— Любопытно получается, — присматривался он к Любовойту, — мы все тут сидим, ничего не знаем. А ты знаешь!

— Все кругом уже знают. Это вы тут кофейничаете.

Сергей продолжал разглядывать пластик.

— Все соседи всполошились, — причитал Любовойт.

— Теперь всполошатся…

— О чем это вы? — придвинулся к ним Виктор Ковальчик.

— Разве не слышал?

— Слышал, но не пойму, о ком — засуетился Виктор.

За соседними столиками насторожились. Бросив прилавок и выручку, подбежала Тася:

— Что случилось, мальчики? Я вижу, что-то случилось!

— Руслана спроси. Он в курсе. А впрочем и я могу сказать, — повернулся к ней Сергей, — девушку убили.

Все заговорили неспокойно, выкрикивали, как будто непокой мог принести успокоение.

У прилавка кто-то негодовал:

— Девушка, вы обслуживаете или не обслуживаете?

— А вы не кричите! — крикнула Тася. — Чего кричишь, рот открыл. Девушка, девушка! Тут девушку убили, а он свое кричит!

Из-за портьеры выплыл хозяин:

— Тася, работай!

За окном синяя машина с красной полоской развернулась и, набирая скорость, понеслась по проспекту.

— Говорят, она работала в парфюмерном, — рассказывал кто-то, — я сам ее видел.

— Она и в такси села возле парфюмерного, — подхватил Любовойт.

— Он здесь рассказывает! — вспылил Сергей. — Ты пойди  т а м  расскажи. Пригодится.

— Парфюмерного? — насторожился Виктор Ковальчик. — Какого парфюмерного?

— А этого… Нового. «Троянда» или «Лаванда». Они все теперь «Троянды». В любом городе, кругом — «Троянды».

— Верно сказали? «Лаванда»? — подался вперед Ковальчик.

— Я же точно сказал. «Троянда» или «Лаванда».

— Погодите, ребята! — вскочил Ковальчик. — Ты говоришь «Лаванда»? Он говорит «Лаванда», ребята!

Виктор выбежал из ресторана.

— Сегодня все сумасшедшие! — бросила ему вдогонку Тася.

— У него девушка в парфюмерном работает, — сказал Любовойт.

— Не девушка, а жена, — нахмурился Сергей.

Подскочила Маринка:

— Случилось что-то?

— А ты ступай домой, — рассердилась Тася, — вечно тут околачиваешься.

Виктор долго не решался зайти в магазин, торчал у витрины «Троянды»: привезли гору нового товара, ящики громоздились на улице и за прилавками; продавщицы распечатывали картонные короба с яркими наклейками — запах амбры, мускуса, цветочных масел и разгоряченных тел вырывался из магазина.

Виктор с трудом пробился сквозь толпу покупателей. Со всех сторон к товару тянулись требовательные руки:

— Девушка, почему не обслуживаете!

— Девушка, что вы спиной на меня смотрите?

За прилавком мелькали голубые атласные спецовки.

Лары не было.

Метались новенькие, незнакомые продавщицы, встревоженные, сумрачные, — в магазине знали уже о случившемся, решил Виктор. Он пробирался вдоль прилавка, заглядывая девушкам в лицо:

— Лара вышла на работу?

Никто не слушал его в суматохе торговли.

— Лосьон! «Поморин»! Наборы, вы только что получили наборы, я сама видела.

— Что вы занялись наборами? Отпускайте людям «Поморин».

Виктора затолкали локтями, боками. Какая-то разукрашенная дама, затянутая в джерси, обремененная амулетами и запястьями, оттеснила Ковальчика пухлым бедром.

— Лара вышла на работу?

— А вы кто будете? — насторожилась продавщица.

— Я? Да я тут… Зашел. Заглянул. Скажите Ларе, муж спрашивает.

— А-а-а, муж! — девушка разглядывала Ковальчика с любопытством, так же, как перед тем заграничные короба.

— Ой, девочки, — обратилась она к подружкам, — видали — муж заявился!

Они оставили покупателей и, переступая через нагроможденный за прилавком товар, кинулись к Виктору:

— Пришел! Муж пришел, девочки!

— А что же вы, муж, — ждали мы вас, ждали…

— Лару спрашиваете? Нету Лары. Нету вашей Ларочки!

— А ты думал? Вот так бывает: пришел и не нашел!

Старая продавщица оборвала девчонок:

— Не время разыгрывать. Видите, человек не в себе.

И крикнула в подсобку:

— Лариса, муж интересуется!

Он не поверил этому непривычному, чужому «Лариса». Невероятным представлялось, что вот сейчас выйдет она, живая-невредимая. А когда Лариса показалась в дверях, чем-то взволнованная, быть может его приходом, когда увидел ее, озабоченную, усталую и от этого будничную, — все стало обычным, беспричинная тревога оказалась смешной, и он досадовал на Лару за то, что сам унизил себя.

— Выйди, если можешь?

Она вышла на улицу с непокрытой головой. Подружки проводили неодобрительным: выскочила!

Голубая атласная спецовка, новенькая, не обмявшаяся, вспыхнула празднично в закатных лучах, но лицо оставалось сумрачным, припухшие от недавних слез глаза застыли.

— Прибежал? Зачем прибежал?

— Еще спрашиваешь?

— Чепе пригнало?

— Я давно собирался прийти. Дома был у вас. Бродил вокруг дома.

— Бродил! А если б не чепе? Так бы и бродил до сих пор?

— Лара, здесь неудобно, девчонки из магазина выглядывают. Я зайду за тобой.

— Уходи, Виктор. Мне сейчас тяжело. Испортили себе жизнь. А теперь что?

— Зачем дальше портить?

— Не знаю, ничего не знаю сейчас. Посмотри на наших девчат, сегодня каждая плохое думает.

— Лара!

— Уходи, говорю. Может, время пройдет. А теперь уходи.

Но, когда Виктор отошел, вернула его.

— Знаешь, что хочу сказать?

Он заглянул жене в глаза и еще до ее слов угадал все:

— Уверена?

— Иначе не вернула бы. А теперь ступай. Прибежал, как мальчишка, люди смеются. Ступай!

— Нет, теперь не имеешь права. Если призналась. Сяду тут на ступенечках, буду до закрытия магазина ждать.

— Оголтелый!

Убежала, требовал прилавок, кричали уже, почему не обслуживает.

И снова лосьоны и «Поморин», миндальное и пчелиное молоко. А ей требовались рублики для себя и малыша, который все сильней, все настойчивей стучался в этот соблазнительный мир сладких запахов, ярких флаконов и наклеек, манящий притягательной надписью: «Все для тебя, покупатель!»

Виктор, заложив руки в карманы, торчал перед закрывшейся дверью…

Шагнул было прочь, когда вдруг пряный запах, похожий на запах ночной фиалки, сдобренный какими-то примесями, заставил его оглянуться. Обрюзглый от сытой жизни, но все еще осанистый человек вошел в магазин, вскоре появился вновь, потоптался перед витринами и снова скрылся в магазине. Виктор подождал немного — чем-то привлек его внимание этот незнакомый гражданин — потом направился в сквер.

«Вспомнит про нашу скамью под топольками, значит придет. Нет, значит — нет!»

Он расположился под молоденьким тополем, робко раскрывшим первую листву. Слушал говорок листвы, повторял про себя игру полутонов, как повторяют строфы поэмы. А пряный запах, похожий на запах ночной фиалки, все еще преследовал его: внезапно возникшая частица минувшего.

Плотная стена живой изгороди отодвинула суету вечерней улицы. Приглушенный шум успокаивал Виктора, как успокаивает плеск реки, и это спокойствие, сменившее недавнюю тревогу, казалось ему добрым предзнаменованием — присущее Виктору свойство приписывать всему свои чувства и мысли…

…Совсем близко возбужденный разговор. Донесся пряный запах ночной фиалки…

— Разрешите, по крайности, считать, что наше знакомство состоялось.

— Зачем это вам?

— Но что вас смущает? Что тут такого? Простое знакомство. Всегда может пригодиться.

Голос Лары нетерпеливо перебил:

— Да зачем? Вы человек занятой, солидный. Пожилой. Зачем вам лишние хлопоты?

— Приезжает красивый балет. Импортный, — рокотал вкрадчивый басок, — могу устроить на все спектакли.

— Вовсе незачем вам затрудняться.

— Но я бы очень хотел установить дружеские отношения.

— Право, незачем.

— Разрешите сопровождать вас?

— Спасибо, меня ждут. Прощайте!

Лара бежала по аллее, выглядывая Виктора: