— Выходит, наш учитель этим радостно пользуется?

Лу Цайхуа задумчиво подула на пену. Вот значит как. Защищая её, учитель угрожал главе школы Ли, и кроме как отступить, у того не было выбора. Попытайся Ифэй навредить Цайхуа, сереброволосый бессмертный публично бы рассказал о его поражении, вызвав для подтверждения на поединок. Тогда Лунху Ифэй лишился бы поста главы школы, а это в его планы отнюдь не входило.

— Именно. Чжао сходит с рук очень многое, и всё потому, что он намного сильнее Ифэя. Думаю, ты уже успела заметить: наш учитель игнорирует правила школы и живёт ото всех обособленно. Глава закрывает глаза почти на всего его причуды, лишь бы только Чжао не трогал его. Но не думай, что у учителя полностью развязаны руки. Если Ифэй сильно захочет, он найдёт способ расправиться с ним. В конце концов, он ведь убил прошлого главу нашей школы.

Лу Цайхуа ошарашенно выдохнула:

— Убил?!

— Да.

Сделав короткую паузу, юноша продолжил рассказ.

Предыдущий глава был одним из немногих, кто имел репутацию сильнейшего просветлённого. У него было много последователей, под его руководством школа боевых искусств процветала. Поэтому, когда Хо Ифэй, на тот момент ещё не вступивший в клан Лунху, бросил вызов главе, всех это лишь рассмешило.

Вот только во время их поединка в пору было лить слёзы. Внезапно ослабевший глава школы Ли не смог отразить первый удар. Ифэй пронзил его сердце мечом и благополучно занял освободившийся пост. А все, кто выступили против него, в одночасье исчезли.

Это было предупреждением. Поэтому выжившим ученикам и наставникам осталось лишь молча склониться перед новым главой. Так Лунху Ифэй всего за несколько дней подчинил себе гору Лунхушань.

Девушка с трудом осознавала услышанное. Школа Ли занимала в душе Цайхуа особое место и представлялась ей обителью достойнейших из просветлённых. Доблестные воины в алом, практикующие боевые искусства ради защиты людей. Она восхищалась ими с тех пор, как поселилась у подножия горы Лунхушань, и даже не представляла, что на её лесистой вершине могло произойти преступление.

Изнанка светлого образа оказалась ужасающе грязной. Школа Ли больше не соответствовала тем идеалам, которых стремилась достичь Цайхуа.

— Но зачем всё это Ифэю? — потерянно прошептала она.

— Хороший вопрос, — отозвался Чэньсин. — Вряд ли он провернул это ради одной жажды власти. Честно говоря, я считаю его ещё более чокнутым, чем учителя Чжао. Поступки Ифэя непредсказуемы и нелогичны. Но кто знает, какими мотивами он руководствуется. Так или иначе, расслабляться нам точно не стоит.

Погружённое в ночной полумрак помещение казалось ещё более уютным, чем днём. Танцевали на стенах размытые тени, услаждали слух всплески воды. Лениво наблюдая за пламенем десятков свечей, Цайхуа потеряла счёт времени, однако это не вызывало у неё беспокойства. Пока за окном мерцают далёкие звёзды, она может позволить себе не проводить каждый миг с пользой.

Чэньсин, отправившийся приводить себя в порядок сразу же после Лу Цайхуа, не торопился выбираться из бочки. Все его вещи аккуратно висели на ширме, и от нечего делать Лу Цайхуа решила снять с неё алую ленту.

«Превзойти себя самого». Проведя пальцами по иероглифам, девушка тихо вздохнула. Хотя эта вещь и принадлежала Лао Тяньшу, в его существование ей верилось слабо. Юноша, несравненно прекрасный и обладающий удивительной силой, жил лишь в легендах да на портрете, скрытом в доме Чэньсина. Идеальный герой, созданный неведомым автором, чтобы поддерживать в людях веру в добро, — вот каким видела его Лу Цайхуа. Разве мог быть на свете такой человек?

— Насмотрелась?

Полураздетый Чэньсин тенью скользнул к ней за спину и ухватился за ленту. На его левом запястье Лу Цайхуа вдруг обнаружила шрам: продольный и очень глубокий. Но спросить о его происхождении она не успела. Замотав след своего тяжёлого прошлого лентой, алой, как свежая кровь, Чэньсин с размаху плюхнулся на постель.

Подобного развития событий Цайхуа не ждала. Она была уверена в том, что Чэньсин ей уступит кровать. Но теперь, когда реальность разошлась с её ожиданиями, просветлённая разозлилась.

— А мне где спать?

Губы Чэньсина тронула озорная улыбка. Заняв удобную позу, он нарочито вежливо предложил:

— Бочка свободна. Если хочешь, можешь спать в ней.

Насмешливый взгляд просветлённого становится последней каплей в чаше терпения девушки. Задыхаясь от гнева, Цайхуа в один шаг сокращает разделяющее их расстояние.

— Разбежалась.

Скрестив на груди руки, она прыгает на свободную половину кровати и отворачивается. Она никуда не уйдёт. И если Чэньсин не собирается ей уступать, пусть продолжает лежать здесь, пока не помрёт от смущения. Ей же до этого просто нет дела.

Примечание автора, (добавленное уже по завершении книги):

Ай-я (哎呀) — данное китайское междометие обычно переводится на русский как «Ай-яй!», но я не удержалась от того, чтобы написать, как оно слышится на самом деле (āi yā). Данное восклицание можно услышать в основном тогда, когда человек испытывает удивление, раздражение или даже отвращение.

Пространство заполнено бесчисленным множеством звёзд. Купаясь в их золотистом сиянии, Цайхуа ощущает спокойствие. Границы тела размылись, и она, слившись в единое целое с этим расшитым нитями ци полотном, отпускает сознание в свободный полёт.

Она слышит стук сердца. Чужого или её — понять невозможно. Совпадающей с ритмом дыхания, он расслабляет и создаёт атмосферу уюта.

Помятые крылья души расправляются в звёздном тепле, уже ставшем родным. Попытки вспомнить его обладателя, как и всегда, ни к чему не приводят. Но Цайхуа не расстраивается: ей достаточно знания, что о ней кто-то заботится. Неведомый призрак снова проник в её сон, чтобы наполнить его этим исцеляющим душу теплом.

Внезапно свет исчезает. Словно на солнце вдруг набежала зловещая туча, всё вокруг потемнело, и кожу обдало мертвенным холодом. Золотистые искры растворились в непроницаемом мраке, оставив после себя пустоту. Растущая с каждым мгновением, она постепенно насыщается страхом. Ледяной воздух густеет, всё шире разевает свою клыкастую пасть безысходность. Задыхаясь от ужаса, Цайхуа резко открывает глаза. И возвращается в реальность.

Сладкий сон неожиданно обернулся кошмаром.

Прежде чем ей удаётся прийти в себя, Цайхуа долго смотрит перед собой в темноту. Свечи погасли, а сияния звёзд недостаточно, чтобы осветить помещение крошечной хижины.

Наконец, когда дыхание становится ровным, Цайхуа переводит взгляд на другую половину кровати. Вопреки ожиданиям, Чэньсина там нет.

Она не хочет гадать, почему он ушёл. Однако мелькнувшая на задворках сознания мысль, что ему рядом с ней неуютно, раздражает Лу Цайхуа. В прочем, делать поспешные выводы она больше не хочет. Возможно, Чэньсин просто решил прогуляться.

Захватив с собой одеяло, девушка выходит из хижины и облегчённо вздыхает. Долго искать не пришлось. Чэньсин сидит на крыльце и, подперев подбородок ладонью, разглядывает иссиня-чёрное безлунное небо.

— О чём думаешь? — любопытствует Лу Цайхуа.

Присев рядом с Чэньсином, она накрывает его и себя одеялом. Юноша вздрагивает и награждает её растерянным взглядом.

— Холодно, — объясняет она и, в подтверждение, дышит на свои уже замёрзшие пальцы. Тёплое облачко пара мгновенно поднимается вверх, чтобы бесследно исчезнуть с остатками сна.

Чэньсин улыбается. Уровень его совершенствования позволяет поддерживать в теле тепло. И хотя юноше ни капли не холодно, он не даёт Цайхуа это понять. Она впервые о нём позаботилась, и просветлённый не хочет разрушать этот момент, столь незначительный и одновременно трогательный.

— Я вспоминаю наставника, — вскоре отвечает он на вопрос Цайхуа.

Обычно Чэньсин не говорит о своих чувствах с другими, и уж тем более не обсуждает Лао Тяньшу. Отношения с ним — его сокровенная тайна, в которую юноша не планирует никого посвящать. Воспоминания о самом дорогом человеке хранятся в сокровищнице его закрытого наглухо сердца, и посторонним не суждено насладиться их красотой, что причиняет Чэньсину мучительно сладкую боль.