Стоим, смеёмся с сестричками. Лето. Ветерок треплет легкомысленные халатики. Больные смеха ради под халатики не надели трусы. Девчонки от жары сделали то же самое.

И вдруг одна девчушка, посерев лицом говорит шепотом:

— Боже! Опять!

Старый санитар толкает носилки на колесиках. Тележка отчаянно скрипит. А на ней накрытое с головой тело. Жутко воняет. Тот же самый летний веерок, что трепал халатики лолит, точно так же треплет покрывало покойника все в пятнах лекарств и застарелых органических потеков. Мимо нас старый санитар катит смерть.

Точно такое же чувство охватывает меня сейчас, когда я смотрю на торчащие гнилыми зубами здания горбольницы. Что-то там все же скрывается, но доселе не лезет сюда.

Ууш начинает поскуливать. На самом деле неча тут торчать. Нам нужно не само здание, а его подвал. В свое время, время победы демократии над здравым смыслом, ловкие люди организовали в подвале юдоли скорби сауну с бассейном и траходромами.

Матрасы сгнили и торчали пружинами. Бассейн высох и оброс лишайником. Зато вода никуда не делась. Ловкачи в свое время поменяли трубы. Вода из них шла чистая и практически не пахла. Хоть что-то полезного принесло торжество капитализма в нашу столицу.

В подвале темно. Есть только одно цокольное окно, но оно далеко. Ууш дрожит от страха, не знаю, как мне самому хватило смелости спуститься сюда в первый раз. Молодой был, не опытный. Все исследовал руины, планы чертил. Хотел сделать мир лучше.

Ууш разгоняет мускульный фонарик и выдает ровный свет что твой прожектор. Силищи в нем немеряно.

Подвал заставлен железными шкафами для переодевания. Заветный кран находится за ними в укромном уголке. Проходим туда. Ставим канистры под кран. Я достаю спрятанный барашек, надеваю на штырь, кручу.

Надо бы подставить канистру под струю, но в самый ответственный момент Ууш перестает нажимать пружину, и фонарик гаснет. Напрасно я зову Ууша. Он не отвечает. В темноте я трогаю его за плечо. Он сильно вздрагивает. Он что-то почуял и буквально превратился в камень. Никогда я еще не видел его таким напуганным. Он возвышается в темноте неподвижной глыбой. Лишь ноздри изуродованного лица с шумом всасывают воздух.

Я уже сам начинаю кое-что слышать.

Подвал тянется на многие метры и имеет сложную конфигурацию. Сейчас мы с Уушем находимся в крохотном аппендиксе в самом углу. Место для того, чтобы спрятаться, идеальное. И я слишком поздно понимаю, что это одновременно смертельная ловушка. Чтобы выбраться отсюда имеется единственный выход-узкий проход за шкафами.

Тем временем вокруг начинают происходить совершенно уж жуткие вещи. Мы только слышим их, а остальное доделывает фантазия.

Подвал полнится поначалу неясными, а потом все усиливающимися шумами. Будто несколько десятков убыров вошли в подвал и начали осторожно подкрадываться, мягко ступая босыми волосатыми ногами и задевая стены могучими плечами.

Вот тихо стукнуло отворяемое окно. Звякнула сталь.

Это не убыры!

Жизнь вне цивилизации отучила меня терять время даром, особенно когда это касалось моей собственной жизни. Я потряс Ууша за плечо, приводя здоровяка в адекватное состояние и потянул его вверх, на шкафы. Сам полез первым, но неудачно, если бы Ууш не закинул меня, ни за что бы не залез.

Оказалось, я не столько заматерел, как оброс жирком. Обеспеченная жизнь в колодце сделала меня бесхребетным, лишила панциря, которым я обзавелся в первые годы после войны.

Сейчас я не знаю, смог ли я теперешний сделать все то, что сделал после того, как Агабек Ганидоев убил Ууша и весь его род. Смог бы я так же без тени сомнения поступить с его убийцами? Или мучился и давился сомнениями, не имея возможности на что-то решиться, точно так же как не мог сейчас забраться на дурацкий шкаф.

Ууш забирается на шкаф единым рывком, и мы замираем наверху. Ни черта не видно. Лишь оконце в дальнем углу освещает пустой гладкий пол. Только пустой ли?

Смутные фигуры движутся, скрываясь в тени стен. Их выдает позвякивание оружия. Их много. 20 или больше.

Я покрываюсь потом, решив, что они пришли за нами. В таком случае, как бы мы не сопротивлялись, как бы Ууш не был силен, нам пришел конец. Бандиты тоже не пальцем деланы.

То, что это не просто бандиты, а сущие отморозки стало понятно по одному жесту. Бандиты вскидывали руки, но не в нацистском приветствии, а показывали друг другу подмышки. Партаки! Ну это вообще капец. Повезло как утопленникам. Ходят слухи, что они своих жертв в тазах потрошат.

Не успел так подумать, как в окно уже передавали большой корявый таз. Следом извивающуюся жертву. Несчастный лишь мычал, рот заткнут.

Свод поддерживал каменный столб. Таз установили около него, затем поставили в него жертву ногами и привязали к столбу несмотря на отчаянное сопротивление.

Партаки расселись полукругом. Старший достал разделочный нож.

Это был самый благоприятный момент, чтобы свалить.

В голове бешено крутится план подвала. Судя по всему, выход только один, через компрессорную, где имеется еще одно окно наружу. Но как туда попасть незамеченным. Стоит нам показаться из-за шкафов, как партаки сразу нас срисуют. А что если? Я смотрю наверх.

Весь потолок в трубах. Здесь и водопровод, и канализация, и отопление. Свои незаконные трубешки добавила и баня. Трубы самого разного диаметра. От тонких, сантиметровых, до труб подачи холодной воды, диаметром 200 миллиметров. По ним можно попробовать добраться до компрессорной.

Я тронул Ууша за плечо и показал наверх. Он не говорит и меня понимает без слов. Мы идеальная пара. Горец-лучший воин и офисный планктон. Судьбе или там Альянсу было угодно, чтобы мы выживали вместе.

Я вскарабкиваюсь на трубы, Ууш уже наверху и помогает мне. Наш маневр остался незамеченным. Судя по доносящимся зловещим звукам, казнь была в самом разгаре. Мы осторожно ползем.

Все это время партаки убивают несчастного вдумчиво и неторопливо. Даже спустя время жертва все еще жива и издает совершенно нереальные звуки. Рот ее по-прежнему заткнут, но несчастный стонет всем телом, стоны идут из самой его глубины.

Ад кажется нескончаемым, но в конце концов мы достигаем компрессорной. Она закрыта на железную дверь. Я свешиваюсь и ногой давлю на ручку. Дверь открывается со вселенским скрипом. Адское варево на мгновение цепенеет.

— Прыгай! — кричу.

И прыгаю сам. Ууш сверзился следом. Именно у этого дебила хватило ума и смелости потянуть на себя и захлопнуть дверь.

Сразу наступила тишина. Будто обрезало.

Не теряя времени, подхожу к окну. На нем решетка, но все крепления гнилые, многие удерживающие анкерные болты отсутствуют. Ууш легко выдирает решетку с первого раза. Лезет первым. Жить хочет. Там свет, там жизнь.

Я встаю на подоконник и прежде чем исчезнуть отсюда навсегда, чувствую чужой взгляд и оглядываюсь.

Умирать буду, а не забуду. Вместо дверей дыра в стене, а в проеме стоит женщина. Она страшная как смерть, а может это смерть и есть. Маленькая ведьма в черном.

— Не уходи! — шепчут ее губы.

Руки слабеют и сами собой отпускают раму. Меня охватывает вселенское равнодушие.

Из которого меня грубо вытаскивают могучие руки Ууша. Здоровяк выволакивает меня за шкирку словно котенка. Мы бежим прочь навсегда из этого проклятого места. Я начинаю отходить от чужого влияния, и это выражается в излишней болтовне.

— Ты сегодня спас меня! — говорю. — А я спас тебя! Ты помнишь, четыре года назад?

Никогда еще я так не дрейфил.

С начала войны минул месяц. Город за это время превратился в арену сплошных боев. По улицам, заваленным трупами, разъезжали пикапы с вооруженными людьми, стреляющими во все что движется.

Полицию и русгвардию сдуло из города, будто никогда и не было. Город по живому с резней и стрельбой делили диаспоры.

За прошедший месяц я заматерел и частично сделался мародером. Иногда везло обшарить покойников первым. Так я обзавелся берцами и камуфляжем, рюкзаком с едой и оружием. Патронов было столько, сколько я мог унести.