Они уже встречались, хотя Ласлав этого, конечно же, не помнил. Произошло это года три назад, поздно вечером, когда Рентан в точно такой же день, но поздно вечером, возвращался в лечебницу. Случилась банальная история: его попытались ограбить. И ограбили бы, но этому помешал здоровенный мужик, который окликнул собравшихся. Ласлав, нетвердо стоявший на ногах и вообще не понявший, что происходит, просто хотел занять пару грошей себе на добавку, но грабители этого, конечно, не знали и ретировались.
Сама причина визита не представляла из себя ничего интересного. Банальное растяжение связок кисти, вызванное чрезмерным трудом. Ласлав, стремясь заработать себе на бутылку, брался за любую работу, даже самую тяжёлую. А как это ни странно, такому здоровяку предлагали чаще всего самую тяжелейшую работу. Обо всём этом он сам рассказал Рентану, ничуть не стесняясь и не скрывая своих пристрастий, а теперь сидел, улыбаясь, и мучил лекаря одним своим видом.
Тот понимал одну очень простую вещь: уйди Ласлав от него сейчас всего лишь с растяжением, он не изменит своим привычкам. Просто не поймёт взаимосвязи. И в следующий раз явится с чем-то посерьезнее. Здоровье-то позволит ему злоупотреблять спиртным ещё долго, но не кошелёк.
Рентан не только мог, но и хотел прекратить это. Однако его совесть и банальная порядочность были против такой манипуляции, пускай и оправданной благими намерениями. Пересиливая себя, лекарь спросил с намёком:
— Ласлав, сколько вы выпили за последние десять дней?
— Да всего ничего! Только по вечерам немного! — улыбаясь во весь рот, не слишком избалованный зубами, признался мужик не без простодушной гордости. — Ну и по утрам, да и днём тоже, но чуть-чуть! Чтоб руки крепкими были и не тряслись! Мне нельзя, чтоб они, руки, тряслись — кормят они меня.
— Полагаю, в этом и есть причина боли, — выслушав всё это, резюмировал лекарь. — Не в руках, в алкоголе.
— Да как так то ж?! — изумился Ласлав. — Всегда ж пил и нормально было! Ну, не поутру конечно, но…
Насчёт «всегда» Рентан сильно сомневался, однако начал с другого конца:
— Вы ведь знаете, что Двенадцать не одобряют пагубных, чрезмерных увлечений?
Пристыженный пациент вполне ожидаемо уткнулся взглядом в пол. Он, конечно же, этого не знал, хотя бы потому что лекарь только что весьма вольно интерпретировал священные тексты.
— Где бушует страсть, там всегда упадок! — продолжил моральное давление Рентан. — И начинается упадок с самого важного, что нам дали боги — организма, нашего тела. Оно слабеет, хиреет и в конечном счёте…
Договаривать, судя по ужасу в глазах пациента, необходимости не было.
— Так… так… так стало быть нельзя мне больше к бутылке-то? — боязливо поинтересовался Ласлав и с надеждой уточнил: — Даже совсем чуть-чуть?
— Я могу лишь сделать вывод из увиденного и своего опыта: Двенадцать указали тебе, что не приемлют разгульства, — чинно, специально выражаясь как можно сложнее, сказал лекарь. — Осмелишься перечить их воле? Только помни: далее последует не отцовское замечание, строгое, но по-семейному мягкое, а гнев всемогущих, чьей воле смели перечить!
— Мой батька всегда учил — нельзя идти против богов, — хмуро припомнил Ласлав. — Так, а по праздникам? В честь Двенадцати-то можно пригубить?
— Только пригубить. Не больше того, чего требует традиция. — Ласлав тяжело вздохнул и понуро кивнул, соглашаясь с этим. — Ну а насчёт руки, — продолжил Рентан, сменивший менторский тон и высказывания на куда более простые и главное понятные выражения, — неделю держать в покое, то есть избегать труда. Продолжит болеть — сходи в баню и пропарься, но никакого алкоголя!
— Как же ж так, в баньке-то и без чарки! — изумился пациент, ещё не до конца осознавший новые реалии. — Традиция ж ведь! Дедушку Пара задобрить надобно…
— По-моему, — скептично заметил лекарь, — его задабривают тем, что загодя, ещё при протапливании, оставляют краюшку хлеба и немного спиртного, — он демонстративно вздохнул с неодобрением. — Выдумки это про алкоголь в бане! — строго сказал Рентан, поддав на всякий случай возвышенно-моралистских изречений. — Блажь и оправдания слабых духом! Пар и чистое тело — вот что тебя в бане заботить должно!
Ласлав покорно кивнул и засобирался на выход. Рентан же, чрезвычайно собой довольный, усмехнулся ему вслед и принялся собираться. Вдруг ему помешал ещё один визитёр. Неожиданный и непрошенный, но приятный.
— Узнает об этом твоём финте Миловида — три шкуры сдерет.
Рентан обернулся на голос. Не успел пациент выйти, а в дверях крохотной каморки, где из мебели была неудобная койка да два стула, уже стоял, подперев собой дверную раму, улыбающийся до самых ушей мужчина. Он пришел не один, а в компании с внушительных размеров ящиком, который, судя по всему, ещё и весил прилично.
Звали его Локто и он был лет на десять моложе Рентана. У них было много общего: оба не из Власвы, оба связали свою жизнь с помощью тем, кто в ней остро нуждался, оба обладали определённым талантом в этом. Правда вот внешность у них различалась, и сильно. Пухленький, маленький Локто едва доставал своему другу и товарищу ярко-рыжей макушкой до плеч. Компенсировал он это шириной и извечной улыбкой.
— Подслушивать разговоры пациентов — Мирослава сдерёт с тебя пять шкур, — стараясь скрыть радость от этого визита, заметил Рентан в ответ.
— Переживу, — незваный гость весело отмахнулся и поставил ящик себе в ноги. — Меня-то она любит.
— Она просто недостаточно тебя знает.
— И слава богам! Ещё чего не хватало!
Локто был владельцем крупнейшего во Власве и окрестностях алхимического магазина «Лучшая тысяча зелий Кальциниуса». Поэтому в лечебнице Эвана мелькал регулярно, будучи основным поставщиком различных медикаментов. Ни в медицине, ни в алхимии он ничего не понимал, его страстью была торговля как таковая. Локто уродился дельцом и весьма искушённым, но не лишенным, в отличие от многих других «коллег», определённых понятий чести, и что не менее важно — банальной порядочности.
Во Власве можно было легко заработать и на чём-то кроме алхимии, тем более лечебной, но Локто упрямо держался её, хотя в убыток не работал. Либо тщательно скрывал финансовые потери за регулярными, надо понимать, демонстративными обновками одежды, покупкой различного рода драгоценных безделушек и непрерывным расширением дела.
— Что привело тебя ко мне? — поинтересовался Рентан, наслаждаясь разговором.
— Не поверишь! — Локто зашёл в каморку, закрыв за собой дверь. — Дружба!
— Знаешь, для человека, зарабатывающего деньги на обмане, ты удивительно плохо врёшь, — осклабился лекарь, прекрасно зная, что если его друга и можно чем-то обидеть, то явно не словами.
Локто, крутящийся всю жизнь среди тех, кто очень много говорит и очень мало делает, как никто другой знал истинную цену любым словам.
— Не вру, а лукавлю. И вообще-то считаю это умение своим достоинством! — возразил он. — А вот ты был весьма убедителен. Умеешь ты ездить по ушам этой церковной чушью.
От такого заявления Рентан поднапрягся.
— Это не чушь.
— О да, конечно! — притворно согласился Локто.
— Что тебе-то знать о богах? — ехидно спросил лекарь. — Ты в храме-то когда последний раз был?
— Знаешь, мне как богохульнику повиднее твоего будет насчёт существования каких-то там всемогущих сущностей, — уклонился от прямого ответа делец. — Существуй они, меня б уже десятком молний ударило. Разом! А потом кирпичом добило.
— Возможно, они решили наказать тебя за грехи как-то иначе, не думал о таком? — с намёком поинтересовался Рентан.
— О да, и наказание это — полная удовольствий жизнь, — пустился в свою любимую стихию подсчётов Локто, поглаживая внушительное брюшко. — Не менее длинная, чем твоя, между прочим. Правда, я-то от своей беру всё.
— Ну моя определённо будет в конечном счёте подлиннее: я-то слежу за своими источниками удовольствия, — лекарь улыбнулся, зная, чем можно «кольнуть» друга. — Кстати, об этом: ты никак по делу? Принёс очередной букет от дамы с широким, никогда не закрывающимся сердцем?
