники, коих заковывали в колодки. Располагались те на специальном помосте в самом центре города. Впрочем, сегодня рядом как раз строили иной источник веселья — ещё один помост, но не для пыток и издевательств, а для артистов.
Только увидев это, Рентан вспомнил, что близится главный праздник года — пир Винарда, праздник урожая, знак смены времён года, перерождения и возрождения.
Сегодняшний набор «актёров» не был особо разнообразен: пара мужиков, судя по синякам на лицах, оказавшихся здесь за драку, да молодая девица, громко и ярко поносившая всех вокруг.
— За что она здесь?
Подходя к стражнику в клетчатой котте, сторожившему преступников, который зевал, опершись на алебарду, спросил Рентан, указывая на девушку.
— Оглох, что ли? — поморщился стражник, поправляя съехавший, явно натирающий шлем. — За это самое в адрес самого этого, как же ж его там…
Лекарь не стал мучить беднягу, заставляя угоревшего на солнце человека работать головой, просто сунул пригоршню монет.
— Я её забираю. Спросит кто — скажи, что пришёл мастер Рентан по просьбе святейшего Цимона и…
— Так же ж она же ж его и того, ну этого, — вдруг заблеял стражник.
— Значит скажешь, что он передумал, — подумав, лекарь добавил на всякий случай. — Передумал по просьбе мастера Рентана.
— Р-рентана… — невнятно повторил стражник, уже успевший спрятать деньги, но не спешащий идти выполнять просьбу. — Лекарь, стало быть?
В его голосе появился интерес того рода, который обычно заканчивался полным осмотром тела. Особенно часто — нижней его половины. Рентан поморщился, на это у него не было ни времени, ни желания.
— Зайди в лечебницу мученика Эвана и скажи, что от меня.
Стражник нехотя кивнул, похоже, не очень настроенный следовать совету, и направился, гремя ключами, освобождать не прекращавшую всё это время грязно ругаться преступницу.
Девушку, которая гостила у Локто, звали Вилорой. И хотя делец всё же назвал её имя, в этом не было необходимости. Рентан узнал её с полувзгляда даже полусогнутой в колодках — по лицу. Не в последнюю очередь потому, что пока шёл сюда, непрерывно прокручивал в голове облик той крохи, которую двадцать лет назад неоднократно видел и даже держал на руках в Оренгарде. Конечно же, она выросла и изменилась, но эти черты лица, доставшиеся ей от отца, и волосы матери ни с чем нельзя было спутать.
По Вилоре очень хорошо было видно, что её детство и юность, да и последующие годы, не были ни счастливыми, ни сытыми, ни спокойными. Такое всегда находило отражение во внешности. В первую очередь в волосах — короткая, кривая, явно сделанная собственными руками буквально наощупь стрижка многое могла рассказать о том, чем живёт человек. Есть ли у него возможность регулярно мыться и деньги на цирюльника. Про наличие дома и говорить было нечего.
Не меньшее сообщала и худоба: телосложение у Вилоры как для девушки было весьма неприглядным. В её случае выражение «кожа да кости» вполне могло сойти за комплимент, ведь в некоторых местах из-за лёгкой формы оспы, которую тем не менее запустили в своё время, кожа превратилась в натуральную чешую.
Одежда на удивление была нормальной, хотя и несколько не по размеру — краденая или просто найденная на свалке. То же самое касалось и обуви. Конечно же, никаких украшений или чего-то похожего на них.
После этого печальнее всего было смотреть на лицо Вилоры. Нет, оно не было ни уродливым, ни даже некрасивым. Кожа чистая, без шрамов и следов той самой запущенной оспы. Напротив, это было лицо девушки, которая могла вырасти красавицей, умницей, с огоньком в голубых глазах. Но не выросла, и Рентан, чьё сердце обливалось кровью, прекрасно это видел.
— Ты ещё кто такой? — разминая затёкшие конечности, поинтересовалась девушка с вызовом. — И чё тебе от меня надо?
Судя по её презрительному взгляду, ситуацию она истолковала максимально превратно, что лекарь поспешил как можно скорее развеять.
— Я Рентан, ты искала разговора со мной.
— Нет, — поморщилась Вилора. — Я искала папку своего — Фрима из Оренгарда или кого-то, кто его знает.
— Ты нашла, это я. — Рентан покосился на людей вокруг, которые развлекались, кидая гнилые овощи в оставшихся преступников, и предложил: — Давай вернемся к Локто и…
— Нет! — резко прикрикнула девушка, отстраняясь. — Никуда я с тобой не пойду.
В её голосе и глазах чувствовался практически страх и ненависть той, кому слишком часто после таких предложений причиняли вред. Впрочем, на этот раз Вилора сообразила, что её агрессия беспочвенна, и поэтому она смягчилась, правда, идти она всё равно никуда не собиралась.
— Так ты, то есть вы мой…
— Я знал твоего отца, — поняв, к чему это, ответил на незаданный вопрос Рентан. — Очень хорошо знал.
— И меня знаете? Так, кхм, смотрите… — спросила девушка, внимательно всматриваясь в собеседника — она его не узнавала.
Говорила Вилора с заметной хрипотцой и то и дело покашливала — ещё один «подарок» на всю жизнь от оспы.
— Знаю, — не стал отрицать очевидного Рентан. — Точнее знал когда-то в другой жизни.
Вилора стояла и слушала это абсолютно неподвижно с непроницаемым лицом. Она ничего не спрашивала, не уточняла, не просила привести каких-то доказательств, просто молчала.
— Как ты выжила там? — когда пауза откровенно затянулась, спросил лекарь.
Девушка, закусив губу, отвернулась, буркнув:
— Хотела жить и выжила.
Других подробностей не последовало, и, как подозревал Рентан, оно было к лучшему. Подумав, он решил вернуться к прежней теме:
— Я знал твоего отца и мать, мне очень жаль.
Эти слова оказались ошибкой. Вилора вспыхнула, как стог сена, в который бросили факел.
— Очень жаль, что знали? Или очень жаль, что я не подохла там с остальными?
— Мне очень жаль, что… — лекарь от такого выпада потерялся в собственных словах и не нашёлся, что сказать.
Немало способствовало этому и то, что стояли они посреди отнюдь не безлюдной площади. И если Вилоре это скорее играло на руку, то вот Рентану это серьёзно мешало сосредоточиться.
— Ну? — поторопила его девушка. — Чего тебе там жаль?
— Жаль, что с тобой это всё произошло, — наконец выдавил из себя Рентан.
— Вот как, — не особо поверила Вилора. — И что мне с того? Что мне с твоей жалости?! Ты говоришь и ведёшь себя так, будто мы знакомы, а я тебя даже не знаю! Кто ты такой, кем был там, кто ты такой здесь. Так что оставь свою жалость при себе.
Лекарь аж оступился, так сильно его ранили эти слова. Тем не менее он не бросился откупаться или извиняться, заранее понимая, что сделает лишь хуже — так шансов на то, что его помощь примут, вообще не было.
— Я был другом твоего отца. Да и семьи тоже. В каком-то смысле являлся её частью. Меня ты не помнишь, потому что, когда всё случилось, тебе было, если не ошибаюсь, без малого четыре года.
Девушка покосилась на него с неодобрением, но всё же немного успокоилась и смягчилась.
— Мой папка — каким он был?
Рентан посмотрел на неё и понял, что это не интерес человека, слишком рано потерявшего родителей. Не интерес из любопытства. Не попытка восполнить белые пятна. Это проверка. Вилора уже выбрала для себя «верную» трактовку, а все остальные загодя объявила враньём. Тем не менее, понимая, что, вероятнее всего, после этого беседа завершится, лекарь рассказал:
— Фрим Мено был удивительным человеком. Ярким, уверенным в себе и своей правоте. Он обладал умением чувствовать суть вещей, даже когда не понимал, что перед ним такое. Он любил свою семью и особенно тебя — ничего дороже на свете для него не было.
